Она вскочила быстро. Профессор последовал за ней, сверяясь с часами. Было четыре с четвертью утра, все ещё дежурил Филч, и Снейп сухо промолвил:
— Молчите об этом и не оправдывайтесь. Оправдываются только виноватые или лжецы.
— А мы не виноваты, — подхватила Гермиона и вышла через появившуюся дверь, которую Снейп придержал.
— Именно, не виноваты, — вторил он.
— И не лжецы.
— Нисколько.
С тех пор разговаривать дольше им не приходилось. Профессор молча довел ее до комнат, кивнул и бесшумно ушел.
Отныне общение с ним усложнилось. На уроках профессор не замечал ее, на репетициях не прекословил, не смущал, а при отработках скупо интересовался о рунах и давал нужные книги. Такая позиция решительно устраивала Гермиону, так как всякий раз на вопрос о доказательствах она лгала ему. Всё еще боялась признаться, что витражи настоящие.
Страх — вот, кто властвовал над ней. Следы скорби часто наводили ее на мысль о Снейпе. Она боялась. Боялась, что тайна Снейпа воплощает страшные вещи, что Темная магия взяла вверх над бывшим пожирателем и что сам он погасил единственный свет в своей душе. Он хорошо играл, и это пугало не меньше.
— Мисс Грейнджер, — спросил Снейп резче обычного и откинулся на спинку стула, оперся локтем о подлокотник и задумчиво приставил палец к скуле. Взгляд не выражал ничего.
— Мисс Грейнджер, вы здесь? Или задумались обо мне? Почему вы так пялитесь, поведайте?
Он изогнул бровь, когда Гермиона вздрогнула. Это не прием из «привыкайте», а прямой вопрос, как на допросе. Кривая улыбка появилась на ее губах. На самом деле, он недалеко ушел от правды.
— Да.
— Да? И о чем же вы думали?
— О Рождестве, — она вновь солгала. Тема вырвалась случайно, как обычно бывает при зубной боли: тревожила когда-то, да позабылась с приходом других проблем.
— Здесь и думать нечего. Полагаю, что у вас уже имеются планы, раз задаете этот вопрос, к тому же у меня нет никакого желания видеть вашу мордашку еще и в канун Рождества. Наказаны вы, а не я, пускай и ложно.
На его губах проступила кривая усмешка, глаза пристально смотрели на нее, и в них кружилась темная бесконечность. Этот мрак скрывал любые слова. Профессор сказал то, что хотел, ни фразой больше. Холодок прошелся по коже, и девушка отвела глаза. Почему его слова оказывают такое сильное влияние? Почему ей больно, а не страшно?
— Рада это слышать, профессор. К тому же актеры остаются на каникулы здесь и в честь этого устраивают Рождественский бал…
— Видимо, должность директора Хогвартса как-то проклята, — буркнул он, не сводя с нее глаз. Гермиона изучала поля пергамента.
— С чего вы взяли?
— Вы не ведаете, как и не знаю я, о среднем балле по тестам в других дисциплинах. Однако, мисс Грейнджер, не составит труда догадаться. Зелья все, кроме вас да Лонгботтома, написали на тройки, что не делает Хогвартсу чести. Бал — наказание сомнительное. Он отупляет, впрочем, когда и кого в этом замке волновало? Каждый директор придумывает глупости.
— Бал для вас глупость?
— Не начинайте…
Но она настояла, поддаваясь какому-то ветреному желанию. Этот импульс менее всего походил на рациональный. Сиюминутно хотелось выяснить, понять. Гермиона встретилась с тяжелым взглядом.
— Нет, скажите.
— Вы задаете глупые вопросы и оттого-то любите праздность, впрочем, я отвечу. На балах найдется место не только веселью, но и пьянкам. Любой танец ведет из вертикальной плоскости в горизонтальную, наивное дитя.
Глаза Гермионы вспыхнули. Они загорелись и у профессора.
— Звучит весьма цинично, разве не так? Вы опошляете всякое проявление чувств и душевности, профессор. В танце люди сближаются. Есть куда более интересные разговоры, чем предложения уединиться.
— Я разве что расистом не предстал пред вами, мисс Грейнджер. Сексист, циник… мне нравится. Что же касается так называемого «сближения», то постель самый короткий путь к тесному контакту. Однако и поэтому советую меньше пить пунша. Уизли может проявить остроумие и подсыпать вам что-нибудь невзначай, а меня рядом не будет.
Внезапно она переменилась в лице.
— Как? Вы уезжаете?
— В каникулы меня тоже не будет, поэтому ваши отработки подходят к концу, несколько недель после нового года, я надеюсь, мы потратим с большей пользой. Впрочем, давайте поразмышляем на иную тему… — он встал и подошел к полкам с книгами, Гермиона могла видеть только его напряженную спину. — Я надеюсь, что за каникулы вам удастся выявить артефакт, и мы перейдем к изучению свойств. К тому же, мисс Грейнджер, это занятие куда более деятельное, нежели таскать в Выручай-комнату разноцветные стеклышки и молиться.
— Будто вас это как-то отягощает, — буркнула Гермиона. — Давайте пока поразмышляем, что у нас есть. Витражи, я соединила их по кусочкам, собрала картинку. В итоге: три стеклышка. Все они имеют какое-то отношение к одержимости… — она не замечала, как говорила слово «нас», и как по-странному на это реагировал профессор. Глаза Гермиона подняла только тогда, когда Снейп поправил:
— Страсти, мисс Грейнджер.
— Это не важно. Артемидия Гуаре училась в Хогвартсе. В начале XVI века её сожгли магглы, но не как ведьму. Миден считала подругу бездушной и чертовски умной демоницей. Девушка была явно жестокой, что больше походит на одержимость. В страсти все иначе.
— Вы еще ни с кем не спали, мисс Грейнджер. Откуда вам известно о страсти? — он повернулся чуть резче обычного.
Девушка покраснела и проигнорировала:
— Нерса Дерника обвинили и сожгли за связь с Артемидией Гуаре. А теперь, благодаря книгам, я выяснила, что у создательницы этих витражей водилось множество любовников, и это в школьные годы, когда Хогвартс был разделен на женскую и мужскую половины! Может, руны связаны с ее любвеобильностью? Может, она была одержима любовью?
— Сексом. Мисс Грейнджер, называйте вещи своими именами. Она страстная натура.
Он склонил голову к плечу и откровенно наслаждался выражением ее лица, смущением и теми жалкими попытками скрыть его. Гермиона закатила глаза.
— А вы знаете, что обсуждаете с ученицей тему секса, профессор Снейп? — возмутилась Гермиона, и в этот момент живот сладко свело от затуманенного пристального взгляда. Он не отвечал — был серьезен. В глазах сверкал интерес, когда он наклонился поближе, облокотился локтями о стол и прошептал:
— Я давно перестал видеть в вас студентку, мисс Грейнджер. Для меня вы царица.
Она едва не треснула его, осознав издевательство. Вскинула гордо голову. Прежде всего глупышка она — поверила! Сжав кулачки, она вскочила и смело встретила его насмешливый взгляд, но попала в ловушку. Бездонная тьма в его глазах манила, затягивала, и Мерлин ведает, что бы могло произойти, если бы не дверь, стукнувшаяся о стену.
— Хозяин, хозяин! Тинки не виноват, Тинки не знал, что делать. Он попытался сбежать! Тинки остановил! И-и… — и домовик упал на колени и сокрушительно зарыдал. Красные капли стекали по бледным худеньким ручкам. Мешковидная сорочка окроплена кровью. Домовик трясся.
Снейп подлетел и первым делом осмотрел Тинки, вторым — бросил Грейнджер:
— Уходите немедленно.
— Я могу помочь!
— Мисс, вы не поняли команды? Вам лучше этого не видеть, — он обернулся и тряхнул головой, что патлы упали на лицо, — ладно. За той дверью ванна, помогите Тинки, я скоро буду. И, мисс Грейнджер, никому об этом.
Когда Снейп ушел, Тинки разревелся. Его повели в ванную, место светлое и чистое, с большой чашей, полотенцем и шкафчиком над раковиной. Было что-то недозволительное и запретное в том, что она видела чужую зубную щётку, флакончик с пеной для бритья, его одеколон и обезболивающие. Полотенце в ее руках совсем скоро приобрело грязно-розовый оттенок. Тинки слабо оправдывался, вздыхал и иногда рвался назад, из-за чего Гермиона прикладывала все силы, чтобы смирить пыл виноватого. Веселья в происходящем было мало. Оставалось только гадать, чья там кровь. Кто жертва? Кого здесь держат? Тинки уворачивался от разговора.
