Она вышла из кабинета и направилась к директрисе: только у неё можно было раздобыть то, что ей было нужно для предстоящего разговора. Гертруда надеялась, что та не станет спрашивать, зачем. Сказав нахмуренной горгулье пароль — берёзовый сок — и отогнав воспоминания о трёхадресном зелье защиты от магического огня, она поднялась по каменной лестнице в круглый кабинет директрисы. Госпожа Клэгг задала множество вопросов про новую конфигурацию и предложила несколько своих идей, а затем выдала Гертруде то, за чем она пришла, и не стала больше задерживать. По дороге обратно Гертруда перехватила в коридоре Констанцию Рэбнотт и попросила её передать профессору О’Доновану, что она ждёт его в своём кабинете, чтобы обсудить программу экзаменов. При словах «программа экзаменов» Констанция сделала большие глаза и быстро закивала, а затем шустро убежала. Послать Меаллану патронуса Гертруда не могла. Пожалуй, я просто не смогу сейчас вызвать патронуса, призналась она себе.

Вернувшись в свой кабинет, она поставила на стол склянку, развела снова огонь в камине, а сама забралась на подоконник и закуталась в плащ. Несколько свечей поднялись в воздух и медленно поплыли перед ней, но и это вызывало болезненные воспоминания, так что Гертруда загасила их и вернула на стол. Струйки дыма потянулись от огарков к потолку, и пока она бездумно следила за ними, дверь скрипнула, и на пороге появился Меаллан.

— Можно?

— Да, заходи.

— Я думаю, программу экзаменов обсуждать не будем?

Она подняла на него глаза. Нет, он не издевался и не пытался шутить. На его лице не было и тени улыбки, а во взгляде она прочла отражение такой же боли, какую испытывала сейчас она сама. Сочувствие шевельнулось в ней, но быстро закралось поглубже, вспугнутое другими эмоциями.

— Там на столе склянка. Выпей, пожалуйста.

— Что в ней? Я выпью в любом случае, но просто хотелось бы знать, к чему готовиться.

— Это Веритасерум, конечно.

Меаллан молча кивнул, затем сделал глубокий вдох и взял со стола склянку. Откупоривая её, он произнёс.

— Я прошу тебя, Гертруда. Прежде чем задать те вопросы, которые ты собралась задать, спроси про гейсы. Пожалуйста. Так… будет проще.

Сказав это, он опустошил склянку и сел на стул. И тут же поднялся, подошёл к ней ближе и прислонился спиной к той стене, в которой было окно.

— Что ж, расскажи мне про свои гейсы, Меаллан, — сказала, наконец, Гертруда, надеясь, что он не заметил дрожь в её голосе. Может, всё-таки не стоило сегодня? Впрочем, отступать поздно. — Ты давно собирался.

— Да, и виню себя за то, что так и не сделал этого раньше. В общем, история такова. Когда я был молод и глуп — лет двадцать назад — была в моём родном селении, на юге Ирландии, одна женщина. Мейв её звали — в честь той известной Мейв, которая прославилась победами в метаморфозах. Мейв из моего селения, однако, гордилась другими победами — над мужчинами, чьи сердца она разбивала, как иные разбивают яйца над сковородкой. Конечно, она была и красива, и умна, и искусна в магии — в общем, сопротивление было бесполезно. Но я был, как уже сказал, молод и глуп и, что хуже всего, уверен в своих силах. И вот, когда она намечала очередную цель, её взгляд остановился на мне. Недолго думая, она принялась меня обольщать, а я решил, что проучу её. Если бы я просто отказался с самого начала от встреч и общения с ней, всё могло бы быть иначе, но я на первых порах делал вид, что увлечён. То есть, я и был увлечён ею — Веритасерум не даст соврать — сложно было не попасть под её очарование. Но я не любил её и в решающий момент собирался её оттолкнуть. Так оно и случилось: настал день, когда она вернулась с охоты и пригласила меня отпраздновать с ней удачный лов. И я пришёл к ней после захода солнца, и слушал её речи, и пил её вино, и гладил её пса, и дождался момента, когда она прильнула ко мне, чтобы, наконец, сказать, что не желаю быть с ней. Мейв пришла в ярость и немедленно наложила на меня три гейса. Первый ты знаешь и второй тоже. А третий был таков: не отказывать женщине, которая меня возжелает.

Гертруда подняла на него глаза. Он оторвался от стены и начал ходить по кабинету. Она ощутила, что ему, как и ей сегодня, нигде не найти удобной позы или просто капли уюта в мире. Она сильнее закуталась в плащ, а он продолжил свой рассказ.

— Я рассмеялся тогда — мол, что за ерунда? Подумаешь, не пить после захода солнца! Можно и днём напиться! Не гладить чужих питомцев — ну, обидно слегка, потому что я любил их потрепать за ухом, но не смертельно. А уж третий-то и вовсе забавный — вот уж будет повод наслаждаться любовью женщин. Но мой смех разозлил её ещё больше, и последнее слово было за ней. Не слово, а настоящее проклятье, утверждавшее, что не сладость, а горечь принесёт мне третий гейс. А уж самой горькой будет та любовь, кричала Мейв в яростном вдохновении, о которой попросит тебя женщина, которую ты искренне полюбишь. Я не представлял себе, как это может случиться, но тогда я многого ещё себе не представлял.

Гертруда вновь зажгла свечи, и они завертелись между ней и Меалланом. Он продолжал говорить.

— А потом её предсказание начало сбываться — на всю мою жизнь бросал свою горькую тень третий гейс. Впрочем, как выяснилось, что и первых два — вовсе не мёд. Первый меня часто оставлял вне круга друзей — точнее, тех, с кем я пытался подружиться. Второй порой лишал меня доверия тех, чьих животных я отказывался гладить. А уж третий… Горечь следовала за мной по пятам, и не складывались раз за разом мои любовные дела, а за ними рушилось и то, чем я занимался и что создавал. Так покидал я разные места, где находил пристанище, — меня прогоняли из-за гнева, мести или ревности. Иногда я уходил сам до того, как они успевали разразиться. Постепенно я научился обходить гейс на поворотах, становясь всем другом и выбивая у влюблённостей почву из-под ног. И, конечно, храня гейс в строгой тайне. Бывало, год-другой проходил без каких-либо приключений, но рано или поздно гейс делал своё дело. И вот я покинул Ирландию — надеялся, видимо, оставить там своё проклятье. Но оно тянулось за мной верной тенью, и вот я привёз его сюда. Думал, что в Хогвартсе я начну с чистого листа и в этот раз приложу все усилия, чтобы избегать любви какой бы то ни было — своей ли, чужой ли — чтобы не было гейсу поживы. Дружить — со всеми, любить — никого, и никому не дать полюбить меня. Таков был мой план. Как он тебе?

— Он был обречён на провал, потому что ты своими руками создал вокруг себя сеть истории, как сказала бы Моргана. Не могла она не затянуть кого-то в плен.

— Он был обречён, Гертруда, потому что я встретил тебя. И полюбил с первого же дня. Надо было сбежать тогда же, но мне не хватило смелости. К тому же, я наивно полагал, что справлюсь. Я ведь к моменту встречи с тобой уже накопил ворох опыта. Я научился распознавать не просто любовь, а самые первые её позывы. Овладел стихией воды, чтобы чувствовать людей лучше — вода ведь везде, включая и нас самих. А ещё вода есть в зельях, так что я не боялся, нанимаясь на работу в школу, что какое-нибудь невинное существо тринадцати лет от роду явится ко мне как-то ночью и потребует любви. Стоило моим ученицам хотя бы немного погрузиться в подобные грёзы, я уже знал и принимал меры.

— Какие меры?

— У меня есть несколько способов. Возможно, ты их не одобришь, но в моём случае лучше прибегнуть к ним, чем потом расхлёбывать. Вода, зелье и капля легилименции — и вот я уже знаю, что именно во мне понравилось студентке, и о чём она замечталась. Немного усилий — и её иллюзия рассыпается: лишь надо знать, куда щёлкнуть. Но я больше люблю другой способ: старое доброе сводничество. Ведь для каждой девчонки найдётся где-то влюблённый в неё парнишка. Остаётся его найти и подтолкнуть её незаметно в его сторону. А если такого нету — найти подходящего и подсказать ему мысль, что есть, мол, такая славная девчушка. С Берной, правда, пришлось мне помучиться. Отчего-то она упрямо не замечала влюблённого в неё Мартина и продолжала смотреть на меня томными глазами.