Я не любил и не хочу. Любовь в моём случае — бомба замедленного действия. Сейчас всё хорошо, ещё час всё хорошо, а через два всё может рухнуть за секунду. Моя любовь — истинное наказание для любой девушки, а моя жизнь вообще камера моральных пыток. Я не влюблюсь, уверен, мне хватит сил контролировать себя и избавится от этого паразитического чувства.

Мы принимаемся за завтрак, нехотя заталкиваю в себя яичницу. После Олиных деликатесов эту стряпню по вкусу можно сравнить с туалетной бумагой. Как я мог питаться этим четыре года? Ужасно. Оля медленно, время от времени морщась пережёвывает пищу. Она такого явно никогда не пробовала.

Оглядываюсь по сторонам и, к своему великому ужасу, вижу неподалёку свою группу. Я не успею смыться из столовой. Крепись, Рик, тебя ждёт викторина на тему «А почему у нас нет тренировок, и когда они начнутся?».

Они замечают меня и всей гурьбой проталкиваются через столы, счастливые до безобразия. В своей группе я всегда был заводилой, мы вместе уговаривались выслеживать Тейлора и всей кучей неслись к нему, как только он появлялся в поле зрения. Мы любили допекать его своей назойливостью, и, видимо, сейчас я расплачиваюсь за это собственной шкурой.

Вся столовая тонет в их гомоне. Наперебой подростки озабоченно интересуются, всё ли со мной в порядке, почему у нас нет тренировок и когда они возобновятся. Они окружают меня, как хищники загнанную жертву, и тараторят по-английски. Оля ничего не понимает, но улыбается. Согласен, со стороны это выглядит забавно, но не тогда, когда ты — эпицентр этого стихийного бедствия.

— Ребята, давайте говорить будет кто-то один, ладно?

— Хорошо. Мы хотели узнать, всё ли с вами в порядке и почему у нас нет тренировок.

Джейми, он у них заводила. Совсем как я когда-то. Сильный и смекалистый малый. Надо сказать, из него получится замечательный боевик.

— Со мной всё в порядке. Видите эту девушку? У меня есть особое задание. Я за ней присматриваю. Это очень важно. Поэтому у нас тренировок пока нет.

— Ого… — единогласно выдыхают они. — Здравствуйте!

— Она не знает английского.

— Она иностранка? Вот это да! А как её зовут? Откуда она?

— Молчите! Сейчас весь Штаб будет знать что к чему.

Напускаю на себя сердитый вид и утихомириваю ребят. Необязательно всем знать, что здесь иностранка.

— Извините.

Оля с интересном разглядывает ребят и улыбается в ответ на их улыбки. Она любит детей, это заметно невооружённым глазом. Всем ребятам в группе по пятнадцать лет, фактически они ещё дети.

Переключаюсь на русский и обращаюсь к Оле:

— Тебе передают привет!

— Правда? — Она обводит взглядом ребят, а затем вновь устремляет на меня глаза. — Скажи им, что я тоже передаю им привет.

— Ты можешь сама это сказать.

— Я не знаю как правильно. Hello?

— Именно.

Она смотрит на них и робко улыбаясь здоровается. Ребята приходят в восторг. Теперь всё их внимание устремлено на Олю. Надо поскорее избавиться от этого столпотворения.

— Что вы ещё хотели узнать?

— Когда у нас возобновятся тренировки?

— Я думаю, минимум через неделю. До этого времени вы можете быть свободны.

— Хорошо. До свидания.

— До свидания, ребята.

— До свидания. — Они обращаются к Ольге, а она растерянно смотрит на меня. М-да, запас её английского просто на критичном минимуме.

— Вye.

Улыбаюсь и подсказываю ей верный вариант. Она повторяет его и довольные ребята наконец освобождают место возле нашего столика.

— У тебя отличное произношение.

— Спасибо.

— Ты совсем не знаешь английский?

— Плохо. Я знаю буквально пару устойчивых фраз из разряда «меня зовут» и так далее. Я и в школе, и в университете изучала французский.

— Мм, язык любви.

— Ты знаешь французский?

— И не только. В общей сложности свободно владею шестью языками, в том числе и родным — английским. Я знаю французский, немецкий, русский, турецкий и испанский языки.

— Оу, меня на русский и французский хватало с трудом.

— Ничего, глядишь, ещё и английскому научишься.

— Если ты научишь, то вполне.

Рыженькая кокетливо улыбается, в зелёных глазах пляшут озорные искры. Она хочет, чтобы я научил её английскому, или это сарказм? Опомнись, какой тут сарказм? Это даже не намёк, это было сказано в лоб.

— Имей в виду, за курсы репетиторства я беру большую плату.

— Какую же?

— Как минимум — вкусные завтраки. Ты меня так разбаловала, что мне на всё это даже смотреть противно, не то что есть.

— Хорошо, — улыбаясь, соглашается Оля.

— Может, пойдём? Не люблю я здесь торчать.

— Пойдём.

Мы встаём из-за столика и направляемся к выходу. Почти вся столовая провожает Ольгу пристальными любопытными взглядами. Видимо, они всё-таки слышали гомон моих ребят. Плевать, что они там себе думают. Они её не знают, а если бы знали — умилялись бы, как и все остальные.

В такую дождливую погоду остаётся только сидеть дома. Хотя можно провести Оле экскурсию по Штабу. Представляю, какими глазами на меня будут смотреть остальные, но мне всё равно. Я хочу показать ей то, чем живу. В конце концов, раз она останется здесь, то должна иметь представление о том, куда угодила.

— Давай сделаем перевязку и прогуляемся по Штабу?

— А тебе ничего за это не будет?

— От кого? Разве что от отца. Не думаю, что он на меня взъестся, если я покажу тебе Штаб.

— Раз так, то давай.

Делаем перевязку и вновь ныряем в коридоры. Надо сказать, сегодня Олины руки выглядят получше. Куда бы отвести её в первую очередь? Столовую она видела, тренировочный и медицинский корпуса тоже, конюшню я показал. Можно сводить её в детский шпионский корпус, а потом придумаем.

Самое приятное во всей этой паутине длинных коридоров-то, что можно попасть из корпуса в корпус, не выходя на улицу. Штаб занимает огромную площадь. Стеклянные переходы между зданиями усыпаны каплями дождя. По ту сторону стекла не видно даже силуэтов, всё размыто непрекращающимся ливнем, грустно барабанящим свою особую песню.

И всё-таки какая она любопытная. Рыженькая увлечённо разглядывает всё вокруг, порой мне даже приходится подгонять её. Детский корпус несколько отличается от взрослого. У нас есть отдельное тренировочное крыло, а здесь всё в одном месте. Фактически это комплекс тренировочного, жилого и учебного корпусов. Классы тоже отличаются. Одни оборудованы специально для подготовки боевиков, иные растят поколение шпионов-крыс.

— Это детский корпус. Отсюда все шпионы начинают свой путь.

— Они же такие маленькие…

— Шпионов выращивают с семи лет, потом уже поздно. В свои десять каждый воспитанник знает как минимум двадцать способов, как можно заколоть противника обычным кухонным ножом. Про профессиональные я молчу.

— Ничего себе. Они такие разные.

— В смысле?

— Одни крупные, спортивные, а другие худенькие. Хотя они вроде одного возраста.

— Всё от разницы занятий. Одни тренируются в зале и готовятся стать пушечным мясом, как, собственно, все мы, а иные просиживают штаны за партами и предпочитают информационный штурм.

— Разве не все тренируются одинаково?

— Нет. Смотри, — указываю ей рукой на класс, полный ребят, — это будущее поколение крыс. А вон там — молодые боевики.

— И в чём же разница? — Она непонимающе смотрит то на одних, то на других детей. Действительно, с ходу почти невозможно уловить разницу между подразделениями.

— Крысы не ведут боевых действий, Оля. Их под прикрытием забрасывают в другие страны и внедряют в разные организации. Их задача — доставка информации. Они даже ножи метать не умеют. Боевики обучаются для решительных действий. Мы не высиживаем на одном и том же месте, не занимаемся добычей информации. Может, слышала, по телевизору в последнее время часто говорят, что в России или Америке были пойманы шпионы другой страны? Так вот, это они. Их не уничтожают, к ним даже силу не прикладывают. Их судят на показуху и отпускают домой. Боевики же, если попадутся, подлежат немедленному уничтожению. Мы воюем, Оля, а они нет. В этом вся разница.