Литмир - Электронная Библиотека

– А дальше… Дальше врачи вынесли приговор. Обречена была Вега! – сорвался на крик Иван. – Пока мы бегали по кустам да искали грибников и рыбаков, она нахваталась этих чертовых рентген. Я-то что, помылся, переоделся – и как огурчик. А шкуру-то не снимешь. Мыл я ее, мыл, все порошки извел, чистая вроде собака, а поднесешь дозиметр – зашкаливает. Шататься она стала. И нюх потеряла. Идет-идет, а потом вдруг заспотыкается, закрутится на месте, сядет да как завоет, что, мол, со мной такое? Всю душу выворачивает!

Стесняясь набежавших слез, Иван вскочил со скамейки, подбежал к парню, который мыл машину, выхватил у него шланг и окатил голову холодной водой.

– У вас закурить не найдется? – хлопая себя по карманам, подошел он к скамейке.

– Не курю, – виновато развел я руками.

– Господи, я же тоже бросил, – хлопнул он себя по лбу. – Уже два года, как бросил. Вега помогла, она от дыма чихала, причем как-то уморительно и сериями раз по двадцать. Ребята заливаются от хохота, другие собаки воют как над покойником, а мне ее стало жалко. Все, сказал я себе, выбирай: или курево, или собака. Я выбрал собаку и больше не курил.

– Вы сказали, что Вега стала шататься и потеряла нюх, – вернул я Ивана на землю.

– Потеряла. Все потеряла… Врач говорит, не мучай ты ни себя, ни собаку, сделаю, дескать, ей укольчик – и все дела. Но я не дал и послал его куда подальше вместе с его укольчиком. Опять мыл, скоблил – не помогает. Тогда я решил ее постричь, наголо. Но не успел, меня забрали в госпиталь. А вернулся – Веги и след простыл. Я туда-сюда, расспрашиваю встречных и поперечных, не видели ли, мол, мою Вегу – никто ничего не знает. Эх! – ударил он себя по колену. – Час назад сказали, что Вегу усыпили. Других собак – тоже, чтобы не страдали. А машинку я достал, электрическую. Если бы чуть раньше, глядишь, постриг бы Вегу – и она бы жила…Как же теперь быть-то, а? – как-то по-детски всхлипнул Иван.

Я молчал… Да и что я мог ему сказать? Я прекрасно понимал состояние Ивана, ведь собака для настоящего проводника – это не просто животное, это друг, это ребенок, это существо, преданность и верность которого не знает границ. Сколько вложено в такую собаку сил, терпения и ума! А сколько жертв пришлось принести! Пустяк вроде бы – покормить. Но ведь ни от кого другого, кроме хозяина, она ничего не возьмет. Так что где бы ты ни был – в отпуске, командировке, на собственной свадьбе или похоронах друга, а два раза в день явись с бачком каши.

Опускался вечер. Стихла возня во дворе школы. Тихо переговаривались струны гитары, и так же тихо хриплые мужские голоса бережно несли песню. Эту песню о прекрасном юном городе, о городе науки и любви, о городе, который всю жизнь будет сниться по ночам, сочинили три сотрудника милиции, и она стала своеобразным гимном всех, кто хотя бы один день жил в Припяти.

Тебя мы всегда беззаветно любили,
Как первенца сильного, наша ЧАЭС,
Навеки с тобой, губы сладко твердили,
Наш город родной, наша речка и лес.
А двадцать шестого, чуть дальше за полночь
Такое случилось, что страшно сказать,
Взорвался реактор четвертого блока
И город живой нужно срочно спасать.
Сержант, здесь твой пост,
Будь геройски спокоен,
Ребенка возьми, помоги той жене,
Чей муж по колено в горящем гудроне
Брандспойт еле держит в смертельном огне.

А в самом конце песня набирала силу. Последнюю строфу пели как клятву!

Стряхну я с погон этот стронций смертельный
И вспомню тебя, дорогая моя.
Начнем все сначала, как с первого вздоха
Как с первого колышка, Припять моя!

Я хотел было сказать, что эта песня мне знакома, что сочинил ее летчик, что зовут его Павел Макеев. Но потом подумал, что слова этой песни хорошо известны, они были опубликованы в местной газете. А мелодия – не та, что сочинил лейтенант Макеев, а совсем другая. Ничего удивительного, если где-то в другом месте ее запоют на какую-нибудь популярную мелодию, вроде песни о трех танкистах.

Такая вот песня… Бесхитростные, простые слова, но сколько в них силы, правды и любви. В который раз убеждаешься в правоте фронтовиков: без многого можно обойтись на поле боя, но не без песни. Чуть свободная минутка, чуть отмякла душа – и сердце просит песни.

А на следующий день я узнал, что в Полесском райотделе милиции есть три служебных собаки, хозяева которых в госпиталях. Как ни пытались передать их другим проводникам, ничего не получалось – чужих собаки к себе не подпускали. У меня родилась идея познакомить с ними Ивана, чем черт не шутит, а вдруг он подберет ключик к одной из собак. Ивану я ничего не сказал, и он не знал, зачем я пригласил его в Полесск. Лишь когда подошли к вольерам, я, как бы между прочим, бросил, что здесь находятся три собаки, с которыми никто не может установить контакт. А интересы службы требуют, чтобы псы не прохлаждались в вольерах, а работали на земле.

Иван напрягся! Он-то знал, что это глубокое заблуждение, будто человек выбирает собаку, чаще бывает наоборот, или собака на всю жизнь выбирает себе хозяина, или ничего путного из их псевдодружбы не получится.

Два здоровенных кобеля, роняя с клыков пену, бросились на сетку, едва Иван подошел к дверце. Он пытался поговорить, подкормить – в ответ лишь грозный лай и злобный хрип. Так же злобно вела себя и Пальма, но ее выдавал хвост, лаять-то она лаяла, но при этом не стегала себя по бокам, а извинительно виляла хвостом. Надоело ей, видно, взаперти, да и без хозяина, без настоящего дела, когда стрелой летишь по следу, что за жизнь?!

Рядом висел поводок. Иван на секунду зажмурился, решительно открыл дверцу и пристегнул поводок к ошейнику. Мгновение! Но как чувствуют его собаки, враг пришел, охотник пообщаться или хозяин. Пальма замерла и взъерошила загривок! Стройная, легкая, прекрасного черно-серого окраса, она без труда могла взлететь на грудь, а там недалеко и до горла, но раздался строгий голос: «Рядом!».

Пальма все поняла – это хозяин. Она послушно выскочила из вольера и с визгом начала носиться на длинном поводке – уж очень засиделась в тесном закутке.

Иван дал ей побегать, проверил реакцию на команды: «Голос! Ко мне! Сидеть!» – и устало опустился на траву. Он еще не верил в удачу, не верил, что жизнь повернулась к нему светлой стороной, но в глазах уже загорелся азартный огонек, опущенные плечи распрямились, а руки привычно крепко сжимали поводок. Уголком глаза он все время следил за Пальмой. А та побегала, побегала, потом подошла к хозяину, аккуратно подобрав хвост, села рядом и… лизнула его в ухо.

Порядок, обрадовался я! Теперь им жить и работать вместе.

Глава 10

Еще вчера я куда-то бежал, ехал, летел, но настало утро, когда пришлось расставаться с Чернобылем и чернобыльцами. Странное дело, но было грустно, здесь так крепко прикипаешь к прекрасным людям и их большим делам, что расставаться трудно. Но вот позади крепкие рукопожатия, дружеские объятия – и машина мчится в сторону Иванкова. Здесь последнее переодевание, оставляешь то, что носил в Чернобыле, достаешь из пластикового мешка свою одежду, садишься в другую машину – и в Киев.

Посты ГАИ проскочили без проблем, а вот строгие дозиметристы взялись за нас основательно. Их задача, не пропускать автомобили с малейшими следами радиоактивности, а наша машина была грязновата.

Пришлось ее довольно долго мыть, не помогло даже то, что она принадлежала ГАИ, и за рулем сидел лейтенант милиции. Когда дозиметристы дали добро, мы помчались со скоростью гоночного автомобиля, благо, что дорога в сторону Киева совершенно пустынна.

11
{"b":"675970","o":1}