— Дааа… Вот это нам Моргана мозги переехала.

— И не говори, — ответила Берна, испытав мгновенное облегчение.

— Этот самый древний закон учеников должен включать и пункт защиты от наставника. То есть, если он начинает зарываться, ученики объединяют усилия и возвращают его в нужное русло.

— Ты полагаешь, Моргана делает что-то не так?

— Да вроде бы нет, но всё же нам надо быть с ней начеку.

— Согласна.

Они обе замолчали, закупоривая склянки с мокрицами, а Мартин Фитцпатрик тем временем подозвал их, чтобы включить в свою группу по уборке Рощи — ему досталась восточная её часть. Заходя в Рощу, Берна невольно издала возглас восхищения — полог леса был покрыт сплошным ковром синих пролесок. Мартин перекрашивал подлетающих к ним фей в синий (ультрамарин, нота «до» второй октавы, прошептала Берна), и они с самодовольным видом зависали над тропинкой, вибрируя прозрачными крыльями и ловя ими солнечные блики. Берна поколебалась с минуту, а потом пошла рядом с Мэгги.

— Расскажи мне про загадку Морганы — которую вы разгадали с Августой и Этьеном год назад, — попросила она, решив, что пора уже лететь к дверям доверия. На всякий случай она сказала Муффлиато. — Августа сказала, что она была связана со временем?

— Ну да. Эта загадка меня и подтолкнула вложить в Конфигурацию цель узнать секреты времени. Моргане-то его тайны известны, но она свои знания только на свой грот и на загадки пускает. А я хочу придумать способ, который смогут волшебники использовать — когда позарез нужно вернуться в прошлое и там что-то исправить.

— Ничего себе! Это не опасно?

— Ну, вот я и думаю над тем, как бы это провернуть, так чтобы толк был, а не ещё больше неприятностей. А загадка Морганы была такая: написать три раза слово «время», не повторив не единого знака. И давала она на это считанные секунды — мы одновременно должны были писать. Хоть позволила это обсудить сначала, на что дала немного времени: эдакие увесистые песочные часы, а внутри песчинок — низл наплакал. До сих пор мне снятся.

Они добрались до первого завала и принялись его разбирать, проверяя сначала, нет ли в буреломе ветвяников. Хизер Макфасти обнаружила на поваленной осине гнездо сниджета, в котором уцелело пару яиц, и убежала с ним к дяде. Скармливая попавшемуся ей ветвянику с длинными цепкими пальцами мокриц, Берна думала про слово «время». Кроме английского варианта она также вспомнила латинское «tempus» и французское «le temps» — и, как назло, во всех трёх встречались одинаковые знаки. Ну вот, я же говорю, сказала она всем своим ипостасям: непременно надо учить другие языки.

— Так что же вы написали тогда? — спросила она у Мэгги, когда группа во главе с Мартином справилась с завалом и двинулась дальше.

— «Время» на английском, а ещё его же — но гоблинскими рунами и письменами эльфов-домовиков.

— Откуда вы их знаете?

— Письмена гоблинов можно выучить на факультативе у профессора Малдуна — тот какие только языки и письмена не знает! Но Этьен их сам освоил, без всякого факультатива, — нашёл как-то поеденный крысами свиток с гоблинскими рунами и расшифровал его для собственного удовольствия. А уж когда он стал хранителем Кубка Огня, то и язык гоблинов выучил: наверное, не мог вынести перед глазами надпись, которую не понимает. А писать эльфийскими буквами Августа научилась у своего домовика Трембли. Ну, я их тоже немного знала — мне всегда нравилось, как они выглядят. А уж после майских событий я выучила и эльфийские, и гоблинские. Ходили с Августой на факультатив в первом семестре.

— Ну всё, я иду записываться на следующий год к Малдуну, — проговорила Берна вполголоса.

— Но это была самая лёгкая часть задания, вообще-то. А перья-рыбы, которыми нужно было писать «время», — вот где мы головы чуть не сломали!

— Перья-рыбы?!

— Угу! Представь себе: Августе было прозрение — ой, как же оно звучало-то? «Река, в которой рыбы-перья, в прошлое течёт», как-то так. И вот, проходя мимо того ручья, что вытекает из фонтана, мы вылавливаем три пера. Берём с собой, конечно. А когда мы уже в пещере, объясняет нам Моргана задание, запуская свои жуткие песочные часы, и вынимает при этом три пера из той воронки, в которую профессора Ягу заточила. Точно такие же, как мы выловили! Мол, чтобы писать «трижды время, не единого знака не повторив», нужно кое-что с перьями сотворить! И тут те перья, что мы выловили, начинают исчезать прямо в руках! Такие красивые, серебристые — разве что рыбой пахнут — и просто тают в руках! Мы стоим, как громом поражённые, — не понимаем, что происходит и что нужно делать. Вот ты бы как поступила?

Шагая по тропинке мимо зеленеющих деревьев и цветущих кустов шиповника, Берна перенеслась мысленно из тёплого майского дня в гулкую прохладу пещеры Морганы. Память сразу выдала ей журчание фонтана, жемчужно-серое и сумрачное, и образ текущей по дну грота воды. В прошлое течёт? Запах рыбы? Мысленно схватившись за этот запах и представив себе, что она видит всё происходящее сквозь хрустальный шар, Берна ощутила, как в руках исчезает перо, которым тебе позарез нужно написать слово… Августа говорила, что задание основано на временном парадоксе. Река, что в прошлое течёт!

— Наверное, те вторые перья нужно было бросить в реку, что в прошлое течёт, — предположила Берна. — Они бы поплыли туда, где вы их ранее выловили, — наверное, как раз к нужному моменту бы успели.

Мэгги посмотрела на Берну с недоверием.

— Тебе что, Моргана рассказала об этом?

— Если бы она мне рассказала, стала бы я тебя расспрашивать! — ответила Берна обиженным тоном. — Это моя собственная догадка, ясно?

— Не дуйся, Берна, — быстро сказала Мэгги. — Тебе древний закон учеников запрещает на меня дуться, ага?

Наверное, это и есть дорога дракона, подумала Берна. До дверей доверия.

— Да я не дуюсь.

— Вот и здорово. Так вот, ты права! Просто мы втроём еле додумались — а ведь учти, среди нас был Этьен! Мы забросили эти вонючие перья в ручей в самый последний момент. А ты раз — и раскусила!

Берна вспыхнула от гордости и тут же попыталась напустить на себя равнодушие. Если ты считаешь, что напускное равнодушие совместимо с такой широкой улыбкой, сообщила ей леди Берна, то можешь продолжать в том же духе.

— Временной парадокс — вот что это было! — сообщила ей Мэгги со значением. — Ладно, пойдём разгребать завал.

Когда уже начинало темнеть, и они возвращались после уборки, настроение у Берны было великолепное. Даже унылое жужжание грюмошмелей над зарослями молодой крапивы показалось ей трогательным и музыкальным. Внезапно захотелось петь.

— Эх, крапива родимая, — сказал бредущий следом за Мэгги и Берной Конал, — сколько же мы её прошлым летом насобирали — пол-Ирландии засыпать можно было. Хоть этим-то летом не придётся снова обниматься с крапивными рощами?

— Я бы на это не рассчитывал, Конал, — донёсся голос Мартина, и Берна оглянулась. Староста Рейвенкло догнал Конала и пошёл с ним рядом. — Что бы там с Францией ни придумали, а лечить её от чумы придётся, рано или поздно. Всех пошлют нас за крапивкой, хочешь-не-хочешь, а пошлют.

— Ой, хорошо ты сказал, друг: «Всех пошлют нас за крапивкой, хочешь-не-хочешь, а пошлют». Ритм — прямо как в той песне, что мы на хоре пели недавно! Как же там было? — сказав это, Конал стал напевать мотив.

— Сейчас вспомню… там что-то про шаги и ноги было, — ответил Мартин, подпевая Коналу, произнося вместо слов «ла-ла-ла».

— Step it out Mary, my fine daughter, step it out Mary if you can[2], — подсказала им Берна. Эта песня ей хорошо запомнилась — ещё бы! В ней отец пытался выдать свою дочь Мэри насильно за какого-то молодчика на белом коне и призывал её станцевать для него и «показать ножки», а она была влюблена в бедного солдата, с которым и утопилась в реке под конец песни. Профессор Дервент дала им эту балладу, чтобы хор тренировался петь по партиям — фразы отца там чередовались с фразами дочери, а также вкраплялись слова молодчика на коне и «рассказчика». Про себя Берна перекрутила слова припева на «растопчи, Мэри, бякоклешня, растопчи, Мэри, до крови», а молодчик шёл в результате топиться вместе с отцом девицы и конём. Нет, коня, пожалуй, оставим в живых. На нём Мэри с солдатом поскачут в закат.