Пытаюсь привстать, но тут же ощущаю ломоту, словно мозги чайной ложкой из ушей выковыривают. Боль сковывает тело, я не могу сконцентрироваться на чем-то одном и настроить резкость взгляда. Чертов удар лбом о стену. Шарю глазами по помещению, но не нахожу в нём Девингема. Но кто тогда? В поле зрения попадает замершая на месте Оля, со сжатым в руках мертвой хваткой пистолетом. Все её тело пробивает крупная дрожь, а взгляд будто остекленел. Это она стреляла. Не может быть сомнений. Больше некому. Она спасла мне жизнь, когда я уже был на грани.

Но где взяла пистолет? Видимо, умудрилась как-то дотянуться до выроненной Неином «Беретты». Перебарывая подкатывающую тошноту и нарушенную координацию, ползком добираюсь до Ольги. Забрав оружие из её рук, отстреливаю цепочку наручников от шкафа. Рыженькая даже не смотрит на меня, а из колдовских глаз капают молчаливые слезы. Она не может поверить в то, что убила? Этот ступор объясним, как и то, что она схватилась за оружие. Снимаю скотч с её лица и прижимаю к себе.

— Ты цела? Тебя не зацепило ничем? — это молчание сводит меня с ума. Она словно выгорела. Напоминая фарфоровое изваяние, спасительница побелела, словно мел. О том, что она живая напоминает лишь дрожь тела. Все остальное даже выглядит неестественно-жутким.

— Я… Я не хотела… — потрясенно произносит Оля тихим шёпотом. — Только хотела спугнуть его… Не хотела…

— Успокойся, посмотри на меня, — упорно вглядываюсь в её глаза, стараясь внушить ей мысль, будто подсовывая соломинку утопающему. — ты поступила правильно, слышишь меня? Если бы не этот выстрел, то он убил бы меня, Каина, Ким, Отца, всех! Ты бы попала к Джейсону и, в конечном счете, тоже бы умерла! Ты защищалась, только и всего, слышишь?

— Нет… Я убила… Не должна была!

Она срывается на крик, захлёбываясь в волнах накатывающей истерики. Вперемешку с трепетанием, русская принимается отпихиваться от меня. Все мои увещевания бессильны, будто бы не доходят до адресата. Я не могу успокоить её. Удерживая Олю на месте, за подбородок обращаю её лицо к себе и впиваюсь в губы крепким поцелуем. От неожиданности она теряется, и я, уложив ладони на её плечи, нашариваю необходимую точку её тела. Чуть надавливаю в нужное место, и раздавленная предшествовавшими событиями девчонка теряет связь с реальностью, проваливаясь в бессознательное состояние. Это единственный правильный вариант сейчас.

Ещё недолго я сижу в обнимку с ней, тяжело переводя дух. Боюсь обернуться и увидеть комнату в багровых тонах, опасаюсь признаться себе, что в момент боя я жаждал этого исхода, как лев, алчущий до крови антилопы. Однако, мысль о Тамерлане вынуждает меня действовать. В голове царит абсолютный хаос и я не в силах разложить мысли по полкам. На автоматизме укладываю своего стрелка на постель и обшариваю комнату. Они запихнули щенка в ящик комода, а тот и рад стараться, свернулся калачиком и уснул, уютно примостившись в простынках. Достаю его оттуда и, прижав к груди, окидываю комнату взглядом. Стены и пол щедро окроплены алым цветом. Собственно, из моего плеча тоже до сих пор сочится кровь.

От увиденного зрелища подкатывает тошнота, и я решаю уходить отсюда. Ольге тоже не стоит вновь видеть это, когда она придёт в себя. Опустив собаку на пол возле самой двери, забираю мобильник с тумбочки и подхватываю спящую на руки. Пес бодро и гордо плетётся за мной в родительскую комнату, а меня все безжалостнее накрывает осознание произошедшего. Убил, можно сказать, троих… Одного преднамеренно кинул на смерть. Двух других прикончил лично. Почему я чувствую себя так отвратительно? Словно не защищался, а уничтожал с особой жестокостью. Насколько бесцеремонной тварью нужно быть, чтобы с тщательностью истинного маньяка продумывать смерть каждого, мечтать о ней и приближать всеми силами?

Укладываю Олю на родительскую постель и набираю Каина. Сердце будто опухло в груди, и я ощущаю каждое его угнетающее трепыхание в ритме ламбады. Оно давит, то подкатываясь к горлу, то ухая вниз, словно утягивая с собой рассудок. Длинные гудки недолго отбивают звонкий ритм, и я тону в нём. Замедленным повтором совсем свежие воспоминания прокатываются перед глазами, и я даже не реагирую на порядком обеспокоенный голос брата. Он кричит, а мне на ум приходят безнадёжные стенания Оли и собственные хрипы, предсмертные возгласы всех убитых моей рукой. Выражения их лиц неизгладимым оттиском отпечатались в сознании.

Стабильность психики трещит по швам. Так и не ответив Каину, я роняю телефон на пол и застываю на месте, отчего-то вспоминая мёртвую Маргарет, распростёршуюся на раскалённом песке. Это моё будущее? Смерти направо и налево? Закрываю лицо ладонями, пытаясь угомонить расшалившуюся фантазию. Мне становится сложно дышать, лёгкие деревенеют, отказываясь пропускать через себя кислород. Хлопаю ртом, как рыба и направляюсь к выходу из дома.

Улицу уже окутала густая тьма, укрыв собой все от людских глаз. Я валюсь на землю перед въездными воротами, обуреваемый крайней степенью сумасшествия. Усаживаюсь на колени и покорно не двигаюсь с места. Отчего-то мне кажется, будто за мной наблюдают со стороны. И взгляд этот ужасом прошивает до костей, сковывая остатки разума. Зашуганно осматриваюсь по сторонам. Что происходит? Тени окутывают меня с головы до ног. Выглядит, как помешательство чистой воды, и я пугаюсь этого. Во тьме леденящими душу отсветами мелькают хищные прищуры, постепенно становясь все явственнее и ближе. Как только дистанция сокращается до минимума, на уши обрушивается волна воплей.

И даже закрытые веки не помогают избежать видений. Мне мерещится это? Все те, кто погиб по моей вине, начиная от Маргарет и заканчивая этой троицей, в дьявольском вальсе маячат перед глазами, и я на своей коже чувствую капли их крови, что мучительно медленно и мерзко стекают вниз. Зажимаю уши, но не спасает. Я совершенно точно прихожу к выводу, что эта ересь творится не наяву, а в моём расшатанном и не стабильном сознании, и без того подломленным событиями в пустыне, а теперь они и вовсе смешались в единую какофонию. Так недолго и сойти с ума.

Ото всего этого прихода меня начинает невообразимо мутить, но поделать я ничего не могу. А потому без сил валюсь лицом на землю, надеясь, что она остудит пыл разгоряченного сознания. Во всей этой вакханалии я все четче и яснее начинаю слышать своё имя. Мне кажется, будто я смотрю перед собой. А впрочем, как знать, может, я и вправду смотрю? Взгляд пуст и полностью отрешён от реальности, мне уже все равно. Я перестал реагировать на происходящее и оно потихонечку отступило.

Надо мной будто бы возвышается мужчина, с высоты своего роста снисходительно наблюдая за мной. Вновь сев на колени, я ощущаю мягкое и заботливое прикосновение к щеке, словно бы кто-то оглаживает её ладонью. Или это ветер терзает и без того ополоумевшую душу? Я устремляю взгляд вверх и вижу его, седовласого, но такого же статного и величественного, как десятилетия назад, перед смертью. Реймонд Рассел О’Хара, слывший жестоким и бескомпромиссным в своих решениях Главой, но вместе с тем бесконечно любящий и ласковый дед, души не чающий в своём неразумном внуке.

— Я умер? — абсолютно спокойно интересуюсь перспективами. Когда ещё обычно видят усопших так реалистично?

— Нет, тебе не место среди почивших О’Хара. Даже твой отец ещё не заслужил этой чести.

Борясь с дрожью в теле, я чуть облегченно выдыхаю, терзаясь крайне неприятными размышлениями о собственном состоянии. Я просто молюсь о том, чтобы это был сон. Если в реальности чердак уехал настолько далеко, то плохи мои дела.

— Знаю, о чем ты думаешь. С тобой все в порядке, рассудок помутил яд. Он не страшен и действие пройдёт.

— Почему ты здесь?

— Кто ещё будет наблюдать за вами и защищать? — властный голос предка в точности походит на тот, каким я его запомнил, и от этого на меня невольно накатывает идиотская улыбка, а из глаз выкатывается одинокая слеза, совсем как тогда у отца, возле смертного одра родителя.

— Лучше бы ты был рядом.