Гермиона уставилась на рыжего отрешённым взглядом. Возмущения привлекли внимания студентов, которые столпились вокруг и теперь подслушивали. Уизли покраснел.

— Ну… Герми, ты пойми меня, интересно же… — пробубнил Рон.

Девушка посмотрела на него, как на глупца, и ушла. Она направилась в библиотеку. Прошло немало дней после того, как она забросила проект по витражам. Пускай, она разбила волшебные стёкла и они не работали, магические законы и свойства остались неизменны. Девушка желала докопаться до истины, до создателя, до мотивов. Ничто не волнует нас так, чем тайна, скользнувшая рядом, и ничто, как она, не помогает нам отвлечься. Кажется, разгадка интриги близко, протяни руку и всё узнаешь. Гермиона имела достаточно сведений, чтобы очертить связь между двумя девушками, дневником и смертями, осталось покопаться в маггловских книгах снова.

Для чего используют витраж, который позволяет узнать желания человека? Зачем нужно знание о тех, кто был в каком-то месте совсем недавно? И что давало третье стёклышко?

Гермиона направлялась к стеллажу с маггловскими книгами. Невилл, находящийся в зельях, окликнув её, заставил остановиться.

— Как дела? Тебя сегодня не было на первой паре. Что-то случилось?

Гермиона сардонически хмыкнула, забавляясь собственной слабости. Быть обезоруженной собой — вот ирония!

— Нет, Невилл. Просто… Такое случается, просыпаешься и осознаёшь, что поздно топать на пары.

— Даже на урок профессора Снейпа? — не зря говорят: с кем поведёшься, от того и наберёшься. Невилл изогнул бровь точно так же как и зельевар, и это принесло Гермионе немало дискомфорта.

— Именно. Мне хватило уроков в Больничном крыле, — она горьковато улыбнулась.

— Насколько мне не изменяет память, мисс Грейнджер, — раздался позади строгий голос Снейпа, — вы решали задачи, а это далеко не уроки.

— Еще какие уроки, сэр. Они мне многое объяснили и закрепили некоторые аксиомы. Впрочем, спасибо. Не сомневаюсь, что сдам на отлично зельеварение, — Гермиона развернулась медленно и, увидя его, не смогла не улыбнуться. Было больно, но куда больнее сделалось бы, запри она свою любовь, из которой состояла вся душа. Ужасно, когда внутренний огонь, нечто светлое и прекрасное, пытаются потушить извне. Куда страшнее, когда внутреннее пламя гасит сам человек. Такое жестокое убийство означало бы предательство себя. А играть и лицемерить разве могла она? Нет, это ложь себе и Снейпу. А ненавидеть? Нет, тогда бы она не любила — на ненависть способны лишь влюблённые. А презирать? Кого? Свой выбор? Нет.

Гермиона Грейнджер любила, а всё остальное не входило в её правила. На что она надеялась, так это на время, в сообщницах которого станет разлука. Они заморозят и превратят в безразличие это разрывающее чувство, это нелепое страдание.

Она улыбалась, не требуя ничего взамен. Снейп смерил её взглядом.

— Минус десять баллов с гриффиндора. Я нисколько не удивлён, что общение с такими, как Поттер и Уизли, доведут до последней стадии безответственности. Вы проспали профильный предмет и веселитесь. Чу́дно, мисс Грейнджер. Ничего другого я и не ожидал. Комиссия Матрикса немало позабавится в общении со всезнайкой Хогвартса, и тем не менее вы их разочаруете. Мистер Лонгботтом, вы нашли нужные книги?

Невилл перестал таращиться и завозился на полках, перебирая кожаные корешки древних фолиантов.

— Вы беспокоитесь, что я не сдам Т.Р.И.Т.О.Н.ы, профессор?

— До вас мне нет никакого дела, мисс. Однако, будет большим бедствием, если гордость Макгонагалл завалит экзамен. Многие подумают, что роль египетской царицы запудрила мозг самой-самой, и спектакль не лучшее времяпрепровождение студентов.

— Мозг мне запудрил не спектакль, профессор.

— Это неважно, мисс Грейнджер. Я констатирую факт: ваша безответственность поможет вам завалить экзамены, и этого достаточно.

— Дело не в безответственности. Хотите узнать причину? — спросила она, понижая дрожащий голос.

— Нисколько, — прошептал он, будто в издевательство, в такой же манере.

— Профессор, а я скажу.

— А я сниму баллы за назойливость.

— Я не приду завтра.

— Меня это не заботит.

— Прогуляю послезавтра и послепослезавтра. Я вообще не приду к вам на уроки.

— Плевать, — он хмыкнул, но склонил голову, замечая улыбку Гермионы.

— Что? Хотите знать, почему я улыбаюсь? Вы постоянно пялитесь на мои губы. Вас смущает моё счастье?

— Мисс Грейнджер…

— Знаете, почему девушка сидит днями и ночами в Больничном крыле? В каком случае не спит и не пускает аврора Шарля? Почему…

— Замолчите, мисс Грейнджер.

— …Почему готова кинуть аваду в любого, кто посмеет приблизиться к пациенту? По какой причине готова пожертвовать всем, даже свободой, чтобы не позволить больному умереть от отравления? Я бы порезала ради вас вены, профессор, если бы у меня была гребанная четвёртая группа! И сейчас… Вас смущает, почему я улыбаюсь. Потому что я не ненавижу вас! — взахлёб воскликнула она и после тихо сказала: — Не могу.

— Ещё слово, глупая девчонка, и вы схлопочете отработку! — прошипел Снейп.

— Я. Вас. Люблю!

Из её глаз покатились слёзы. Профессор схватил её руку и при всех выволок из библиотеки причитая:

— Глупая актриска, неужели Шарль не сказал вам заканчивать комедию? Мисс Грейнджер, вы выставляете нас двоих посмешищами! Я изначально говорил: спектакль — идиотская затея. По вам плачет сцена. Шутовство — ваш конёк. Замолчите! — рявкнул Снейп, когда Гермиона повторила твёрдо признание. Он резко распахнул дверь своего кабинета и приказал заходить. Чёрные глаза горели, на скулах ходили желваки, а вид обещал недоброе. Профессор мрачнел.

— Как вы себя ведёте, жалкое создание? Решили продолжить спектакль? — он вошёл следом и хлопнул дверью.

Гарри и Китти, которые сидели на лестнице и относились ко многим невольным очевидцам скандала, более ничего не услышали. Снейп наложил на кабинет заглушающие. Они вели долгий разговор, за который гриффиндор лишился около сотни баллов и после которого Гермиона Грейнджер вылетела в слезах, забитая в истерике.

Слухи, будь то правда или ложь, разносятся быстрее фактов. Скандал, прогремевший в Подземельях, дошёл и до директрисы. Обеспокоенная, опечаленная и едва ли не шипящая Минерва заявилась к Трелони, плюхнулась в кресло, захламлённое мятыми тряпками, и сжала переносицу.

— Это ужасно, Сивилла! Какой-то дурдом! Северус как обезумел. Бедная моя девочка, мама Мия!

Трелони сразу уловила тему предстоящего разговора и уже возилась у бара, рассматривая надписи на бутылках.

— И знаешь, что самое ужасное? — Минерва одобрительно покосилась на выбор собеседницы: Херес — то, что сейчас необходимо! Макгонагалл театрально скривилась и произнесла:

— Что я припоминаю твои слова. Сбылось пророчество!

— Какое пророчество?

— Твоё.

— Правда? — усомнилась Трелони, но тотчас же самодовольно фыркнула: — Вот видишь, а то лженау-ука, лженау-ука!

— Не легче ну нисколько! — Минерва протянула руку к стакану.

Трелони фыркнула и отпила, косясь на шар. Удивительно, что и Макгонагалл задумчиво рассматривала его. В какую секунду к ним пришёл луч надежды? Никто не знал. Женщины уселись гадать.

Бокалы выпитого алкоголя явно придали уверенности, они даже взялись за руки, и по новому совету из журнала «очаровательная прорицательница» замычали, думая о Гермионе Грейнджер. Шар выдавал одно, и то ли дар Трелони капризничал, то ли присутствие Минервы влияло так, то ли виной тому была вторая бутылка Хереса, но нежеланный образ из хрусталя не уходил.

— Да что ж такое? Паршивый шар, Сивилла, бред!

— Уйди отсюда, ты всё портишь!

— Я? Трелони, просто скажи, что ты не научилась управлять полётом интуиции!

— Мне аура плохая мешает!

— Плохому ясновидцу, аура мешает! — негодовала Минерва, вперяя недовольный взор в провидицу.

— Прокляли тебя, — пробубнила мрачно Трелони и опять защекотала шар пальцами.