— Чего тебе?

— Что это было сейчас? — Тёрнер не церемонится, кивая в сторону выхода, где в последний раз промелькнула макушка Вишни.

Проследив за его взглядом, Хилл поджимает губы и тихо чертыхается. Откровенничать сейчас, на пьяную голову, пытаться излить душу какому-то девятнадцатилетке, у которого ещё молоко на губах не обсохло?

Почему бы и нет?

— Входи, — мужчина сухо кивает в сторону своего злосчастного кабинета.

Тошно уже становится от количества всех сумасшедших событий, происходивших в его стенах. Никакие «допросы с пристрастием» связанных на стуле придурков с кляпом во рту не сравнятся с той вакханалией, которую периодически вытворяет эта девчонка. И сколько ещё раз она будет выбегать отсюда в слезах?

Устало потерев шею, Аарон заходит внутрь, бросая беглый взгляд на этот чёртов диван. Кожа его щеки всё ещё помнит эту роковую встречу с её маленькой ладошкой, губы горят от неподаренных поцелуев. Голова начинает кружиться, а от одних только воспоминаний приходит новая волна опьянения. И чёрт его знает: язык его длинный всё испортил или этот дурацкий юношеский максимализм, которому целую колонку в утренней газете вдруг посвятили. Да, Аарон читает газеты. Криминальные хроники, — в надежде не встретить там свое имя.

— Куда она побежала? — сухо фыркает мужчина, рухнув на диван.

Больше всего на свете ему сейчас хочется выпить. Но под рукой у него только сигареты, и уже через пару секунд горький запах табака заполняет небольшое помещение. От аромата её духов не остаётся и следа. Хилл прикрывает глаза.

— К выходу, — Майкл, наконец, садится рядом.

— Одна?

— С ней Вишня.

Волна облегчения омывает напряжённое тело мужчины. Он откидывает голову на спинку дивана и немигающим взглядом смотрит в потолок. На белоснежной поверхности то и дело мелькают кадры минувших событий: её разгоряченное тело, глубокие поцелуи, прикосновения, сбившееся дыхание, ощущение абсолютнейшей эйфории и пика удовольствия об одной только мысли о ней, сладость противоречий, а затем вспышка, слезы и побег. Аарон поворачивает голову в сторону Майкла, молчаливо ожидающего объяснений.

— Прежде, чем ты что-то скажешь, я вставлю свои пять центов, — Тёрнер поднимает два пальца вверх, прерывая ещё не начавшуюся речь босса. — Сара в тебя влюбилась.

И тогда его словно прошибает током. Янтарные глаза наливаются злостью и разочарованием, — на неё, на себя, на Майкла, на весь этот чёртов мир. И будь он сейчас менее пьян, по-другому бы не среагировал. Не впервые в него влюбляется какая-то глупая девчонка. Но это первый раз, когда ему не хочется засмеяться.

— Дерьмо, — он тихо чертыхается и делает пару глубоких затяжек.

Пелена дыма рассеивается, и образ Майкла становится более чётким. Тогда-то Хилл и видит поджатые в досаде губы, и руки, недовольно сложенные на груди. В какой-то момент Тёрнер возомнил себя её старшим братом — это очевидно. Наверное, с тех самых пор, как Аарон приказал ему приглядывать за этой маленькой катастрофой в школе.

— Тогда я в заднице, — продолжает Хилл, тяжело вздыхая. — Я предложил ей поразвлечься. И угораздило же меня такое ляпнуть.

Майкл в удивлении поднимает брови.

— Это раскаяние?

— Это сожаление.

— Воу, — подняв ладони, Тёрнер спешит усмирить пыл своего лидера.

— Чёрт подери. Я выпил. А она горячая, крутится у меня перед носом целыми днями, что мне ещё было делать?

— Вероятно, не быть таким бессердечным мудаком, — бубнит Майкл. — Чёрт, да все в банде знают, что между вами что-то происходит. И все знают, что ей семнадцать. Ты ведь понимаешь, что это наказуемо?

Мужчина сжимает челюсти и кулаки, стараясь проигнорировать пелену ярости, возникшую перед глазами. Какой-то щенок учит его жизни! Хочется разнести весь этот гребаный кабинет к чертям, а диван сжечь, но пока единственное, что сейчас в огне — его душа. Да откуда он знает — что правильно, а что нет? Все эти любовные перипетии — не его профиль, и точно не ему с его очерствевшим сердцем сейчас испытывать судьбу.

— Слушай, я вижу Сару каждый день, — Майкл напряжённо вздыхает и всем телом поворачивается к разбитому чёрт пойми чем мужчине.

Это как учить ходить ребёнка, — пытаться достучаться до него. Все знают историю Аарона, все знают, что послал он эти человеческие чувства куда подальше, а их хилые остатки толстым слоем бетона залил. Но, может быть, благодаря Тёрнеру сквозь вечную мерзлоту его души пробьётся хоть один росток. Будь это чувство вины, сожаление, раскаяние, привязанность — не имеет значения.

— Она дружит с кудрявой девчонкой по имени Кэнди. Они берут самый отвратительный молочный коктейль в кафетерии и садятся за столик у клёна на заднем дворе. Я пару раз слышал, о чем они говорят. О книжках, об уроках, о том, как сегодня на эту кудряшку взглянул ещё один член их банды неудачников — Дерек. С ними никто не общается особо, их не зовут на вечеринки, не подсаживаются за их стол. А ещё у неё есть этот мутный друг — Моринг. И всё у них ванильно и клубнично, никто над ними не издевается и сердце ей никто не разбивает.

Сквозь опьяненный рассудок слова Майкла добираются до Аарона крайне неохотно. Сигарета стлела, и так погано на душе вдруг становится. Дракон зарывается пальцами в волосы.

— И к чему ты мне всё это сейчас говоришь?

— К тому, что ты только что влез в её розовый мир и все её эти чёртовы фиалки с бумажными корабликами из книжных страниц растоптал. Она в тебя влюбилась. А ты послал её к черту.

Дыра в душе разрастается с каждым сказанным словом. Может быть, чувство вины ещё не настолько сильное, но оно уже посылает первые сигналы в виде участившегося дыхания и горького привкуса на кончике языка.

— Что ты пытаешься мне доказать? — Аарон оттягивает пальцами нижнюю губу, смотрит на дверь, а затем выпускает длинный выдох. — Я ни о чем не жалею.

— Не жалеешь о том, что разрушил её мечты?

Последний раз бросив суровый взгляд на Майкла, у которого едва ли не нимб над головой светится, Хилл встаёт с дивана и подходит к столу. Он слишком пьян, чтобы думать и слишком трезв, чтобы послать всё к чертям и забыть. Только и способен он на брошенное через плечо сухое:

— Кто-то должен был это сделать.

***

Продрогший салон автомобиля в очередной раз сотрясает раскат рыданий. Это боль выбирается из своего заточения потоком горьких девичьих слёз. Сара обхватывает себя руками и с силой зажмуривает глаза. Она чувствует себя грязной, использованной, непонятой и ни черта не понимающей. Только сочувственный взгляд небесно-голубых глаз Вишни, поймавшего её на парковке бара, говорит девушке о том, что ей есть, с кем поговорить.

Но плечи по-прежнему содрогаются от уже безмолвных рыданий. Желание вернуться в этот чёртов бар и накостылять Аарону перекликается со всеобъемлющим разочарованием. Вся непознанная за эти годы боль разрастается в её душе с такой силой, что перетерпеть это испытание становится непосильной задачей. И всё это вовсе не потому, что Аарон уничтожил её своими словами.

А потому, что в такие моменты ты и начинаешь понимать свои безобразные чувства к этому человеку.

— Он видит меня только как секс-игрушку, Вишня, — всхлипнув, отвечает Сара. — Я-я… думала, что, может быть, у нас всё будет по-настоящему… и когда он целовал меня, — она нервно сглатывает, убирая руки от лица. — Я была почти уверена в том, что он чувствует то же, что и я. Почему ты понимаешь, что влюбился только тогда, когда этот человек делает тебе больно?

Вишня не знает, что сказать. Но за всей его беззаботностью, этим, порой, раздражающе-детским поведением и пошлыми шутками скрывается нечто глубокое, и парень берет руки девушки в свои, с пониманием заглядывая в её глаза. Он и сам был на месте Аарона когда-то, сам хотел поразвлечься с этой малышкой денёк-другой, только в отличие от босса у Вишни есть душа, и вся она будто магнитом тянется к этой маленькой глупой Саре. А Хиллу плевать. На месте его души давным-давно нет ничего, кроме пепелища. И ей, наверное, нужно это знать.