Я вспомнил эти беседы, шагая по улицам Припяти, на первый взгляд, совершенно беззащитным. Но это только на первый взгляд, на самом деле эвакуированные жители города могут быть спокойны – эта беззащитность кажущаяся, так как город находится под надежной охраной.

Закончив обход нескольких улиц и произведя контрольные замеры радиоактивности, наша группа вернулась в здание горотдела. Вроде бы ничего особенного не делали, а устали неимоверно. Старшина достал из бэтээра термос с крепко заваренным чаем, и мы с удовольствием растянулись в пустующих креслах.

– Скажите, капитан, – потягивая отдающий мятой чай, спросил я, – а где хозяева этого дома? Где люди, которые здесь служили?

– Одни в госпиталях, другие в Полесске, третьи там, откуда не возвращаются, – печально вздохнув, ответил капитан Стоцкий, – ведь сотрудники милиции уходили из города последними. Когда колонна автобусов скрылась за мостом, они проверили квартиры, пляжи и близлежащий лес, потом опечатали магазины, сберкассы и банки, а на это, как вы понимаете, ушло много времени. Короче говоря, кое-кто получил серьезные дозы радиации. А те, кто здоровы, находятся в Полесске, там размещен своеобразный филиал Припятского горотдела милиции.

А вскоре, как раз к тому моменту, когда опустел термос, приехала смена. Наш наряд город сдал, другой – принял. Мы нырнули в бэтээр и помчались в Чернобыль. Все изрядно устали, намяли ноги, хотелось побыстрее принять душ и переодеться, но у моста дозиметрист, вместо ожидаемого «Нажми!», коротко бросил.

– Стоп!

Я заметил, как ошалело помчалась стрелка дозиметра вправо, крикнул: «Куда?», но лейтенант Яковлев уже выскочил из бронетранспортера.

– Здесь редко измеряют, – спокойно сказал он, – а ездят часто… Ну вот, так я и думал, – удовлетворенно заметил лейтенант, следя за бегом стрелки. – Общий фон – куда ни шло, а по земле лучше не ходить. Придется верхний слой снимать. А теперь нажми! – бросил он водителю, влезая в бэтээр.

И – все! Удивительное дело, ведь лейтенанту Яковлеву никто не приказывал выпрыгивать из бронетранспортера, да еще в том месте, которое все стараются проскочить побыстрее. Никто не требовал замера уровня радиации на земле, а между тем все знают, что выброс здесь такой мощный, что лес около дороги пришлось вырубить, так как он тоже стал опасным. Лейтенант Яковлев сам себе приказал проверить очевидную истину: раз земля заражена сильно, значит, надо убрать верхний слой.

Часа через полтора я слышал, как это предложение лейтенанта обсуждалось руководством. Думаю, что теперь дорога на Припять станет безопаснее.

А моя дорога лежала в Полесск. Пока что Припятский городской отдел милиции размещен в школе. Одни классы переоборудованы в спальни, другие – в лаборатории, третьи – в служебные кабинеты. Вначале я встретился с заместителем начальника Припятского горотдела капитаном Стельмахом. Наша беседа проходила в одном из таких классов под пристальным оком Ушинского, Макаренко и Сухомлинского. Капитан вымотан до предела, лицо черное, глаза красные, губы в трещинах.

– Трудновато? – посочувствовал я.

– Ничего, выдюжим. Быстрее бы личный состав собрать. Многие еще лечатся. Как ни странно, довольно много добровольцев, заявления идут со всей Украины. Но мы хотим сохранить костяк горотдела. И название! – повысил он голос. – Ведь из боя мы вышли с честью.

– Как же все это случилось? – осторожно спросил я, понимая, что вспоминать пережитое – дело непростое.

– Как? – переспросил Анатолий Петрович и устремил взгляд куда-то за окно, за лес, к родной Припяти. Ему, выпускнику Киевского политехнического института, работнику АЭС, а потом сотруднику милиции, эти воспоминания особенно трудны. – Той ночью многие из нас были на дежурстве, – заметно волнуясь, начал он. – А через пятнадцать минут после взрыва подняли по тревоге и тех, кто был дома. Пожарные тут же умчались тушить огонь, умчались – и не вернулись. Какие это были ребята! – сжал он виски. – Мы подозревали, что взрыв на АЭС – это необычный взрыв, а когда по улицам забегали дозиметристы, все стало ясно.

Решения об эвакуации еще не было, но мы чувствовали, что оно будет, и начали готовить личный состав. Прежде всего выставили усиленные наряды ГАИ, чтобы никого не пропускать в город. Как потом оказалось, наши люди стояли в самых опасных местах, у поворота с трассы на АЭС и у моста. Довольно быстро их стало пошатывать, усилилось сердцебиение, кружилась голова. Чтобы хоть как-то им помочь, мы чуть было не сделали глупость – выдали противогазы. Представляете, какая поднялась бы в городе паника, если бы среди ничего не подозревающих жителей появились милиционеры в противогазах?! Слава богу, ребята сами сообразили, что к чему, и ни один из них противогаза не надел.

Когда ничего не знаешь и ходишь по улицам незащищенным – это одно, а когда все знаешь, имеешь средство защиты и сознательно отказываешься им воспользоваться – это совсем другое. Золотые у нас ребята, в те трудные часы не дрогнул ни один!

Колоссальным испытанием была организация эвакуации. Оповестить всех жильцов, обойти квартиры, не забыть купальщиков, рыбаков и грибников, успокоить женщин и детей, уговорить стариков, которые не хотели трогаться с места – были и такие, что запирались и не открывали двери, разработать безопасные и в то же время скоростные маршруты движения – все это легло на плечи милиции.

Когда скрылся последний автобус, мы еще раз обшарили город, убедились, что он пуст, и поняли, что настал наш черед. Дело прошлое, но уезжали со слезами на глазах. Уже на выезде из города, когда позади остался последний дом, мне вдруг ударило в голову, что я не проверил своих сотрудников по списку. Начал проверять – и чуть было не шлепнулся в обморок! Одного человека не хватает. Мы потеряли Шундика, старшину Шундика. Кинулись к нему домой – закрыто. В горотдел – пусто.

И вдруг с заднего двора горотдела донесся собачий лай. Прибежали – и не поверили своим глазам. В вольерах у нас было двенадцать служебно-розыскных собак, в том числе и Вега старшины Шундика. Глядим, а Иван моет, чистит и скоблит собак.

– Ты что, рехнулся? – заорали мы на него. – Дорога каждая минута, а ты с собаками. Что ты там делаешь?

– Дезактивирую, – продолжая свое дело, ответил он. – Собак надо вывезти.

До собак ли тут, подумал я, но когда увидел его глаза, понял, что лучше не возражать. Когда грузили собак, я заметил, что Вега еле шла. Иван взял ее на руки – мокрую, скулящую, протиснулся в автобус, взгромоздился на сиденье, но Вегу с рук так и не спустил…

– Потом я попал в госпиталь, – открывая бутылку нарзана, закончил капитан.

– А Вега? Что с Вегой? Что с Иваном?

Капитан Стельмах отвернулся, довольно долго смотрел на стену, а потом сказал, скучно сказал и как-то вымученно.

– С Иваном все в порядке. Он только что из госпиталя.

Про Вегу капитан не сказал ни слова.

– Иван во дворе. Вон он, на скамеечке, – кивнул за окно Стельмах.

Я вышел во двор. Кто-то чистит мотоцикл, кто-то моет машину, кто-то возится в моторе – все что-то делают, все при деле, лишь один старшина Шундик отрешенно сидел под деревом. Он явно не знал, куда деть свои жилистые, крестьянские руки: то засовывал их под себя, то клал на колени, то пристально разглядывал царапины и ссадины.

– Здровеньки булы, – поприветствовал я его по-украински, надеясь вызвать улыбку.

– Булы, – вздохнул он и продолжал по-русски: – Все мы были когда-то здоровы.

– А что, теперь есть проблемы? Я слышал, вы только что из госпиталя. Что там сказали?

– Раз отпустили, значит, буду жить.

– А как идет служба?

– Нормально. Хожу, езжу, патрулирую.

– Вместе с Вегой?

Иван вздрогнул, а лицо передернула гримаса боли! Но он взял себя в руки.

– Нет Веги, – каким-то серым голосом сказал он.

– Как это, нет? – не понял я. – Вы же ее вынесли.

– Вынес. И других собак вывез.

– Ну! И что дальше?