Я осмотрелась по сторонам в поисках сигнализации. Почти сразу же заметив плохо замаскированный провод, перерезала его одним движением шпаги. Затем ударила навершием по дверному стеклу прямо над замком. Образовалось небольшое и аккуратное отверстие, в которое прошла моя рука. Отперев замок, я проскользнула внутрь, пропустила Вобейду и снова заперла дверь, а дырку в стекле прикрыла тем самым объявлением. Вот так. Теперь можно заняться делами в относительной безопасности.

Я углубилась в мастерскую, включила свое глазное освещение и вскоре без труда нашла всё, что мне было нужно.

Для начала я занялась собой. Если бы это читала какая-нибудь дурочка-гламурочка, она бы при этой фразе подумала, что я стала наводить "красоту" — причесываться, краситься и так далее. Как бы не так! У нас в доме отродясь не было косметики и всей этой бабской дряни. В данный же момент я отыскала кабинет мастера по "железу", порылась в столе и вытащила все, что мне нужно — плоскогубцы, отвертки, паяльник, разные детали, миниатюрный сварочный аппарат, клей… Затем вынула из сумки отрубленную руку и принялась осматривать ее.

Оказалось что кисть и пальцы не повреждены, а вот локтевой сустав сильно помят, так что вовсе не гнется. Слегка поразмыслив, я зажала верхнюю часть отрубленной руки в тиски и, обхватив ее запястье, стала сгибать ее. Бесполезно. Шарнир не поддавался. Я налегла изо всех сил, но мне не удалось согнуть искалеченный локоть хотя бы на миллиметр. Так продолжалось минут пятнадцать. Наконец, потеряв терпение, я заозиралась по сторонам и, отыскав кувалду, начала со всего маху лупить ею по своей несчастной руке. Мне буквально хотелось разнести ее в клочья, в эти мгновения мне было уже на все плевать… Как вдруг заклинившийся локоть неожиданно поддался, и согнулся сразу до предела! Я отбросила кувалду и потянула за пальцы отрубленной руки. И она полностью разогнулась, хоть и не совсем легко. Я стала сгибать и разгибать ее, до тех пор, пока не разработала полностью. У меня отлегло от сердца. Как говорил мой папа, если повезло в начале дела, повезет и во всем остальном. От облегчения я опустилась на колени и обняла Вобейду за шею своей уцелевшей правой рукой, зарылась лицом в его белый мех. Мои металлические ребра учащенно поднимались, совсем по-людски, транзисторы издавали звук тяжелого дыхания.

Когда этот, запрограммированный папой процесс завершился, я задумалась, что же делать дальше. Рука была именно отсечена, а значит, так просто ее на место не прикрутишь. Тогда я с помощью плоскогубцев стала откручивать от своего плеча то, осталось там от руки. Здесь мне повезло — резьба оказалась неповрежденной. Я собиралась заняться сваркой, но тут до меня дошло — а как же все это проделать одной рукой? Подумав, я подвинула руку в тисках, так, чтобы поврежденная часть касалась верстака. Приложила к месту среза недостающую часть и придавила ее сверху кувалдой. Затем включила сварочный аппарат и принялась за дело. С первого раза ничего не вышло — кувалда сползла, а за нею и обрубок. Со второго раза получилось то же самое. Наконец, помянув с десяток литовских чертей, я догадалась укрепить обрубок не только сверху, но и сзади. В таком состоянии он смог-таки дождаться, пока я поднесу к нему аппарат. Теперь, когда металл схватился хотя бы с одной стороны, я смогла постепенно поворачивать руку в тисках и закончить сварку полностью.

Снова сделала небольшой перерывчик, поговорила с Вобейдой и попробовала приладить руку на место. Долго не могла попасть в гнездо, а когда все-таки попала, то резьба пошла туго, неохотно. Раза два ее заклинивало, и приходилось начинать все с начала. Наконец, я догадалась попросить Вобейду, чтобы он, встав на задние лапы, передними подержал мою многострадальную руку, и мне удалось свободной рукой с помощью ключа закрутить несущий винт. После этого я взялась за паяльник и стала осторожно соединять все оборванные проводки с сенсорами и прочим. Наконец, я почувствовала боль во всей левой руке и поняла, что все подсоединила правильно. Попробовала согнуть локоть, и всё тело тут же как будто прострелило. Я даже согнулась от боли, но она постепенно притихла, стала более тупой и ноющей. Теперь оставалось лишь натянуть кожу и склеить ее. Это оказалось проще всего, и вскоре мое тело выглядело уже совершенно здоровым. Правда, боль от этого не прошла. Она стала не такой острой, и все же локоть и плечо по-прежнему давали о себе знать при каждом движении левой руки.

Я снова опустилась на колени и обняла своего друга теперь уже обеими руками, Поморщилась от новой боли, но это были уже пустяки. Затем, поднявшись на ноги, сделала несколько обычных движений рукой, в том числе и попробовала натянуть лук. По-прежнему побаливало, но терпимо.

Во время всей этой операции я вспоминала картинку, красовавшуюся на рабочем столе папиного ноутбука — Лара Крофт, встав на колени у костра, прижигает рану раскаленным ножом. Да, вот так занимаются собой хлопачары!

Я невольно позавидовала Варьке — ведь доспелые совсем не чувствуют боли. Она даже умирая не испытала никаких неприятных ощущений. А мне вот терпеть эти приступы, наверное, до самого возвращения людей. Специалисты, конечно, могли бы полностью отключить мне чувствительность, но самой мне это не под силу.

После всего этого я почувствовала, что зверски устала, что силы мои на исходе. Тогда я отдернула занавеску на окне, опустилась на стул и стала глядеть на утреннее солнце. На мое счастье оно оказалось ослепительно ярким, и я зарядилась энергией довольно быстро. Тут я сообразила, что Вобейда-то живой, а значит, не может питаться светом. Я стала рыться в разных ящиках и шкафах и, к счастью, нашла несколько банок свиной тушенки. Эх, папа ее обожал — как откроет банку, так сразу намажет кусок черного хлеба толстенным слоем сала. А теперь вот пёс его замещает. Я вскрыла одну из банок острием шпаги и поставила ее на пол. Вобейда тут же накинулся на нее, а я сгрузила остальные банки в свою сумку — пригодятся еще в пути.

Вся эта, почти домашняя картина того, как здоровое биологическое существо поглощает белковую пищу, заставила меня опуститься в кресло и невольно погрузиться в воспоминания.

… Как мы с папой сидели у новогодней елки, и он пел под гитару песни из старых фантастических фильмов, особенно напирая на крылатовские. Его окладистая борода переливалась в свете разноцветных лампочек. А я почему-то становилась задумчивой-задумчивой.

… Как во время восточного нового года мы с папой по традиции смотрели японский фильм "Теккен: кровная месть". Чудесный фильм — в нем одновременно столько и героики, и кавая! Само собой, нам больше всего нравилась там робот Алиса Босконович. В ее теле спрятано множество разного оружия, и даже крылья, но дело не в этом, а в том, что как человек, она даже совершеннее меня. Прикольно, да — робот лучше робота, как человек! Ну, то есть, я хочу сказать, что у нее больше человеческих функций — она может поглощать человеческую пищу и даже плакать. А мне всего этого папа намеренно не сделал. Насчет пищи он говорил, что ему всегда казалось, будто возвышенные девчонки не должны питаться грубой земной пищей, а должны именно так, как у меня — только солнечным светом. Ну а о слезах вы уже знаете.

… Как вечерами, когда папа заканчивал писать, мы садились рядом за стол и раскрывали толстенные учебники и словари, а так же диковинные книжки. Папа питал страсть к самым замысловатым языкам — хинди, гуджарати, телугу, бирманскому, тайскому, амхарскому, чероки. Мы то с трудом разыскивали в словаре незнакомые слова, упорядоченные по непривычному пятидесятизнаковому алфавиту, то по очереди набрасывали в ноутбуке подстрочник перевода, который папа назавтра редактировал. А на начальном этапе для тренировки выводили карандашом на бумаге причудливые слоговые буквы. Пока не выучили ни одного слова, писали обычные русские фразы. Например, папа выводил индийскими слогами: "Слышу голос из Прекрасного Далёка". И я, кое-как разобрав это, продолжала: "Голос утренний в серебряной росе". Он снова подхватывал: "Слышу голос, и манящая дорога"… И так весь вечер.