— Извини. - после долгого молчания сказал, наконец, Малиновский. — Я не должен был на тебя кричать. Но тебе действительно лучше уйти.

Девушка повернула к нему заплаканное лицо и дрожащим голосом спросила:

— Хочешь, я извинюсь? Я была не права! Ром, ну прости меня!

Он ласково усмехнулся и потянулся к ней. Та закрыла глаза и потянулась к Малиновскому, но тот, минуя ее жест, дотянулся до ручки ее двери и открыл ее. Ладонью он указал ей на выход.

— Это ты меня прости, что отнял твое время.

Она недовольно фыркнула и влепила ему звонкую пощечину, и перед тем, как хлопнуть дверью, прошипела:

— Даже не думай звонить мне после такого!

— Малыш… — шепнула мама, заглянув к Кате в комнату, — Я не помешаю?

— Нет, мам, — Пушкарева молниеносно сложила инструкцию пополам и убрала обратно в ящик, — Проходи.

Мама села рядом с Катей на пол и обеспокоенно заглянула ей в глаза.

— Ты чего такая, Катюш? Сама не своя… Ну-ка, посмотри на меня. На работе случилось чего?

Катя, еле сдерживая слезы, опустила голову маме на плечо, и с неожиданной, даже для самой себя, непринужденностью, ответила:

— Все хорошо. Просто скоро очень ответственный день, - совет директоров, нужно подготовить отчет, честно говоря, у меня голова кругом идет.

— Ты бы сказала своему Палычу, что негоже ему столько работы на такие хрупкие плечи взваливать!

— Да нет, мам… Я просто немного устала. Не выспалась. Правда, все нормально.

Елена Александровна недоверчиво покосилась на дочь, и махнув рукой, чмокнула ее в макушку.

— Ладно, отдыхай. Спокойной ночи.

— Спокойной…

Музыка громко орала на весь салон автомобиля, когда Малиновский бесцельно наматывал круги по городу. Надо же, такой большой город, а места он себе найти не мог. Точнее, мог, конечно, но от этой идиотской мысли он упорно отмахивался, как от назойливой мухи.

— Глупость какая, — бубнил он себе под нос, горько посмеиваясь, — вздор, да и только.

Глубокая ночь тяжело навалилась на город, когда у Пушкаревой вдруг зазвонил телефон. С огромным превозмоганием и не с первого раза, она взяла трубку, и еле ворочая языком, сонно пробурчала:

— Екатерина Пушкарева, компания Зималетто, слушаю вас.

— Кать, — кто-то будто кашлянул в трубку, — Ты спишь?

— Малиновский, это ты? Тебе заняться нечем?

— Можешь прямо сейчас положить трубку и я не буду перезванивать, но пожалуйста, выслушай меня.

Пушкарева взглянула на часы на экране телефона и удрученно вздохнула, шаря рукой по тумбочке в поисках очков.

— Я слушаю, что случилось?

— Случилось то, что я стою возле твоего подъезда и прошу тебя выйти.

— Ты с ума сошел? — шепотом воскликнула она.

— Если ты сейчас выглянешь в окно, то увидишь, что я стою на коленях. Пушкарева, не рви мне душу, я умоляю тебя, я ненадолго.

Справившись, наконец, с очками, Катя, естественно, выглянула в окно. Малиновский не соврал, и действительно стоял на коленях возле машины и смотрел вверх, одной рукой держа телефон у уха, а другую театрально вытянул в сторону в сокрушенном жесте. Тень улыбки тронула ее губы при виде такого зрелища.

— Ты придурок, Малиновский!

— Я знаю, — просто ответил он.

После обоюдного продолжительного молчания, в течение которого они просто смотрели друг на друга и не шевелились, Катя, наконец, сообщила:

— Черт с тобой, золотая рыбка, я сейчас.

Комментарий к Глава 9.

Вот так девачьки.

========== Глава 10. ==========

Абсолютно черная прихожая, в которой Катя ориентировалась на ощупь, по стеночке. Она только накинула папины старые кеды, - первое, что подвернулось под руку, - прямо как тапки, не расправляя пяточку, и очень медленно закрыла дверь с той стороны, пытаясь никого не разбудить. Два лестничных пролета, и свежий ночной воздух ударил по легким, - определенно, совсем недавно прошел дождь. Она поежилась от волны мурашек по телу. В одной пижаме было прохладно.

Нужно надеть маску непринужденности. Нельзя, чтобы Малиновский понял, что ей приходится заставлять себя его ненавидеть. Что ей приходится искусственно распалять в себе злость по отношению к нему, насильно одергивать себя при желании улыбнуться ему самой искренней улыбкой, на которую Катя только способна.

Меньше полуметра между ними, один короткий взгляд в глаза друг друга, неосознанная улыбка в уголке губ, и все старания прахом, - и ежу было бы понятно, что она рада его видеть.

Сердито спросив что-то, Катя нахмурилась, а Малиновскому это нарочито угрюмое выражение лица показалось уморительно смешным. Все-таки, не умеет она скрывать эмоции, всегда все в глазах отражается. Вот бы только он раньше это понял и попытался хоть ради интереса в них что-нибудь разглядеть… Пропущенный мимо ушей вопрос так и повис в воздухе, пока он сосредоточенно наблюдал за палитрой эмоций на ее лице.

— Я говорю, чего тебе надо? Чего ты приперся посреди ночи? Разбудил меня, родителей чуть не разбудил.

Словно очнувшись, он вздрогнул, и смерив ее обеспокоенным взглядом, торопливо снял с себя пиджак и накинул Кате на плечи.

— Знаешь что, давай-ка в машину, холодно здесь.

— Какая забота, — съехидничала она.

Когда она захлопнула дверцу автомобиля и вопросительно уставилась на него, сложив руки на груди, Малиновский растерянно улыбнулся. Вот что ей ответить? Ну чего он приперся, в самом-то деле?

— Ну, я слушаю тебя, Малиновский, говори!

И опять фиаско. Она хотела сделать вид, что теряет терпение, но перестаралась, а потому на последнем слове выдала себя неловким смешком.

— Ты соскучился что-ли? — поддела она.

Вот язва. Знает, куда бить. Умеет защищаться.

— А даже если и так?

Получи ответный ход. Потом они поймут, конечно, что этот диалог похож на игру в морской бой шахматными фигурами, но сейчас они переговаривались с такими азартными выражениями лиц, что любой лудоман ¹ бы сошел с ума.

— Мне тебя жаль, Рома. — посерьезнела она, — Не представляю, до какой степени нужно потерять ориентиры в жизни, чтобы пару часов назад использовать одну девушку, выбросить ее как ненужный мусор, а потом приехать сюда и говорить, что ты соскучился.

Она ожидала увидеть на его лице что угодно: стыд, пусть даже и наигранный, смущение, раздражение; но совершенно неожиданно, его лицо осветилось озорной улыбкой.

— Да ты ревнуешь!

— Что? — она аж подавилась, — Да как ты…

— Да не было у нас ничего, — расслабленным тоном сказал он и выжидающе взглянул на Катю. Вопреки его ожиданиям, она не стала перебивать и спокойно слушала. — … Черт, почему мы вообще об этом говорим? Я отвез ее домой, я разозлился на себя. И на тебя.

— А на себя-то за что? — опять подковырнула она, — уж на кого-кого…

— Давай, давай еще! — распалился он, — Давай уже весь свой яд на меня выплюни, я заслужил. Давай. Есть, что еще сказать?

— Конечно есть, — с энтузиазмом протянула Катя, — Во-первых, ты скотина.

— Редкая! — подхватил Малиновский. — Еще варианты?

— Грязь.

— Хуже, Катюша, я плесень, которая питается грязью.

— Нет, ты мох, на котором растет плесень, которая питается грязью.

— Нет, я гнилая доска, на которой растет мох с плесенью, которая питается грязью.

— Нет, ты дыра в доске, которая… — глядя на серьезное лицо Малиновского, она не выдержала и расхохоталась, да и он, глядя на нее, тоже сломался.

— Ты ненавидишь меня? — спросил он вдруг, заставив Катю мгновенно стереть улыбку с лица.

— Я… Все равно это не имеет значения, Роман Дмитриевич. Завтра приедет Жданов, вы получите свой отчет и больше никогда не увидите меня. Никому больше не придется из-за меня страдать.

Рука Малиновского мягко перехватила Катину, когда та потянулась к ручке двери, чтобы выйти.

— Не надо, пусти. Ты ведь за этой информацией приехал?

— Я не имею права тебя держать, ты права. Но Жданов ведь приедет только завтра. А сейчас я хочу, чтобы ты осталась.

— Вы в любом случае получите отчет, вы ведь ради этого все затевали…