— Думается, они нощью прошли вдоль леса, — Кир расцепил кольца епанчи, скидывая её на Воронка, — надобно наскоро думу думать, как этих степных собак перебить, бо нам одной дорогой иттить.
— Да чего там гадать-высматривать?! — светло-русый сарсич с запалом дёрнул поводья Репья, злого белого скакуна, подаренного князем Баженом, отцом Марибора, своему сыну. — Счас разбежимся с холма, так-то посподручней будет, и…
— Марибор, — осадил его Белояр тяжёлым взглядом из-под кустистых бровей, — молодо-зелено… Али позабыл, как колозья сечу ведут?
— Так нас ж в три сто крат больше! — удивился тот, пожимая могучими плечами.
— Единожды они уж прошлись по Сарсе огнём, — Кир нахмурился. Марибор мог выйти и сдюжить и против десяти, но его горячий характер нередко служил причиной неприятностей него самого. Если бы не союз с Баженом, князем Улуи, он бы и не подумал брать его среднего сына в «Чёрную Рысь». Однако Марибор сколь умело молол языком, столь умело фехтовал и держался в седле, к тому же он был любимцем дружинников, душой компании и просто добродушным малым.
— Так мы ж после их в степи и воротили! — не уступал тот. — Какой нам с них прок? Чай колозья не пчёлы — ни ума ни мёда, пыль только, эх!..
— Так-то оно так, — князь подозвал десятников, — вот, что, братцы: отберите полсотни самых крепких мужей, дайте им лучших коней, луки тугие да стрел поболе. Колозья в степи сильны, в степи мы их не достанем, сами только поляжем. Пойдём за ними до Хазлинской пущи близ окраин Выхрита, а там и зададим им сечу.
— Как же, княже? — изумился Белояр. — Всего полсотни мужей?
— Иначе заприметят нас, — кивнул Кир, — за холмами пыли дорожной не видно, за ними мы и схоронимся, как и колозья от нас доселе хоронились. Лазоря, — девчушка, услышав про неприятеля, тут же побежала облачаться в доспех. В кольчуге, поножах и епанче она выглядела совсем как мужчина, и если бы не миловидное личико, выглядывающее из-под вытянутого шлема с бармицей(4), её бы приняли за худощавого дружинника, — ты наладила самострел?
— Да, светлый княже, — склонила голову та, потупив лазурные глазки.
— Сталбыть, вместе поскачем, — она зарделась, — Марибор, дядька Белояр, — оба сотника кивнули, понимая его без слов, — означьте надёжных десятников править дружиной, бо вы в походе со мной, — Кир спрыгнул с Воронка, подходя к спешащим к нему мальчишкам с доспехом и мечом.
Пластинчатая кольчуга едва слышно звенела на ветру, когда беловолосый юнец поднял её, чтобы надеть на Кира. Другой начал застёгивать на его сапогах поножи, а другой с поклоном подал меч. Длинное прямое лезвие с простой гардой, сверкнуло на солнце, когда Кир наполовину обнажил его. Этот меч сковал ему старый крепкий кузнец Шемяка Железнорукий, известный на всю Сарсу мастер из Гомельса. Его оружие славилось необычайной прочностью благодаря новому методу изготовления, а познакомился с ним Кир, когда пришёл на помощь его городу, сняв осаду железных рыцарей Анторского Ордена.
Молодым воинам, ещё не отпустивших ни усов ни бород, велено было заниматься помощью десятникам и сотникам, облачая их и их коней в доспехи. Только Лазоря не подпускала к себе никого, лишь на время передавая кольчугу и прочую броню оружейнику и кузнецу. Свой самострел она всегда держала за спиной, готовая в любой момент спрыгнуть с Муравки и зарядить его зазубренной стрелой или тяжёлым болтом против латных доспехов.
Чёрная епанча, которую никогда не надеть обычной женщине сарсов, полностью закрывала её худое тельце, скрывая израненные тугими жилами и трудом руки. Но Лазоря никому не жаловалась. С момента их встречи, Кира поражала её стойкость и неприхотливость. Рыжая девчушка, кинжалом срезающая отрастающие волосы, оказалась выносливей некоторых юнцов, быстрее даже Марибора, а в точности выстрела не уступала и самому Киру. Но князь знал, что ею движет и почему она вообще примкнула к его дружине.
— Добре, княже, — Белояр лично осматривал воинов, отобранных десятниками для вылазки, — славная будет сеча…
— Давненько надобно, бо устали волков по лесам гонять, — радостно потёр руки Марибор, лукаво посмотрев на Лазорю, придерживающую нетерпеливо пляшущую Муравку. Репей потянулся к серой кобыле, но та лишь фыркнула, взбив копытом облако дорожной пыли. Раздосадовано покосившись на неё фиолетовым глазом, конь тихонько взаржал и вновь заелозил под хозяином, норовя на свободу.
— В путь, братцы, — Кир лихо вскочил на Воронка, недовольно жующего узду. Стальные пластины покрывали могучую лоснящуюся шкуру животного, защищая от стрел и копий.
— Бог не выдаст — свинья не съест, — подтвердил Белояр, перекрестившись и направившись за ним следом.
***
Степные равнины начинались спустя пятьсот вёрст за тёмной полосой дубового леса, настолько труднопроходимого, что даже сарсичи старались обойти его. Про Хазлинскую пущу ходило множество мрачных толков и сказаний. Ведуны сарсов стращали лесными духами и нечистью. Поговаривали, что в нём живут настоящие оборотни, а ведьмы в полнолуния сношаются с чертями и ведьмаками. Что за могучими стволами дубов совершаются кровавые языческие ритуалы, двигающие сам лес в сторону обжитых территорий и городов. Пуща простилалась почти через всю Центральную Сарсу, но заканчивалась именно здесь, у берега Косына, оставляя людям узкую дорогу между зловещим лесом и бурной широкой рекой.
И чем дольше Кир и остальные шли по мрачной чащобе, тем сильнее чувствовалась тревога людей. Коней они оставили за десяток вёрст у опушки леса, и отправились дальше пешком. «Это действительно странный лес, — дружинники неслышно шли в кромешной тьме, словно кошки, ориентируясь только по свету луны и бликам кострища стоянки колозьев, — не похоже, что это обычные сказки… хотя… когда сказки сарсов врали?» На равнине сверкнул свет факелов — конные дозорные колозьев патрулировали местность вокруг лагеря.
Когда Кир только попал на территорию Сарсы и познакомился с её народами, его одновременно восхитила и удивила их способность чувствовать природу. Эти люди, одновременно простые и умудрённые, гармонировали с окружающей средой, забирая только самое необходимое и повинуясь негласным законам и языческим представлениям. Даже междоусобные княжеские раздоры, ордынское нашествие и постоянная грызня с западными соседями не сказывались на их общем мировоззрении. За эту простоту Кир и полюбил сарсов — было в них что-то родное, давно забытое им самим, что вызывало трепетную любовь и ностальгию.
— Вот они где, конелюбы, — зловеще прошипел шедший впереди Марибор, с едва слышным звоном вытащив из ножен меч, — ну что, княже, теперича-то пора?
— Обожди, — Кир стянул со спины каплевидный щит, обтянутый крашеной в чёрный цвет кожей, — ближе надобно подойти, разглядеть, что там да как. Бо сначала подожжём их.
Стоянку колозья расположили почти у самого побережья Косына. Шатров было всего пять — два для солдат, один под оружие, другой под провизию, а пятый, самый большой и расписанный золотыми нитями, предназначался для унбашы и командующего этим отрядом йозбашы(5). Несмотря на численность в сто человек, лагерь стоял тихо — начиналась глубокая ночь, и люди и кони давно спали, не чувствуя приближающейся беды. «Степняки действительно боятся этого леса, — за всё время они не встретили ни одного дозорного, — или не рассчитывают, что кто-то будет пробираться через непроходимую пущу. Не боятся чёрных рысей…»
Легенда о ведьме-оборотне, чёрной рыси, брала истоки от начала бытия сарсов, ещё когда их предки только-только обживались возле лесов и рек. Говорили, что именно в Хазлинской пуще, на её северных широтах, впервые появилась необычайной красоты женщина с тёмными как ночь волосами. Её чарующий голос сманивал молодых сарсичей в чащобу, где она зачинала от них своих сыновей и дочерей, а после пожирала, дабы никто не мог рассказать её тайну. Впрочем, одному всё же удалось уйти. Этот выживший рассказывал о домах на деревьях, где жили чёрные рысьи оборотни, о бродящих среди ветвистых корней белоснежных лошадях с длинным рогом во лбу, об изгибающихся змеях, творящих ворожбу. Но эти рассказы с каждым разом становились всё невероятнее и кровавее, дабы отвадить молодых охотников от тех мест. Хотя Вестная Церковь немного размягчила представления о мире, отделив его в головах людей от мира духов, ещё оставалось немало сарсичей искренне верящих в чёрную рысь. А Кир как никто другой знал, насколько бывают правдивы сказки Сарсы.
