Северус Снейп дочитал сцену, но долго молчал, смотря на точку в конце предложения. Никто не мог понять хода его мыслей. До финала оставалось несколько страниц, но забегать в них профессор не спешил. Наконец, он поднял тяжёлый взгляд на слизеринку, нервно переминающуюся с виноватой улыбкой.

— И что это такое, мисс Паркс? — спокойно спросил он.

Китти нервно вытерла о мантию вспотевшие ладошки, не зная, куда себя деть.

— Я спрашиваю: Что. Это. Такое? — для нагнетания обстановки он замолчал, не сводя с Паркс строгого взгляда. — Молчите… Что ж, надеюсь, вы подбираете подходящие (а что ещё более важно), тактичные слова, чтобы объяснить, что за творческую ошибку я держу в руках.

Китти распахнула от ужаса глаза и вновь уставилась в пол, нечленораздельно бубня:

— Это фанфик…

— Что, простите? — невозмутимый Снейп прищурил глаза и грозно подался вперёд, опершись локтями о стол.

— Фанфик, сэр… Я написала про вас и Гермиону…

— И как это я не заметил! — съязвил Снейп и замолчал. Паузы порой сильнее словесных манипуляций. Он ожидал, когда волнение сделает с этой глупой девчонкой своё дело и та заговорит.

Китти заломила ладошки. Напряжение избивало её тощее тельце изнутри. Она то хмурилась, то нервно улыбалась. Тишина в кабинете декана становилась невыносимой и тяготила стыдливую девушку.

— Это… это… снейджер, сэр. Так пейринг называется, это когда ты шипперишь персонажей, которые в действительности не сходятся никак. Это очень популярно у магглов, а в нашей школе не я одна грешу фикрайтерством! Да, многие, особенно слизеринки! Вы и Гермиона… — начала она с нервным запалом, но осеклась.

Северус вскинул брови, однако его глаза, горящие во время чтения, сейчас покрыл тонкий слой льда.

— Вы… ай, сэр, лучше снимайте баллы! Это будет проще, чем объяснить вам всё это! — сдалась Китти и стыдливо покраснела.

— Вот как… — протянул Снейп и бросил пергамент на стол, смотря на пристыженную девицу, — мисс Паркс, я разочарован. Порой ваши глупые выходки поражают. Я буду вынужден не без удовольствия сообщить о этой писанине директору и родителям, но поступлю я так не потому, что ваше творчество мне не понравилось (до него нет никакого дела), а по причине, что вы заставляете меня снимать баллы со своего же факультета. Минус пятьдесят очков и две недели отработок у Мистера Филча. Возможно, общение с ним вдохновит вас на новые работы, а эту дурь выбьет из головы. Свободны.

На ватных ногах слизеринка развернулась. У дверей её настиг предупреждающий тихий голос.

— Мисс Паркс.

Она обернулась с виноватой улыбкой и зажмурилась.

— Да, сэр?

— Заберите эту ерунду, — он толкнул пергаменты на край стола и откинулся на спинку кресла, ожидая, когда дверь за дерзкой девчонкой закроется, и, когда дождался, еще долго смотрел куда-то в стену, задумчиво водил пальцем по губам и загадочно улыбался.

***

Выпускной — событие с особой атмосферой. Это время веселья и того самого понимания, что ты ещё не взрослый, но уже и не школьник. Это ритуал, вступление в новую жизнь. Это незабываемый праздник.

В эту юную пору амбиции расцветают во всей красе: школьникам кажется, что они будущие властители мира, гении, бизнесмены и звёзды и что времени у них вагон. Ничто нас так не успокаивает как вера в утопию завтрашнего дня. Когда-нибудь случится чудо, нам выпадет удачный шанс и всё наладится, а потому сегодня каждый считал своим долгом расслабиться и предаться веселью.

Парила музыка, некоторые выпускники на манер светского раута перекидывались лениво фразами и попивали пунш. Кто приплясывал, кто ел, кто обсуждал экзамены. Для всех вечер означал воплощение нового жизненного этапа, стартом реализаций мечты и надежд. Иными словами, праздник. А для Гермионы Грейнджер — окончание ненавистного седьмого курса.

Среди выряженных одноклассниц она выделялась, стоя в обыкновенном, лишённом изысков платье. Ни с причёской, ни с макияжем девушка не возилась, и простецкий образ говорил о глубоком безразличии к торжеству. Для неё праздник будет завтра, когда кутерьма с выпускным закончится, документы окажутся на руках и Хогвартс-экспресс увезёт её домой. Там, в опустевших комнатах она залатает душевные раны и, может быть, освоится. Удастся ли Гермионе жить там постоянно, где каждая вещь напоминает о недолгом счастье родителей? Справится ли одна, осилит ли собственные страхи? Ей казалось, что нет, однако это лучше, чем терпеть всеобщее веселье и собственную фальшь.

Наконец-то, последний учебный год подходил к концу и превращался в воспоминание, в страшный сон, в опыт! Больше не будет гнетущей осуждающей атмосферы, завистников, школьной жизни, войны, совершённых ошибок и профессора Снейпа! Грядёт рассвет счастья!

Гермиона смотрела куда-то сквозь. Завтра она будет одна. Без комнатушки старосты, без Рона и Гарри, без категоричной Помфри, строгой Макгонагалл, непосредственного Хагрида, без домашнего уюта, даруемого Хогвартсом. И без профессора Снейпа.

Совсем одна.

Выходит, не всё запомнится страшным сном. С некоторыми моментами когда-нибудь нагрянет ностальгия. Губы Гермионы изогнулись в слабой улыбке. Слюна горчила.

Начались танцы — держаться оставалось недолго. Она вынесла год, перенесёт и вечер, который тянулся хуже безвкусной жвачки. К сожалению, уйти Гермиона не могла. Как старосте ей следовало дождаться полуночи, разогнать студентов по комнатам и сдать пост директрисе. А это значит, пара вальсов и можно сворачивать торжество.

Она переключилась на однокурсников. Пока всё шло прекрасно без её помощи. Многие, на зависть Гермионы, искренне наслаждались вечером. Лаванда и Парвати, сдавшие Т.Р.И.Т.О.Н.ы на низкие оценки, хохотали. Рон, решивший не заморачиваться и поступать по квоте героя войны, отстукивал пятками пол. Энергия сочилась из его резковатых движений, и разве что искры не слетали. Крэбб и Гойл, кому грозила участь никуда не поступить, недалеко дёргались, совершенно не попадая в такт. Кому хватило партнёров, вальсировали.

Она вновь выдавила из себя улыбку, когда ей помахала Китти. Слизеринку приобнял Гарри, замурлыкав что-то на ушко, и влюбленная парочка радостно рассмеялась.

Говорят, последние минуты марафона самые тяжёлые. Врут. Они невыносимы. Тебе и душно, и тесно в груди, словно тело сковали и заперли в узком ящике под палящим солнцем. Гермиона чувствовала себя паршиво. Всеобщее веселье не заряжало, а наоборот, вытягивало с паразитическим рвением энергию. Наивно она думала, что спектакль кончился в марте. Представление только начиналось, и в главной роли снова была она, вымотанная, несчастная, задыхающаяся от эстафеты под названием «повторный год обучения». Со всех сторон на неё глазели, ей сострадали, о ней шептались. Жалость — унижающая, нетерпимая гордостью подачка. Гермиона её не желала, а потому таила весёлую улыбку и играла не замечающую взоров счастливицу. В конце концов гриффиндорской упёртости хватит, чтобы погасить всеобщий интерес к личности Гермионы Грейнджер, но и здесь она ошиблась.

Обычно, когда заканчиваются темы и возникает нужда поддержать разговор, переходят к новостям и сплетням. Обсуждать её не переставали. Фанфики подливали масла в огонь.

Видя счастливую Грейнджер, многие полагали, что у неё не было проблем с поступлением, а следовательно, самая беспечная — она! О чём еще можно заморачиваться? А раз так, выходит, фанфики — нелепость? Ей сердце Снейп не разбивал, а слухи о запретном романе лишь плод фантазий? Идеализированные представления школьниц, не больше; и гриффиндорка равнодушна к слизеринскому декану?

Таращась на неё, многие находили Гермиону умиротворённой. Никто не видел, как её мир содрогался от ударов несчастного сердца. Никто не знал, как душа её выла и отсчитывала долгие часы в надежде прекратить всё это.

По мнению окружающих, Гермиона должна быть самой беззаботной, а на самом деле, была несчастной. Она сияла губами, но взглядом горьким выдавала боль. Теперь ничего не поделать, необходимо привыкать. Новое счастье не за горами. Помогут время, учёба, наука. Она надеялась.