Саййидна взглянул на него укоризненно, словно бы упрекая за такое проявление слабости, пусть будущий фидаин и не заметил такое же чувство во взглядах остальных людей, стоявших внизу, под возвышением. Камиль слегка приоткрыл рот, пытаясь заставить себя сделать хотя бы малейший вдох, чтоб не задохнуться прямо перед господином и братьями. Совсем рядом расположился деревянный стол, укрытый белой полосой ткани. Саййидна снова махнул рукой, подобно тому, как лебедь на воде плавно расправляет крылья, и стражник, стоящий слева от него, положил на стол широкий нож из дамасской стали. Ни один из кандидатов в фидаины не сдвинулся с места, молча разглядывая светлые узоры на лезвии, напоминающие морские волны, что заходятся рябью от ветра.
Камиль ощутил резко нарастающее раздражение, вызванное заторможенностью и нерешительностью остальных братьев. Он потянулся к ножу, уставившись на господина немигающим взглядом, полным молчаливого вызова. Нож оказался легче, чем ожидалось: он лёг в руку, точно влитой, лезвие остро блеснуло в солнечных лучах, когда Камиль повернул его, положив руку на стол. Широко выставив пальцы, он напряжённо облизнул губы, хмурясь: его лоб покрылся испариной от волнения, а пальцы задрожали, отчего он лишь сильнее сжал рукоять. В ушах застучала кровь, отчётливой пульсацией отзываясь в шее. Камиль почти физически ощущал на себе взгляд толпы, отчего его сердце билось ещё сильнее. Сделав судорожный вздох, он нажал на нож почти всем весом, сцепив зубы.
Боль пришла не сразу: сперва раздался хруст лопающихся хрящей, Камиль даже на миг решил, что всё не так уж и плохо. Но потом пришла повсеместная боль, точно огонь растекающаяся по всему телу, выбивая из лёгких воздух, вызывая желание кричать до хрипоты. Камиль лишь сильнее сжал зубы, разрезая последний хрящ. Тёмно-красная вязкая кровь небольшим пятном растекалась по белой ткани, и Камиль не мог заставить себя оторвать взгляд от его собственной крови, заливающей стол. С усилием подняв глаза на Саййидну, он криво улыбнулся, выпрямляясь. Ощущение было такое, словно кто-то вогнал ему под кожу сотни игл, выкручивая их, как вздумается. К удивлению Камиля, заканчивать церемонию никто не спешил: к нему бросился лекарь, принявшийся уводить его куда подальше, чтоб зашить после, но сам новоиспечённый фидаин уже не чувствовал собственного тела, что резко напомнило ему о тех ощущениях, которые он испытал, пребывая в райских садах.
Уходя под руку с лекарем, он обернулся, глядя на толпу: юные фидаины ликовали, воспевая его смелость, даи молча кивали, обсуждая что-то между собой, а остальные тоже загомонили, но обращались скорее к Дахи, который, побледнев, точно мел, растерянно слушал похвалы в сторону своей учительской деятельности. Саййидна же наблюдал за уходящим Камилем с плохо скрываемой настороженностью, довольно улыбнувшись: ученик Дахи как нельзя лучше доказал свою преданность, и господин мог довольствоваться новым цепным псом, что безукоризненно выполнит любой приказ хозяина.
Камиль не слушал лекаря, что с возмущением сшивал ему остатки пальца, отрезанного весьма небрежно, пусть и с лишним фанатизмом. Он думал лишь о том, что теперь он фидаин: не подмастерье, негодное ни на что, не подающий ни малейших надежд ученик, а почти полноправная часть огромного организма, именуемого Орденом. Боль немного утихла, отгоняемая дымом, которым была пропитана комната лекаря. С перевязанной рукой, Камиль вышел к ступеням башни и прислушался: внизу слышалось отчётливое перешёптывание.
Спустившись, он увидел юных фидаинов, которые ответили восклицаниями на его инициативу во время Посвящения. Они толпились, стараясь задать ему все набежавшие вопросы, восторженным гулом сопроводить рассматривание руки Камиля. Они окружили его, точно рой пчёл, окутывающий свою королеву, вздыхали и вели себя не лучше новичков. Камиль нехотя отвечал на вопросы, говорил нескладно и коротко, с большими паузами между предложениями и как можно скорее отступил в свою новую комнату, закрыв за собой дверь. Фидаины ещё некоторое время поговорили между собой и исчезли, оставив своего новоявленного брата в покое.
Новая комната Камиля выглядела точно так же, как и старая, разве что была немного шире, позволяя двум людям почти без затруднений передвигаться между мебелью. Из последней в комнате были разве что общий тюфяк и небольшой простенький сундук, покрывавшийся пылью в углу. Наличие большого тюфяка заставило Камиля нервно вздохнуть: у него никогда не ладилось общение с ровесниками, а тем более с соседями по комнате. От вынужденного соседства с другими людьми его спас Дахи, с боем отвоевавший у господина маленькую комнатку в самой дальней части крыла. От резкого осознания своего нового положения Камиль ощутил всепоглощающую пустоту. Он сел на тюфяк, в очередной раз опустил взгляд на собственную левую руку: там красовалась умелая перевязка из корпии, на которой отчётливо вырисовывалось тёмно-алое пятно на том месте, где у Камиля раньше был безымянный палец. Он, неожиданно для себя, подумал, что вместе с пальцем потерял ещё и лучшего учителя из всех, что у него были. Наверное, именно поэтому Дахи и был таким подавленным. Камиль тяжело вздохнул, пытаясь игнорировать возобновившуюся ноющую боль в руке.
========== Часть 4 ==========
Малик ненавидел место, которое ему вот уже неделю приходилось называть домом. Он сидел, развалившись, на скамье, покрытой царапинами от собачьих зубов и когтей: всякие дворняги частенько забегали к ним и изгрызали одну-единственную скамью, когда кости и мясо заканчивались. Малик тяжело вздохнул, прикрыв глаза: воздух в доме был душным и сжатым из-за большого количества людей в ограниченном помещении. Он прошёлся взглядом по небольшой толпе, что образовалась около Дахи, точно свора стервятников, которым позволили подступить к добыче другого хищника. Сам фидаин никаких горестей на счёт собственной участи не испытывал. Он с улыбкой принимал у себя нищих и обездоленных, кормил детей и охотно делился едой, попутно желая всех благ уходящему.
Они поселились в старом доме обедневшего торговца, называя себя христианами. Поначалу народ принял их неохотно, испытывая явную неприязнь к чужакам, но теперь, когда они решили открыть дом для каждого нуждающегося, все поутихли, невольно привязываясь к новоприбывшим. Малик не ощущал от этой идеи ни малейшего энтузиазма: его воротило лишь об одной мысли о том, что кто-то может заявиться к ним в дом в любое время дня и ночи, и у них не будет никакого права отказать в помощи.
Удивительно, но Дахи поспешно выгнал всех людей прочь из дома, активно дополняя свои действия какими-то отстранёнными отговорками, отчего страждущие очень быстро оказались за порогом. Гулко зашумел задвинутый засов, в доме воцарилась тишина, нарушаемая лишь потрескиванием поленьев в маленьком камине. Малик с облегчением вздохнул, покосившись на Дахи.
— Как же их много, — обречённо фыркнул фидаин, вытирая лоб рукавом рубашки.
— Если ты не заметил, то некоторые приходят уже в третий раз, — Малик лениво потянулся, вытянув руки над головой. — Кажется, они просто рады наживаться на нас.
— Люди часто наживаются на тех, кто не умеет отказывать, — Дахи усмехнулся, садясь рядом с собеседником. — Или на тех, кто слишком часто прощает.
— А где Альтаир? — Малик с удручённым видом осмотрелся по сторонам.
— Он в саду за домом, — Дахи непринуждённо ухмыльнулся. — Он отказывался идти в церковь утром, пришлось придумать ему наказание, чтоб помучился. Кстати, проверь как он.
— Ладно, — Малик поднялся на ноги и в очередной раз потянулся, прежде чем пойти в сад. Хотя по правде говоря, садом это было трудно назвать: вся прежняя благородная растительность, вроде цветов, давно увяла и оказалась погребена под ворохом сорняков и дикой травы, досягающих высотой в два локтя. У самой ограды ютились искривлённые деревья, раскинувшие голые ветви. Малик нашёл Альтаира довольно быстро: следовало лишь идти туда, где трава колышется сильнее всего. Альтаир рыскал на четвереньках среди травы, точно собака, роющая носом землю в поисках следа.
