Этих двоих хватило на пару часов, после чего они завели беседу о тренировках и том времени, что провели в разлуке. Со стороны могло показаться, что эти двое друг другу симпатизируют, но Йеннифер просто развлекалась, подначивая Лютика, а бард, в свою очередь, предпочитал вот такое общение с завуалированными оскорблениями молчанию.

Спустя пару минут с начала этой беседы Геральт решил, что имеет полное право не вслушиваться в ее содержание, пока, по крайней мере, не услышит собственного имени.

Они проехали несколько деревень по пути на юг; было неясно, какие мотивы преследует чародейка, присоединившаяся к ним, но это было не так важно: какими бы они ни были, вряд ли они пересекались с интересами ведьмака по уничтожению монстров и обучению мальчишки, принесенного судьбой.

После заката, учитывая хорошую погоду и время, которое пришлось бы потратить на дорогу до ближайшего ночлега, было решено, что они заночуют на небольшой поляне в лесу. Геральт расстелил свой плащ на земле, а Лютик раскатал небольшое одеяло, не то подаренное Симусом, не то украденное из таверны. Ведьмак решил не задавать этот вопрос, так как не хотел слышать долгий и раздражающий ответ на него.

— Геральт, ты мне нужен.

Йеннифер выглянула из своей походной палатки в одном легком платье и улыбалась так, что даже не посвященному в подробности отношений ведьмака и чародейки Лютику стало понятно, зачем Геральта зовут. Ведьмак только хмыкнул, напоследок кивая музыканту и отправляясь к Йеннифер, не видя причин отказывать себе в предложенном удовольствии.

— Иди-иди, задай ей жару, я тут у костра погреюсь и на боковую.

Ведьмак только закатил глаза, так и не оборачиваясь на барда, который уже обнимал свою драгоценную лютню, намереваясь, видимо, музицировать, пока его не сморит сон. Единственное, на что Геральт надеялся, так это на то, что в палатке Йеннифер его мелодии будет не слышно.

И, может, ведьмак и был достаточно увлечен процессом, чтобы не слышать музыку, зато Лютику было прекрасно слышно все, что происходило в шатре. Бард не стал раздумывать долго, почему же звуки чужой страсти так сильно сбивают его с толку; он пытался отвлечься пением, но с гораздо большим успехом его отвлекли светлячки. Решив, что на сегодня он уже никому не понадобится, он направился к ярким сияющим огонькам, мыча себе под нос новую мелодию, что никак не мог завершить.

«Музыка — это не по-ведьмачьи, а я и не ведьмак, чтобы отказываться от прекрасного», — думал про себя юноша, сам не замечая, что отошел от их лагеря достаточно далеко. Чего он от себя не ожидал, так это того, что переложит драгоценную лютню в левую руку, а в правую возьмет кинжал, удобно закрепленный в поясе, когда услышал какой-то подозрительный хруст совсем неподалеку от себя.

Но большей неожиданностью для барда стал шар огня, вылетевший на него из-за густых ветвей.

— Не приближайся… прошу тебя, не надо!

Но огонек, видимо, не понимал человеческой речи и подлетел к Лютику на пару метров, оставаясь кружить вокруг него, пока к нему не присоединилось еще несколько таких же. Все это выглядело бы удивительно красиво, если бы круг их танца не сужался по спирали, в центре которой и был бард.

— Геральт!..

Юлиан закричал, стараясь следить за каждым из шариков огня, которые распалялись все больше, увеличиваясь в размерах и, конечно, совершенно волшебно согревая продрогшего от ночной температуры барда, но что-то подсказывало юноше, что этот жар совсем скоро перестанет ему нравиться.

— Геральт… Йеннифер, быстрее!

Музыкант завопил еще громче, уже ощущая, как сердце начинает биться прямо в горле; руки его вспотели, но он все так же прижимал к груди лютню, а нож держал на вытянутой руке перед собой.

— Лютик?

Со стороны лагеря послышался оклик, и бард успел только рявкнуть, прежде чем его перебила обжигающая боль, которой все три шара щедро делились с ним. Наверное, это не продлилось дольше десяти секунд, но Лютику казалось, что его заживо жарили, как минимум, вечность. Он все так же держал нож и старался им отогнать нападающие огоньки, несмотря на то, что в нос забивался запах жареного, а кожа рук буквально кипела, принося невыносимую боль.

Йеннифер с Геральтом появились рядом, и огоньки, как по мановению волшебства, исчезли. Только после этого бард позволил себе упасть на колени и выронить кинжал. Из его горла вырвался животный крик, от которого даже у Геральта сердце замерло. Ведьмаку хотелось отчитать безрассудного мальчишку, но он знал, что сейчас не время.

Пока спутники были заняты своими делами (один из них в ужасе смотрел на другого, а второй выл от нестерпимой боли), чародейка подошла к пострадавшему и села рядом с ним, легко поднимая его руки к своему лицу, чтобы рассмотреть.

— Блять.

Повторила она любимое ругательство своего друга и подняла взгляд на ведьмака, одними глазами говоря, что ничего хорошего она не увидела.

— Я умру? Только скажи мне честно, я должен знать! Тогда мне просто необходимо написать пару песен и писем, чтобы оставить хоть какую-то память о себе!

Лютик оставался собой даже под страхом смерти, а Геральт не мог не признать его смелость и силу духа: мальчишка хоть и бессмысленно, но размахивал ножом до последнего. Духи огня не боялись стали, но это был достаточно храбрый поступок, чтобы остаться неоцененным. Безрассудно, тупо, но смело — именно так повел себя сегодня юный ученик ведьмака.

— Я оставлю на руках заклинание, до утра оно сохранит все как есть, а при свете я посмотрю, что можно сделать.

Чародейка вздохнула, начиная шептать быстро и четко заклятья, повторяя их несколько раз, а Лютик сумел вдохнуть полной грудью только после того, как она закончила.

— Я не умру?

— Нет, но какое-то время руками ты пользоваться не сможешь точно.

— Ужасно, это просто ужасно, а как же моя лютня?

— Думаю, что ее можно снова покрыть краской, и будет как новая.

Йеннифер постаралась быть оптимистичной, но ведьмак знал ее слишком хорошо, чтобы не понять: с руками Лютика все очень плохо. Оставалось решить, как они будут действовать дальше, но сперва им всем нужно было выспаться.

========== Глава 4 ==========

Поспать Геральту удалось едва ли несколько часов: он держал вырывающегося Лютика, пока Йеннифер накладывала на его руки заклятья, а потом ему пришлось убаюкивать мальчишку под бормотание сонного заговора чародейки. Сам ведьмак отключился вместе с бардом, облокотившись на небольшой валун и продолжая держать его поперек груди.

Через пару часов после рассвета Йеннифер вышла из палатки и разбудила их обоих, начав перевязывать обожженные до мяса и слезающей кожи руки. Лютик снова пытался вырваться, а Геральт молча держал его, проклиная свою судьбу в очередной раз. Мальчишка был в бреду: он то кричал и дергался, то затихал, чувствуя теплую руку ведьмака, прижимающуюся к его груди, то сыпал проклятиями, то задавал сотню вопросов в минуту. Он пришел в себя только после того, как чародейка закончила с перевязками и пропиткой лечебных бинтов.

— Вы их не отрезали?

Лютик закинул голову наверх, смотря на подбородок ведьмака, стараясь, видимо, заглянуть ему в глаза, а Геральт только хмыкнул.

— Не отрезали, но, если ты хочешь, так было бы и правда быстрее и залечивать не пришлось бы.

Йеннифер смотрела на юношу скептично и усмехалась, иногда одаривая Геральта многозначительными взглядами, рассматривая их позу, но ведьмак не собирался никак комментировать собственное поведение. Перемещать бредящего барда было опасно, а сдерживать его порывы сбежать в этой позе было удобнее всего. Но, раз Лютик пришел в себя, значит, можно было подняться с земли и, как минимум, размять затекшую спину. Скомкав лоскутное одеяло под бардом, ведьмак встал, оставляя того на земле, не замечая, как зябко Лютик поежился, когда мужчина прекратил согревать спину. Чародейка же, что удивительно, никак не отозвалась даже на это. Геральт рассудил, что она и сама достаточно устала, чтобы вступать в словесные перепалки. А вот Лютик оставался собой.