Альтаир уже и не считал, через какое время они остановились. Солнце к тому времени уже прошло полпути от зенита к горизонту, когда Дахи слез с лошади. Малик последовал его примеру, спокойно опустившись на землю. Альтаир самостоятельно выкарабкался из седла, всё ещё зажимая саднящую рану рукой. От такого затратного движения кровь, до этого замедлившаяся, возобновила ход. Альтаир коротко зашипел сквозь зубы. Дахи бросил на него обеспокоенный взгляд.

— Здесь вблизи должно быть поселение, — говорил он как можно более кратко. — Я украду лошадь.

Все остальные понятливо кивнули.

— Малик, — Дахи нахмурился, глядя на Альтаира. — Займись раной.

Альтаир осклабился. Теперь его жизнь находилась в руках его самого злостного ненавистника. Сам Малик с бесстрастным выражением лица кивнул, после чего Дахи поспешно удалился.

— Снимай верх и садись куда-нибудь, — бросил Малик, копошась в вещах.

— Холодно же, — ребячески возмутился Альтаир. Собеседник окинул его испепеляющим взглядом, отчего пришлось подчиниться. Липкими и онемевшими пальцами он развязал завязки, на которых держалось его одеяние подмастерья. Дорожные сумки под ним издали краткий гулкий вздох, когда он на них приземлился. Малик сел справа от него с иголкой и кетгутом в руках.

— А без этого никак? — Альтаир расстроенно нахмурился. Малик издал разочарованный вздох.

— Радуйся, что я вообще с тобой нянчусь, — прорычал Малик, продевая нить в ушко иглы. В ответ он получил лишь очередной вздох, плавно перетекающий в глухое рычание, полное досады до последнего выдоха. Альтаир отвернулся, когда Малик наскоро протёр иголку рукавом, чтоб хоть как-то согнать пыль. Когда игла впилась в кожу около раны, Альтаир лишь стиснул зубы, не проронив ни слова.

— Ты вообще понимаешь, что натворил? — сказал Малик, не отрывая взгляда от раны, которую зашивал. Делал он это медленно, специально, чтоб было больнее. — Из-за тебя мы задержимся. Мы должны были добраться до Иерусалима за два дня, а теперь будем ехать не меньше недели, пока ты не сможешь держаться в седле.

— Вообще-то, это из-за тебя, — злостно оскалился Альтаир. — Если бы ты меня не отвлёк, то ничего бы этого не было.

Малик сердито дёрнул рукой, резко стягивая шов на ране, отчего Альтаир сдавленно зашипел.

— Ай, полегче! — с огромной долей обиды возмутился он, кривясь от боли.

— Самодовольный кретин, — Малик нахмурился и грозно вздохнул. — Смотри с кем говоришь, а то оставлю тебя так, и помрёшь здесь.

— Господин с тебя шкуру спустит, — самодовольно фыркнул Альтаир в ответ, криво ухмыляясь.

— Зато не придётся терпеть такого придурка, как ты, — в ответ на это Альтаир лишь отвернулся. Он и раньше спорил с Маликом по всяким мелочам, и они, конечно, злились друг на друга, но в прошлые споры его собеседник всегда злился иначе. Бывали колкости, оскорбления, но никогда его слова не звучали до конца искренними, всегда находилась маленькая брешь, в которой можно было свести спор на большую шутку. А теперь их пререкания звучали злобно, каждое слово пропитывалось гневом, не оставляя ничего, кроме тяжёлой многотонной обиды. Имей Альтаир возможность, он бы встал и ушёл куда подальше, лишь бы не ощущать на себе чужого укоризненного взгляда и лучащуюся ненависть. Но ему пришлось молча лежать на месте, терпя нарастающую боль в ране: Малик не отказывал себе в том, чтоб умышленно дёрнуть рукой в сторону или долго ковыряться иглой в ране, оправдывая это поиском более надёжного места для шва.

Дахи вернулся тогда, когда Малик завязывал бинты на уже сшитой ране, а Альтаир, с мрачным и обиженным видом сидящий в окружении сумок, молча глядел в даль. Солнце осторожно касалось скал из песчаника, гордо возвышающихся по обеим сторонам перевала, виднеющегося впереди. Некогда белые облака, похожие на вымокшую пряжу, наливались сиреневым цветом, медленно уплывая куда-то вперёд, в сторону моря. Небо сменилось на оранжево-розовое и сразу стало казаться намного выше, чем ранее: будто небосвод был высоким и недостижимым потолком для запертого в невидимых стенах мира. Дахи привёл лошадь — гнедую, с белым пятном на узком лбу. Привязав её к остальным, фидаин подошёл к Альтаиру и уселся рядом на расстеленном фризовом плаще.

— Ну что? — спросил он со слабой улыбкой, полной характерной для него хитрецы. — Живой?

— Ещё как, — Альтаир повернулся к нему, издавая тихий смешок в ответ. Дахи, благо, и не думал его отчитывать. Наверно, знал, что Малик сделал это за него.

— Тебе лучше отдохнуть, пока рана не затянется в достаточной мере, — Дахи слегка прищурился, состроив выражение лица, достойное самой Богоматери. Альтаир возмущённо нахмурился, открывая рот, чтоб поспорить, но Дахи поднял руку, призывая собеседника к молчанию. — Без возражений, это приказ.

Альтаир закрыл рот, перестав хмуриться. У Дахи была особенная черта: в секунды менять свой тон и выражение лица, бывая то строгим фидаином, то любящим старшим братом. В этот раз он снова мгновенно сменил одно на другое и тихо засмеялся, сразу же изгоняя из собеседника любую крупицу обиды. Малик, разводящий костёр неподалёку, лишь окинул его взглядом исподлобья.

— Да ладно тебе, — с наигранной обидой протянул Дахи, не сводя взгляда с Альтаира. — Хотя бы попытайся сделать вид, что послушаешься.

Альтаир тихо засмеялся, одновременно кривясь и содрогаясь от боли, пробивающей насквозь.

— Дахи, ты хочешь меня убить? — сквозь смех спросил задыхающийся Альтаир, сгибаясь в три погибели и зажимая ладонью место, где под слоем корпии покоилась сшитая рана.

— Нет, — с ребяческим видом мотнул головой Дахи. Улыбка медленно сползла с его лица, уголки его губ опустились, а брови приподнялись в опечаленном выражении. Голос у него стал таким тихим, что Альтаиру пришлось напрячь слух. — Совсем нет.

Следом ребяческая кривая ухмылка сползла и с лица Альтаира, внутри неприятно вывернулась сосущая тревога, образовывая в своём холодном пустом чреве неприятную дрожь, пригвоздившую тело к земле, не давая Альтаиру пошевелиться или поднять взгляд с собственных рук, лежащих на коленях. Ему внезапно стало очень пусто, будто из раны на боку вытекло всё его нутро, распластавшись кровавым месивом там, на запыленной дороге деревушки, расположившейся на пути от Масиафа до Иерусалима. Кипа внутренностей, опаляемая солнцем, поедаемая падальщиками и насекомыми. От таких мыслей его замутило, и он отогнал вырисовывающееся видение прочь, к дальним уголкам сознания. Дахи обернулся через плечо, покосившись на Малика, возящегося с костром, после чего повернулся обратно к собеседнику, уже вернув себе прежний беспечный вид.

— Не злись на него, — тихо бросил он спустя секунду молчания. — Вы, два барана, вечно ссоритесь. Но он далеко от Масиафа. И от брата тоже.

Альтаир молча кивнул — намного глубже и медленнее, чем нужно. У Малика был брат: не то чтоб Альтаир особо им интересовался, просто было бы глупо не знать других людей из Ордена. О Кадаре он знал не так уж много, лишь то, что он был неважным воином, а потому ему поручали мелкие задания, чаще всего с бумагой. Насколько Альтаир его помнил, то они даже пересекались пару раз, но не особо. Кадар, открыто восхищающийся Альтаиром, совершенно не походил на своего вспыльчивого и склочного брата.

— Я понял, — коротко кивнул Альтаир. В образовавшейся тишине затрещал маленький костёр. Малик, выпрямившись, с довольством посмотрел на результат своей работы. От костра потянулся серый дым, а на кончиках огненных языков дрожал воздух. Насмотревшись на огонь, он сел рядом с Дахи и потянулся, сцепив руки в замок над головой.

— Придётся задержаться, — мрачно констатировал Малик, скрещивая руки на груди. Его злость и прежняя обида отхлынули, точно волны во время отлива. Он снова вернулся к своему нейтральному состоянию: его слова обрели уже привычную пелену лёгкого сарказма, то и дело проскакивающего в словах, с особой избирательностью, какой обладали ювелиры, украшавшие крохотные серёжки инкрустированными алмазами. Он сидел прямо, с выверено-спокойным выражением, с небрежно приглаженными тёмными волосами, неровно подстриженными, напоминая всем своим видом кактус с короткими, но многочисленными иголками — с таким не то чтобы смертельно или опасно взаимодействовать, но всё ещё крайне нежелательно.