— С ним хорошо обращаются, не волнуйся.

— Он немного замкнут в себе, но очень умный, — словно не слыша его, говорила Дэна, — Р-оман, он говорит, что мне надо быть осторожней.

Что-то ёкнуло в сердце Искателя. Он отшатнулся от смотрящей на него белокожей инопланетянки и попытался улыбнуться ей в ответ. Не получилось — вышла какая-то болезненная ухмылка, словно ему стало больно, но Дэна лишь весело рассмеялась его жесту.

— Роман Юрьевич, что случилось? — послышался встревоженный голос Никиты Александровича.

— Н-ничего, я выхожу, откройте дверь, — выдавил из себя тот, не сводя глаз с Дэны.

«Всё будет хорошо, скоро мы вас выпустим», — подумал он, понимая, что не может скрыть мыслей от неё. Точнее — не хочет этого. Ему хотелось выпустить её сейчас, оказаться где-нибудь в зелёном парке у журчащего фонтана, в спокойной обстановке и, смеясь, рассказывать и рассказывать о своём мире, всю историю от начала и до нынешних дней. Хотелось рассказать об их открытиях, достижениях, укладе жизни, но… вряд ли кто-то даст ему такую возможность.

Когда он вошёл в лабораторию перед камерой, он сразу же встретился взглядами с МаксЭлом. Несмотря на то, что вид владельца Оазиса остался аристократично-непринуждённым, в его глазах плясали огоньки ледяной ярости, которую он испытывал по отношению к Роману. Этот юнец не поучавший даже похвалы от старших товарищей, смел указывать ему что делать! Даже самые старые учёные, что находились на базе, не позволяли себе такого и всегда считались с его мнением. Но теперь поздно высказывать своё недовольство — Дэна смотрела прямо на них, словно между ними не существовало никакого стекла, и это нешуточно нервировало всех, кроме Романа, видящего в её глазах лишь неподдельное любопытство.

— Опасное существо, я считаю, — заявил Адриан, которого он поначалу и не заметил за спиной МаксЭла, — почему вы не активировали контуры защиты в камере?

Тот хотел было что-то ответить, коротко взглянув на Романа, но промолчал, коротко кивнув Николаю Александровичу, сидящему за письменным столом с тонким ноутбуком. На экране устройства отображалась панель диктофона, записывающего речь сразу в несколько файлов на удалённых компьютерах, чтобы не потерять их. Кроме него, Адриана Ливза, Романа и МаксЭла в лаборатории никого не осталось — глава Оазиса решительно настоял на том, чтобы лично опросить незнакомое существо, раз уж ему не выпала честь его встретить.

— Вы слышите меня? — спокойным голосом спросил Николай Александрович в микрофон гарнитуры, надевая тонкие беспроводные наушники на голову.

— Да, — протянула Дэна, улыбнувшись чуть шире. Видимо, ей уже надоело сидеть, и она, потянувшись, встала с кресла, с интересом изучая мигающий индикатор теплового датчика на стене.

— Вы понимаете о чём я говорю? — задал довольно очевидный вопрос профессор, вызвавший у Адриана презрительный смешок.

— Конечно.

— Кто вы?

— Мы называем себя алуманы, — ответила та, вновь переведя взгляд на стекло, — меня зовут Дэна, а моего брата Нэне. Вы хотите узнать, откуда мы прибыли? — вдруг задала она вопрос, подходя ближе.

Такая смена инициативы в разговоре ошеломила Никиту Александровича, удивлённого заморгавшего, словно его ударили. Неожиданно мысли вновь затихли в его голове, вновь зазвучала знакомая мелодия и перед глазами Романа предстала удивительная картина — среди бескрайних песчаных морей, среди белых скал и высоких широколиственных деревьев, с которых свисали дивные красные плоды, стояли дома из блестящей белой чешуи и пылал огонь без дыма. Они тянулись по спирали до большой круглой площади с сияющим белым светом обелиском из мягкого камня. Он не слепил и не обжигал и от него не чувствовалось жара. Вдруг Роман понял, что ни огонь, ни электричество, ни какая-то другая понятная им энергия не служат источником света. Это были мысли самих алуманов, их города или племени, воплощённые в этой скульптуре и закреплённые в ней, как и те, что находились в посохе. И дома эти, как он понял, сделаны не из кожи каких-то рептилий или тканей, а из ярких мыслей самих носителей, материализовавшихся в предметы. А ещё он заметил, что большинство алуманов сидит перед обелиском, подогнув ноги под себя. Их глаза были закрыты, и казалось, что они и вовсе не живые, настолько медленно они дышали. «У вас тоже может получиться, — услышал он голос Дэны, — телом мы здесь, но мысли наши в далёких проекциях других миров. Немногие из нас решаются искать чудеса в своём мире, но так я нашла вас. И мы…»

— Прочь из моей головы! — услышал он истеричный выкрик откуда-то сбоку.

Адриан стоял на коленях, обхватив свою голову руками и бил себя по вискам, словно пытаясь выбить из ушей воду. Картина поразительного мира тут же испарилась, а музыка смолка, отозвавшись вздохом разочарования у Романа. Никита Александрович так же остался неподвижен, смущённо открыв глаза — ему это показалось чудесным сном, из которого его вырвали крики давнего соперника и просто неприятной личности. Раскрасневшийся от ярости МаксЭл сорвал с его головы наушники и микрофон и хотел было что-то крикнуть Дэне, но осёкся. Краска волной схлынула с его перекошенного ужасом лица, и в расширившихся до предела глазах сверкнули слёзы отчаяния. Попятившись, он опрокинул стул, и, показывая дрожащим пальцем на стекло, громко завыл, оседая по стене на пол. И когда Роман увидел, то, что находится в камере, он оцепенел, чувствуя, как останавливается его сердце.

Белая кожа Дэны менялась прямо на глазах. Вместо гладкой и белой, она ставилась серой и грубой, как у носорогов, обрастая костяными наростами на спине и локтях. Золотые локоны почернели и опали безобразными нитями, а ярко-голубые глаза приняли жёлтый оттенок с красным зрачком посередине. Рот раскрылся, и в сторону людей лязгнула широкая пасть с острыми, как иглы, зубами. Протяжно завыв так, что зазвенело в ушах, монстр бросился вперёд, впившись когтями в толстое стекло и пробив его насквозь. Вот теперь закричали и Никита Александрович и Адриан, когда тварь, пару секунд назад бывшая таким милым существом, начала быстро разбирать единственную преграду между ними. Взгляд жёлтых глаз хищника вводил в оцепенение, а из открытого зубастого рта капала голодная слюна, предвкушая вкус крови и плоти.

«Р-оман, думай о прекрасном! — услышал он юношеский голос в своей голове. — Думай о том, что любишь больше всего!» Нэне пытался сказать что-то ещё, но вой в соседней лаборатории заглушил и его. «Люблю больше всего?» — глаза застилала пелена, мыслить давалось с трудом, но Роман всё равно пытался представить хоть что-то, что имел в виду алуман. Любовь к познанию неизведанного? Она слишком абстрактна, чтобы называться крепкой. Любовь каким-то определённым людям? Близко, но давно уже нет таких людей, которых бы он по-настоящему любил.

Но любовь к Дэне… она открыла ему мир заново, показала ему собственный разум, освещённый ярким дневным светом, разгоняющим тьму. Многие вещи стали настолько очевидными, что потеряли свою значимость — нет смысла строить большие звездолёты и города, когда достаточно лишь своих мыслей. Уклад жизни, цели, мечты — всё это стало незначительно, хотя и казалось раньше чем-то важным, когда он блуждал во тьме. И она рассеялась, обнажила свои тайны, даже те, которые он не мог принять. Одно Роман знал точно — он любил эту инопланетную странницу, случайно нашедшую старые «врата». Когда-то и их цивилизация пыталась познать другие миры физическим путём, но что-то пошло не так, и экспедиция провалилась. Никто не вернулся, а «врата» закрылись… до нынешнего дня.

Не взирая на рвущего стекло монстра и вой сирен базы, Роман подошёл к двери шлюза и открыл его, проходя внутрь камеры. Тварь тут же метнулась к нему, прижав к стенке, и Роман почувствовал её жаркое дыхание и зубы, тянущиеся к шее… но лишь улыбнулся и обнял её. Он знал, что это Дэна, приветливая и наивная алуман, по своему любопытству нашедшая «врата» раньше взрослых. Он видел не бестию с острыми когтями и зубами, жаждущую крови, а лишь испугавшуюся девушку, которая сжалась от ужаса в своей защите. И он коснулся её разума…