— Что за монстры это были? Почему они напали? Зачем им моя жженая плоть? Что с моей лютней? Как вы прогнали их?
Геральт мучительно поморщился и удрученно промычал, страдая оттого, что на часть вопросов предстояло все же ответить. Он бросил взгляд на Йеннифер в поисках поддержки и помощи, но та только развела руками, показывая, что выручать друга не собирается.
— Это были лесные огни. Потерянные духи лесных пожаров.
— Так, хорошо, дальше что?
— Ты зашел на их территорию с оружием наготове, а привлек своим бренчанием, скорее всего. Если бы у тебя были чистые помыслы и пустые руки, они бы тебя просто припугнули, ошпарив в задницу.
Продолжил свои объяснения Геральт, устало потирая переносицу и отходя от пепелища, оставшегося от костра, направляясь к Плотве, чтобы взять из сумки флягу с элем и избавиться от назойливых вопросов мальчишки хотя бы ненадолго.
— А прогнали мы их магией, Юлиан. Вам повезло, что я поехала с вами, — судьба, не иначе.
— Ага, судьба… — Лютик помолчал, проводив широкую спину взглядом; за время знакомства с ведьмаком он смело мог сказать, что даже его спина сейчас раздражена, но остановить череду вопросов — жизненно важных, между прочим, — не мог. — Руки, они… заживут?
— Твои кисти почти не пострадали, думаю, что пальцы и ладони залечатся за пару дней, а вот мясо и кожа от кисти и почти до плеча… Это займет какое-то время.
Судя по тому, как чародейка замялась, Лютик понял, что это будут не дни и даже не недели, а возможно, и годы, отчего захотелось расплакаться: он только начал путь с ведьмаком, рядом с которым наконец-то за всю свою недолгую жизнь ощущал себя на месте. На своем месте, и если не принятым, то причастным. А теперь он лишился малейшего шанса на то, что Геральт согласится брать его с собой. Хотелось выть в голос, но и этой роскоши Лютик себе позволить не мог: слишком важным для него стало мнение Геральта. Во всем, кроме, пожалуй, музыки.
— Ты отправишься с Йеннифер. Поживешь у нее, пока руки не исцелятся окончательно.
Резюмировал происходящее Геральт, произнося это тоном, не терпящим возражений, однако его спутникам, видимо, было недостаточно слова ведьмака, чтобы закрыть рты и принять реальность.
— Я против.
— Не осатанел ли ты, Геральт?
Произнесли они одновременно, а ведьмак взял паузу, выжидая следующих возражений, пока открывал флягу и делал пару глотков.
— Ты, юнец, тут права голоса не имеешь. Залечишь руки и можешь идти на все четыре. А ты, Йеннифер, должна мне услугу, если ты еще не забыла. Это как раз она.
— Но пока что мы можем держать путь втроем? Мне нужно заехать еще в пару мест, прежде чем вернуться домой.
Геральт посмотрел на взъерошенного и возмущающегося себе под нос Лютика и кивнул, разрешая такую затею.
Они провели в дороге почти сутки, решив более не останавливаться в лесу, потому что присутствие блуждающих огней не сулило ничего хорошего, а к тому времени, как добрались до таверны, Лютик уже извелся, мечтая снять с себя перчатки.
Йеннифер была права: его ладони зажили почти полностью, о чем Геральт пожалел в тот же вечер, так как бард обхватил свою подкопченную лютню и стал петь сальные частушки. Это бесило, вызывало желание запустить чем-нибудь тяжелым в бездаря, но ведьмак боялся попасть в руки, которые мелькали то вверху, то внизу, вытанцовывая под задорную мелодию лютни.
— Хватит скрипеть зубами, сотрешь.
— Бойцы не пишут песен.
Чародейка посмотрела на своего друга и обхватила его лицо ладонями, заставляя посмотреть в свои чарующие глаза. На миг запахи с ее запястья заставили Геральта прикрыть веки и сосредоточиться на мельчайших подробностях этого аромата. И только после ведьмак снова посмотрел на Йеннифер.
— Что же он тебя так злит?
— Будто сама не видишь, он… ужасен.
Женщина пожала плечами, отпуская лицо ведьмака и откидываясь на спинку своего стула, молча переводя взгляд на юношу, который теперь пел частушку от имени принцессы. Йеннифер только порадовалась, что Геральт не вслушивался в текст барда, предпочитая пить и громко рычать себе под нос, заглушая любые звуки извне. Если бы он услышал и понял, что, а точнее кого расхваливает пошлая частушка, то Лютик бы уже не стоял на своих двоих и, возможно, даже не являлся бы носителем головы.
Наблюдать за этими двумя и их поведением в отдельности было одновременно невыносимо и так увлекательно, что невозможно было отказать себе в удовольствии. Геральт посмотрел на Лютика, когда тот расписывал большой и крепкий меч в песне, и покачал головой, снова утыкаясь в бокал, а бард только подмигнул ему игриво и продолжал свои песни ровно столько, насколько хватило его сил.
Когда Лютик вернулся к своим спутникам, то шипел от боли в руках, а его бинты под плотной тканью рубахи пропитались кровью. Йеннифер вздохнула и увела мальчишку менять перевязки, а ведьмак напился так, что посреди ночи паре бравых ребят пришлось отнести его в снятую комнату. Геральт заебался.
Утро выдалось на удивление прекрасным: за окном комнаты было солнечно, а в деревьях весело пели птицы; в постели Геральта не было надоедливых людей, а на столе стоял стакан воды, неизвестно откуда там появившийся. Но все не могло быть совсем уж хорошо: за завтраком Лютик продолжал музицировать, перебирая аккорды и стараясь подобрать нужный ритм для новой песни. Настроение ведьмака стремительно исчезало. Чародейка безучастно ела, не собираясь вступать в дискуссии, мальчишка был слишком увлечен, но это уже было не так уж плохо для их разношерстной компании.
Они уехали дальше сразу после завтрака, направляясь на запад, чтобы Йеннифер могла встретиться с кем-то, прежде чем отправиться с Лютиком домой. Почему Геральт не оставил их вдвоем? Этим вопросом ведьмак и сам задавался, а потом вспоминал натуру своей старой знакомой и понимал, что она скорее сподобится прикончить Лютика, чем сдержит данное слово. Он предпочитал проконтролировать, что они оба войдут в портал на своих двоих.
Бард не прекращал сыпать протестами по поводу такого решения ведьмака, но его возмущение с каждым днем в дороге становилось все менее яростным: не то боль изматывала его гораздо сильнее, чем он показывал, не то исцеление рук понемногу становилось его основной целью. Что бы там ни было, Геральт был этому благодарен.
Однако, несмотря на долгую дорогу и усталость, юноша хватался за лютню, которую успел подновить, каждый вечер и при любой возможности устраивал концерты во всех тавернах и постоялых дворах, где им приходилось останавливаться. На третью ночь для разнообразия Геральт решил прислушаться к очередной песне мальчишки, но очень быстро понял, что сделал это зря. Влюбленную хвалебную балладу собственному телу от лица загадочной принцессы, но в неизменном исполнении Лютика прервало утробное рычание Геральта, который резко поднялся из-за стола, роняя на пол недопитый бокал.
— Заканчивай, идиот… Пока я тебе руки из плеч не вырвал.
Бард скомканно извинился, прерываясь на середине слова, и сглотнул, поднимая взгляд на разъяренного ведьмака. Он опасливо подошел к столу, за которым, едва сдерживая истерический смех, сидела Йеннифер; он даже пытался что-то бормотать в свое оправдание, а ведьмак прервал его очередным рыком.
— Завали и ешь.
Лютик пытался еще что-то возразить, но тяжелый взгляд Геральта буквально пригвоздил его к скамье.
— Брось это баловство, музыка тебе по жизни не поможет.
Геральт проговорил устало, надеясь, что хоть на этот раз испуганный Лютик его услышит. Наконец-то. Но судьба не была на его стороне. Хотя скорее бы ведьмак удивился своей удаче, если бы мальчишка не разразился очередными возражениями.
— Тебе, наверное, музыка и не поможет. А мне помогает: я бы рехнулся совсем, если бы не музицировал. Я в ней спасение свое нахожу, только ты, чурбан неотесанный, этого не понимаешь! Мне больно каждый день, но я беру лютню в руки и несу добро в люди, это меня лечит, а ты только и знаешь, что ворчать, рычать и смотреть на меня волком. Даже если я обучусь бою, даже если буду так хорош, что смогу тебя победить, я не оставлю музыку!
