То, как Лютик заговорил, и то, что пытался донести, заставило и самого Геральта задуматься; виду он не подавал, но и в спор решил не вступать после такого. Ведьмак усмехнулся предположению о том, что когда-то Лютик сможет его победить, но никак не ответил на него, решив, что, по крайней мере на сегодня, этот разговор закрыт.
Йеннифер снова увела Лютика в комнату, которую они сняли для ночлега, где перевязала его руки вновь, но вот после она вошла в смежную спальню к Геральту.
— Ты же знаешь, что он своими песенками сам себе комнату оплачивает?
— Не повод.
— Не мое дело. Я просто… Неважно, Геральт, вам с этим разбираться вдвоем, но уже без меня. Завтра в обед мы с тобой распрощаемся.
— Сколько времени ему нужно, чтобы исцелиться?
— А ты что, решил за ним вернуться, когда он придет в форму?
— Не знаю.
— А ты узнай, у тебя будет год-полтора, Геральт. После буду рада видеть тебя в гостях.
Ведьмак хмыкнул, стягивая с себя рубаху и укладываясь на постель; он был не намерен дальше продолжать беседу. Информация о том, что исцеление займет так много времени, что-то задела внутри него, появилось ощущение беспокойства и тревоги, которая давно была чужда Геральту.
— Когда я навещу тебя, он будет еще жив?
— Сделаю для этого все возможное, Геральт. Он не единорог, чтобы я мечтала его на органы разобрать.
Ведьмак усмехнулся, снова хмыкнув, а чародейка устроилась рядом с ним, пробегаясь ноготками по его груди и придвигаясь к нему ближе.
— На прощание?
Отказываться ведьмак не стал: присутствие Йеннифер лишало его потребности в продажных женщинах, что положительно сказывалось на мешочке с деньгами, а это не могло не радовать.
Утром они позавтракали втроем, а ближе к обеду Геральт проводил непривычно молчаливого барда и чародейку в открывшийся портал. Лютик посмотрел в глаза ведьмака с надеждой, прежде чем войти в него, а Геральт так и не нашелся, что сказать, поэтому просто кивнул, надеясь, что этого будет достаточно, чтобы мальчишка понял невысказанное.
— А он всегда был таким дружелюбным?
Спросил Лютик, едва они вывалились из портала неподалеку от шикарного поместья, к которому Йеннифер и направилась. Почему-то бард был абсолютно не удивлен тому, что именно в таком ведьма и жила: Йеннифер создавала впечатление женщины, которая знала, чего хочет, и была уверена в том, как это получить.
— Сколько я его знаю.
Чародейка ответила с усмешкой и впустила Лютика в дом, где ему предстояло провести следующий год, как минимум.
Мальчишка занял ближайшую к летней площадке поместья небольшую спальню, и если у Йеннифер и возникли вопросы к такому выбору, то спустя неделю, увидев Лютика на рассвете с кинжалом и без рубахи, неуклюже размахивающего ножом из-за боли в руках, вопросы пропали полностью. Чародейка никак не комментировала ни каждодневные тренировки Юлиана, ни еженедельные походы в таверну ближайшего села с лютней.
Говорили они мало, в основном за завтраком или ужином, но даже этих бесед хватало, чтобы узнавать друг друга и считаться… друзьями. Это слово становилось поперек горла ведьмы каждый раз, когда она о нем думала, как минимум потому, что это значило определенную степень привязанности, которой Йеннифер не хотела. Которой избегала. «Долбаный Геральт», — именно ведьмака чародейка обвиняла в сложившейся ситуации: если бы он не стребовал свою услугу, то в ее доме не жил бы сейчас ее новый… друг.
Юлиан оставался собой в течение дня, он шутил и бросал игривые взгляды, затягивал сальные песни, развалившись в одной из гостиных, а в таверне травил байки и пел баллады разного толка, развлекая публику. Йеннифер же была рада, что ведьмак не отправился с ними: половина стихов были посвящены Геральту, осознавал это Лютик или нет, то там, то тут просматривались знакомые черты и вхарактерные повадки ведьмака.
Спустя несколько месяцев лечения, когда мясо обросло тонкой, полупрозрачной розовой кожей, Йеннифер разрешила Юлиану снять повязки. В тот же вечер, взяв в руки свой удлиненный загнутый кинжал из коллекции подарков, чародейка вызвала барда на дуэль.
Благо, что поединок был дружеским, так как руки Юлиана пока что были не способны выдерживать достаточное напряжение, чтобы отражать атаки противницы. Но это не останавливало упертого мальчишку от ежедневных тренировок. Утром он занимался один, а по вечерам, если у чародейки было настроение, они устраивали дуэли.
По прошествии полугода Йенниер пришлось отлучиться, благо Лютик уже выучил, что делать со своими руками, и с закрытыми глазами мог выбрать необходимые мази для поддержания исцеляющего эффекта. Несмотря на увещевания о том, что бард может постоять за себя и защитить поместье, чародейка не удержалась и наложила различного рода барьеры.
В разлуке к ним обоим пришло пугающее осознание: они успели так привыкнуть друг к другу, что начинали скучать, причем не за месяцы или недели, а буквально в первые пару дней. Обсуждать это было неловко, они будто признавались друг другу в страшных грехах, однако высказавшись, договорились хранить этот разговор втайне ото всех: слишком личным и интимным он оказался.
С тех пор Йеннифер старалась надолго не покидать Юлиана, понимая, что придет день, и они разлучатся надолго, а каждая следующая встреча будет непредсказуемой и вряд ли всегда настолько же приятной, как непринужденное общение, что всегда ожидало ее дома.
— Как думаешь, он вернется за мной?
Юлиан сидел у камина и накручивал на палец отросшую седую прядь, смотря на языки пламени уже без страха, а Йеннифер вздохнула и ответила со своей обычной прямолинейностью.
— Я не знаю. Может, и нет.
— Почему?
— Это тебе придется у него спрашивать, слишком много теорий я могу построить, но они все могут оказаться неверными.
Бард кивнул и отпустил свою многострадальную прядь, снова обхватывая лютню, которую отказывался менять на новую, и запел. Единственное, о чем Юлиан никогда не заговаривал, так это о той струне, что тянула его в направлении Геральта; он не знал, зачем, не мог даже представить, как можно объяснить это муторное ощущение, которое стало уже привычным за последний год. Лютик задавался вопросом: а чувствует ли ведьмак это натяжение, или то была банальная тоска по Геральту, рядом с которым, несмотря на сложный характер, было комфортно и безопасно?
В ту ночь Геральт впервые приснился Юлиану. И сон этот музыкант не рассказал бы и под пытками. Хотя если бы он озвучил происходящее во сне в лицо ведьмаку, то тот бы и не стал пытать барда, сразу бы казнил.
Геральт определенно чувствовал абсолютно отвратительную пустоту и эту стрелку компаса, указывающую в сторону дома чародейки. Ему казалось, что он даже спит чаще всего головой по направлению к своему дитя-неожиданности. Это раздражало и изводило, ведь раньше, когда он покидал барда, так хреново ему не было. А здесь, целый год охот и путешествий, монстров и постоялых дворов, продажных женщин и стычек с людьми, где-то на фоне всегда было ощущение утраты.
И если к тишине Геральт привык снова достаточно быстро, то к тоске не приноровился за прошедшее время. Это выбивало из колеи и делало и без того несладкий нрав ведьмака почти невыносимым. Из-за чего и случались ссоры и драки в постоялых дворах чуть ли не каждый раз, и мужчина старался не появляться в людных местах чаще, чем того требовали заказы и истощившийся кошель.
Его надолго отвлекла от лишних мыслей длительная охота на окончательно выжившего из ума вампира: ведьмаку приходилось выслеживать хищника в течение нескольких месяцев, а борьба с ним, когда они все-таки встретились, уложила Геральта в постель еще на несколько недель. Удача была в том, что его, израненного и обессилевшего, подобрал проезжающий мимо фермер. Именно его семья озаботилась тем, чтобы вернуть в ведьмака жизнь. Геральт, конечно, был им безмерно благодарен, но вместе с силами к нему вернулось уже знакомое горькое ощущение одиночества.
Ведьмак почти поддался уговорам семьи, что его выходила, остаться с ними на подольше, но он знал, что ему не место ни здесь, ни где-либо еще рядом с нормальными людьми, поэтому, едва ему стало хватать сил держаться в седле, он отправился в путь дальше, стараясь не направлять Плотву в известном направлении слишком часто.
