– Победа! – вскричал Чжан.

Затем Чжан попытался вводить прогестерон в кроличьи влагалища. Это тоже действовало, хотя не так хорошо. Были необходимы бо´льшие объемы, и прогестерон прекращал действовать часов после пяти. Завершив вагинальные тесты, Чжан пытался вживлять кроликам под кожу гранулы. Оказалось, что одна гранула предотвращает овуляцию на месяцы.

Пинкус обрадовался, но работа только начиналась. Кролики не похожи на людей: для высвобождения яйцеклетки крольчихе нужен секс. Пинкус предложил Чжану перейти на крыс, которые, как и люди, овулируют спонтанно. Есть у них и другой плюс для исследователя: сексуальная неудержимость. Готовая к осеменению самка может за шесть часов совокупиться с разными самцами до пяти сотен раз.

Чжан посадил самцов и самок крыс вместе – два самца на пять-шесть самок, – и некоторым самкам вколол прогестерон. И снова эксперимент сработал: беременных крыс не было. И снова бо´льшие дозы создавали более длительный эффект.

В первые недели и месяцы экспериментов с прогестероном Пинкус и Чжан проводили свои тесты ночами напролет, надеясь, что достойный отчет в «Планирование семьи» поможет им получить больше денег. Иногда в фонд приходили из церкви или Ротари-клуба[10], чтобы посмотреть, как идут дела. Фонд очень зависел от пожертвований соседей, так что Пинкус такие экскурсии приветствовал.

Посетители заставали Гуди Пинкуса за взвешиванием крысиной матки, кастрацией крысиного самца или за просмотром финансовых документов с сигаретой в зубах. Он редко улыбался, смеялся еще реже, но умел держаться так, что с ним было легко. Если бы его гости спустились в подвал, они увидели бы десятки кроликов и крыс, хотя вряд ли кто-нибудь из животных занимался сексом – они стесняются людей. Пинкус с удовольствием разъяснял научные вопросы непрофессионалам – более того, считал это частью своей работы. Маргарет Сэнгер хотела таблетку, но Пинкус не затем взялся за этот проект, чтобы всего лишь удовлетворить нанимателя – для этого он слишком уважал себя как ученого. «Современный исследователь, – написал он как-то, – не может довольствоваться тем, что изобрел какое-то хитроумное устройство».

Вмешательство в репродуктивные процессы могло таить в себе опасности. Один неверный шаг на любом этапе пути мог вызвать длительные, серьезные и не сразу проявляющиеся физиологические последствия. Исследователь, говорил Пинкус, сперва должен максимально изучить процесс, а потом начать объяснять людям то, что понял сам. Концепция «башни из слоновой кости», утверждающая, что ученый должен сделать работу, опубликовать результаты и умыть руки, казалась ему наивной. Современному миру, говорил он, нужна иная наука, более общественно активная. Изобрести более эффективный способ контрацепции недостаточно: чтобы он начал работать, его автор должен добиться, чтобы врачи, медсестры и сами пациентки понимали принципы и механизмы его действия. Ему придется стать проповедником. Надо будет контролировать, что средство предохранения используется правильно, – как это сделали физики, работавшие над атомной бомбой. Они не стали передавать свою бомбу в чужие руки, снимая с себя ответственность, – они создали комитеты безопасности и инициировали диалог о надлежащем использовании оружия. Пинкус не мог взять в толк, почему физиологи не хотят участвовать в делах мира, в котором живут.

В тридцатых и даже в начале сороковых годов отношение к контрацепции было противоречивым, а исследования гормонов только начинались. Ко времени Пинкуса и Чжана мир начал меняться. Политики, журналисты, интеллектуалы, общественные деятели почувствовали в росте населения угрозу для экономического развития и мирового спокойствия. С двадцатого по пятидесятый год прошлого века население гораздо стремительней росло в бедных странах, чем в преуспевающих. А среди общественных деятелей и интеллектуалов крепло ощущение (вызванное не только расизмом, высокомерием и политикой, но и искренней озабоченностью), что рост рождаемости в бедных странах опустошит мир. Распространятся бедность и голод, умножатся лишения и болезни; перенаселенные страны могут в отчаянии обратиться к коммунизму. В двадцать седьмом году Фонд Рокфеллера финансировал работу по поиску «какого-нибудь простого средства, доступного – при всем их тупоумии – женам крестьян, батраков и обитателей трущоб». Существовала точка зрения, выражаемая в принятых в то время терминах, что правительства должны субсидировать стерилизацию слабоумных и носителей заразных болезней.

В тридцать втором году писатель Ивлин Во в своем романе «Черная беда» предупреждал, что найти решение для проблемы перенаселенности будет не так просто, как рассчитывали энтузиасты вроде Сэнгер. Герой романа, праздный англичанин, живущий на тропическом острове, рисует плакат, агитирующий не заводить много детей. На плакате изображены две сцены: семья с одиннадцатью детьми, где каждый явно страдает от болезней и недоедания, и муж и жена с одним ребенком, живущие в достатке. Между этими двумя сценами – изображение предохранительного средства и надпись «Какой дом ты выберешь?». Островитяне в книге Во выбрали большую семью, а устройство между ними сочли могущественным амулетом (джу-джу императора), который может тебе даровать счастье многодетного родителя или обречь на несчастье малосемейности[11].

Менять такое отношение всегда непросто. Сэнгер была сторонницей экономического развития и образования, и при этом при всех своих непрестанных усилиях в защиту женщин она иногда проявляла поразительное бесчувствие: соглашалась с евгениками, считавшими, что женщин, не подходящих для материнства, нужно стерилизовать. Но стерилизации, образования и экономического развития было недостаточно. Сэнгер искала решение, которое ответит сразу на все вопросы: уменьшит численность населения, предотвратит появление детей у нежелательных родителей и придаст сексу больше радости. Она пришла к убеждению, что все это поможет осуществить только по-настоящему научное предохранительное средство. Научность решения даст возможность по праву провести его в жизнь, которую оно изменит заметно и надолго.

Если бы Сэнгер пришла к Пинкусу с предложением сделать таблетку только для того, чтобы женщины получали от секса больше удовольствия, то, пожалуй, ни он, ни какой-либо другой ученый-мужчина не рискнул бы ради этого своей репутацией. Но сейчас ему был предложен шанс дать простое решение многим из самых серьезных мировых проблем. Пусть проблемы эти волновали Сэнгер, а не его, но открывающиеся возможности он не мог не видеть. Сперва его интересовала только научная сторона дела, но вскоре он понял, какие социальные изменения сулит противозачаточная таблетка. «Нашему шарику грозит опасность, которая может оказаться пострашнее атомной бомбы», – сказал он одному журналисту. Вопрос контроля рождаемости был достаточно серьезен, чтобы принести Пинкусу славу и уважение, которых он, по его мнению, заслуживал.

Вустерский фонд насчитывал около двадцати ученых и годовой бюджет в триста тысяч долларов. Местные жители жертвовали примерно шестьдесят три тысячи из этой суммы. Вустер расположен в сорока милях к западу от Бостона, и жили там тогда двести восемь тысяч человек. Это был процветающий фабричный город, где около пятидесяти тысяч человек работали на примерно шестьсот пятьдесят компаний, выпускающих сталь, провода, станки, шлифовальные круги, винтовые пружины, ковры и циновки, корсеты, обувь, конверты, кожаные и шерстяные изделия, коньки, автозапчасти, пистолеты и ружья, бойлеры, оросительные системы, гаечные ключи, коленчатые валы, шерстопрядильные машины и электрические часы. В городе работало более тридцати отелей, десять театров, выходили две ежедневные газеты и имелась достойная картинная галерея с работами Ренуара, Моне и Гогена. Обитатели Вустера гордились, что живут в одном из самых больших в стране промышленных городов, не расположенных на водном пути. Также они гордились, что у них благодаря Пинкусу и Хоагленду появился собственный научный фонд, и поддерживали его, как поддерживали местный юношеский клуб. Однажды энтузиасты фонда устроили в Мекеникс-холле концерт стиля «парикмахерский квартет» и собрали пятьсот долларов. Пинкус и другие руководители фонда ежегодно читали десятки лекций в различных местных кружках и клубах. Отдельные суммы жертвовали местные бизнесмены вроде владельцев компании верхней одежды «Уэр Уэлл» или Вустерской банковской компании. Но фонд рос, росла в послевоенные годы поддержка научных исследований, и помощь местных жителей и предпринимателей сменялась правительственными грантами и контрактами с фармацевтическими компаниями.