— Гермиона…

— Вы унизили меня на глазах у сотен учеников, профессор Снейп! Теперь вся школа гремит разговорами о жалости ко мне, о моей глупости и наивности! Спасибо, сэр! Их сочувствующие взгляды отвратительны! Своего вы добились, а теперь видеть вас не желаю! Оставьте меня!

— Мисс Грейнджер, позвольте объясниться, — его пальцы через мягкую ткань успокаивающе ласкали тугой животик.

— Вновь будете лгать, да? Ваши слова все до одного фальшивка! От этого тягостнее…

Он замер, не веря своим ушам.

— …Я также не доверяю нынешним вашим словами и действиям. Вот это всё, зачем, сэр? Зачем цветы, объятия? Этим только хуже: вы бьёте прямо в разбитое сердце! Если вами руководствуется жалость и вы спасали репутацию бедной студентки, мне ничего не остаётся, как поблагодарить и попросить покинуть спальню. Что ж, спасибо!

Её указательный пальчик указал на дверь, а Снейп наклонился к шее и провёл носом едва уловимую, и оттого чувственную дорожку. Кожей завладели мурашки. Гермиона прекрасно реагировала на него и понемногу отвлекалась. Северус продолжил и дальше ласки, но его остановила кружевная лента, что обрамляла ворот белоснежной сорочки. Губы неуловимо тронули её.

Гермиона продолжила пламенную речь. Ей необходимо выговориться, он понимал.

— Но вы так странны, сэр… понимать ваше поведение мне всё сложнее. Вот, вы целуете меня, зачем? Ясно, как день, что ни телом, ни душой я вам неинтересна!

Он втянул губами чуть выше нежную кожу шеи, и Гермиона нахмурилась. Слёзы снова закапали против воли.

— Ваше великодушие жалеет сиротку, а это мерзко! — прошипела презренно она.

Северус медленно приспустил с покатого плеча тонкую, обещающую вот-вот растаять ткань и шевельнул губами. Полные чувственности, невыразимой ласки и признаний поцелуи обожгли и ключицу, и плечо, но девушка впала в ещё большую растерянность.

— Получается, профессор, вы лицемер… Уходи́те!

Он слышал, как её дыхание сбивалось, видел, как покрывались очаровательным румянцем щёчки.

— Не ухóдите? Ваша жалость ни к чему! — немного погодя, она возмутилась, дёрнула плечиком и развернулась, почти зарычав: — Да что вы, чёрт возьми, хотите?! Вновь мучить пришли? Что задумали? Отвечайте, раз всё ещё здесь! Немедленно!

А он не отвечал. Чёрные глаза неотрывно смотрели в её, полные жизни, эмоций и чувств. Ах, как любил он Гермиону! Как боялся прикоснуться! Сначала в его взгляде было нечто светлое, нечто святое, словно их озарял свет ангела, стоявший перед ним. Северус всегда губил иное восприятие мисс Грейнджер в себе, но сейчас это не помогало. Её слова о любви не только души, но и тела, её полный чувственности и одновременно смущения вид, пылкое возмущение и надежда, воспетая взаимной любовью к нему, незаметно для Снейпа перевоплотили образ Гермионы. В чёрных глазах разгорелся огонь. Перед ним стоял не ангел, но царица. Девушка, из плоти и крови. Здесь, в объятиях.

— Какой нахал! Молчание хуже отравы, профессор Снейп! Что вам нужно?

— Вы, мисс Грейнджер. Мне нужна только вы!.. — прошептал он, наконец.

Она недоверчиво фыркнула.

— Вы нужны до безумства, — понизил голос он, — до такой степени, что я бы повесил на вас на ошейник и никогда не отпускал. Подцепил бы настолько, насколько вы привязали меня к себе. Насколько очаровали. Насколько завладели мной. Одна мысль, что я причинил вам боль, убивает. Всё время я думаю о вас, мисс. Я одержим! Очарован, повержен и сбит с толку! — выговорил он на одном дыхании и немного помолчал, рассматривая её черты лица. — Порой желание увидеть вас становится невыносимым, и я брожу вокруг библиотеки, чтобы только уловить взглядом край вашей мантии, услышать шаги, дыхание. Вы моё счастье, мисс Грейнджер! Я прошу у вас прощения…

— Ваши слова не более чем шум, профессор…

Их взгляды встретились вновь, и Северус медленно стянул ленту с букета в её руках. Шёлк жалил лаской. Его ладони решительно скользнули к хрупкой шейке и накинули алую ленту, кокетливым бантом захватив в плен.

— Да неужели вы думаете, — прошептала уже разгневанная девушка, — что этим убедите меня, профессор?! Серьёзно? Любовь, насколько ж велика она? Всего условный бант, сэр?

Снейп обхватил лицо любимой ладонями и прошептал прямо в упрямые губы:

— Любовь ничтожна, если ей есть мера, — и коснулся их сладостным поцелуем. Гермиона протестующе зарычала, но ощутила, как её обжигает райский жар.

Ненасытная страсть всплеском чувств захватила их. Им казалось, в венах пенилась кровь. Они тонули друг в друге. Одной рукой Северус обнял Гермиону, прижимая к себе теснее, второй скользнул по плечам, освобождая неспешно от плена лёгкой ткани. Девушку обжигали прикосновения к обнажённой коже. Они смущали и томили. С её губ слетали тихие стоны. Тело охватывала истома.

Снейп привлёк её на кровать, целуя губы и шею, и спустился в ласках к ключицам и ниже, открывая Гермионе новый мир. Неведомый мир. Мир лавы и огня.

Ощутив волну животного желания, девушка выгнулась навстречу умелым губам. Широкая ладонь накрыла живот, заставляя покрываться мурашками. Её затуманенный из-под ресниц взгляд неотрывно наблюдал за грешной улыбкой своего профессора, которая то и дело появлялась меж нежными поцелуями. Он тихо хмыкнул, продолжая спускаться. Горячее дыхание коснулось низа живота. Гермиона задышала тяжелее. Умелые пальцы нырнули под кружево и потянули ткань по округлым бёдрам.

— Профессор… — прошептала Гермиона тихо и немного стыдливо. Он сверкнул глазами и охрипшим голосом поправил:

— Северус.

Она смущалась поначалу, но вздрагивала и выгибалась с его именем на губах, когда он испивал и целовал её. Захваченное наслаждениями тело дрожало. Гермиона всхлипывала в сладостных муках. Нет ничего приятней для мужчины, чем играть на теле своей женщины, словно на тончайшем инструменте. Какие божественные ноты она издаёт, какие симфоний ублажают уши, какая власть над ним! Она захныкала у самого пика, когда он оставил её. Расслабленная и неудовлетворённая, Гермиона наблюдала за тем, как раздевался он, и не верила своему счастью.

Встретившись взглядами, они заулыбались, и Северус накрыл девушку мощным телом, слегка вжимая в матрас. От прикосновения с пульсирующей твёрдой плотью Гермиона вздрогнула. Что происходило в постели между мужчиной и женщиной для неё не было секретом. Фантазии нагретым мёдом обжигали мысли. Неведение новых чувств притягивало, а обсидиановые глаза пленили, не позволяя стыдливо прятать взгляд. Ей казалось, он читал её развратные мысли.

Нагота и тесные объятия и сковывали, и возбуждали.

Сначала встретились жадные губы, затем сплелись тела. Медлительный глубокий поцелуй одурманил, и девушка в силу невинности забылась, прижалась теснее, отдаваясь желанным губам. Её, податливую и опьянённую нежностью, пронзил резкий толчок. Боль уколола мышцы, словно кромсая на кусочки, и Гермиона вскрикнула. Северус замер и прикрыл глаза. Он едва удержался, чтобы не застонать. Она была тесной. И эта горячая, пульсирующая теснота доводила до грани. Северус тронул нежным поцелуем приоткрытые губы. Прежде чем медленно двинуться, он выжидал, позволяя привыкнуть к себе. Через мучительно долгие минуты дыхание Гермионы успокоилось, ладони, сжимающие его плечи, расслабились, и он плавно качнул бёдрами. Девушка вздрогнула, ноготки её впились сильнее, а сладкий вздох свёл Северуса с ума.

Вслед за болью к девушке вернулась истома, затем сладость, и после — новая жажда. Огонь страсти превратил её податливое тело в расплавленный металл, а любовь из наивной души сотворила сияющую звезду.

— Моя Гермиона, — прохрипел он в губы и вновь поцеловал, толкаясь резче. Она выгнулась навстречу.

Их стоны перелетали изо рта ко рту и сталкивались. В ворохе нежных покрывал они поддавались глубже друг к другу, упивались телами, наслаждались каждым движением, любили.

От новой упоительной волны Гермиона вскрикнула, и Северус прикусил её губу.

Он был уже неласков.

Ей становилось тесно. Воздуха не хватало, тугая спираль внизу живота скручивалась интенсивней, распространяя по телу жар. Удовольствие делалось запредельным. Гермиона пыталась отдалиться и остановиться, чтобы растянуть наслаждение хоть на ещё одно мучительное мгновение, но её сильнее вжали в постель. Она задрожала, забилась в экстазе и застонала, откинув голову на подушки, и вскоре он последовал за ней…»