После окончания этой маленькой моральной пытки, я облегчённо выдыхаю, и вновь меня накрывает небольшой порыв кашля. Чёрт подери, это невыносимо.

— Побудьте здесь, я пройдусь по кабинетам, подготовлю специалистов для диагностики. Нельзя тянуть. И так много времени упущено.

Блондинка покидает кабинет. Какие к черту диагностики? Лучше бы я продолжал валяться без сознания. С таким букетом ощущений я вряд ли смогу уснуть самостоятельно. После всех этих осмотров нужно будет поинтересоваться у Ким о снотворных. Постепенно боль немного откатывает под натиском препарата. Видимо, в ближайшее время, жить тебе, О’Хара, на болеутоляющих, да на снотворных. Прекрасный круиз, всё включено, мать вашу. Я бы не отказался от тех наркотиков, которые во время побега спасали меня. То восхитительное чувство расслабления и спокойствия, которое они дарили, буквально за десять минут вырвало меня из разбитого состояния. Сейчас я бы дорого за них дал. Хотя бы за малую часть той дозы. Только до восстановления организма. Потом они были бы мне не нужны.

Ход моих мыслей прерывает робкое тёплое касание Оли. Чуть заметно она проводит пальцами по исколотой и щедро одаренной синяками руке. Рыженькая больше не плачет. Серьёзным взглядом обводя разномастные отметины на открытых для взора участках моего тела, она молчит, погружённая в свои мысли. О чем она думает? Хотел бы я знать, но здесь Отец и Каин. Не думаю, что она ответит мне при них.

Моя малышка, зачем я ей такой? Самой большой болью для меня будет видеть страдание в её глазах. Оно каждый раз будет наполнять её колдовские светлячки при виде издержек моей профессии. Что останется ей? Краткие моменты относительного спокойствия, в те дни, когда я в Штабе? Тоже нет. Здесь мне угрожает не меньшая опасность. Жизнь, наполненная страхом. Добро пожаловать в мой мир, Оленька. В последние дни он открылся для тебя по-новому… Изнутри. Не только с разреза внешнего лоска и дешевого позёрства о нашем статусе. С угла реальных стычек он выглядит совсем по-другому, для нас обоих.

За разглядыванием её лица и волнистых локонов, я теряю счёт времени. Будто отключился. Совсем скоро в кабинет возвращается Глава медицинского корпуса и несколько санитаров с каталкой. Вот только этого мне не хватало. Я категорически против этой затеи. Однако, идея о сопротивлении проваливается с треском. Мои доводы и просьбы Ким даже не слушает, а парочка медицинских работников с энтузиазмом перекладывают меня на мой личный, чёрт подери, транспорт. От стыда мне хочется провалиться сквозь землю, а злость на собственное немощное положение пожаром вспыхивает в груди.

Жёсткая поверхность каталки не лучшее ложе для меня. И без того ноющее тело отзывается ещё большим дискомфортом и болью. Сегодня я, видимо, сойду от этих ощущений с ума.

Весь день мы ныряем из кабинета в кабинет, в каждом из которых меня старательно сканируют, просвечивают, продувают, и залезают буквально в каждую щель. Полный рентген, всего, что на нём видно и нет. Ультразвук всех полостей, от головы до пят, доставляющий незабываемый букет ощущений. Мне провезли этой штуковиной по всем приличным и нет местам и теперь я чувствую себя так, словно весь Штаб сутки без перерыва чихал на меня. Мерзкая вязкая жижа. С детства ненавижу всякие УЗИ. Гастроскопия так вообще повергает меня в полный восторг. Я же ведь всем своим состоянием просто кричу о том, что мечтаю заглотить какой-нибудь шланг. Только одно меня радует во всей этой «прелести жизни»: пока Ким не видит никаких сбоев в работе организма и довольна результатами обследований.

Завершает всю палитру моих медицинских страданий томограмма головного мозга. Если признаться честно, то это единственная процедура, против которой я даже не пытался протестовать. Меня серьёзно настораживают сокрушительные головные боли, и я бы хотел быть уверенным, что с головой у меня тоже всё в порядке. По итогам этой процедуры я тоже в норме. Странно. Должны же быть какие-то причины?

— Так, отлично. Спасибо, коллеги. — отпуская специалистов, прерывает осмотр мама. — Я хочу сделать кардиограмму. На этом и закончим, во всем остальном проблем я не вижу.

— Разве УЗИ недостаточно? — опасливым тоном уточняет отец.

— Ультразвук и ЭКГ разные вещи. Я хочу посмотреть на его сердечный ритм и убедиться, что и там нет проблем.

— Хорошо.

— Одно маленькое уточнение. Если все с головой в порядке, то почему она так раскалывается? Этому есть какое-то объяснение?

— Не волнуйся. Отклонений после всего проделанного я не вижу. По всей видимости, это следствие множественных сотрясений мозга и ломка после применения наркотиков.

— Ломка? — медлительно проговариваю это слово. Только этого мне не хватало.

— Конечно, а как ты хотел? Две огромные дозы усиленного метамфетамина подряд. Думал, после этого сразу можно будет жить припеваючи? — с явным укором в тоне, принимается отчитывать Ким. — Теперь тебе, дорогой мой, придётся бороться с куда более серьёзной проблемой. Готовься к тому, что тебя будет ломать, и будет хотеться новой дозы. Не тешь себя надеждами о том, что ты думаешь о наркотике только в целях обезболивания. Нет. Твой организм требует наркотик как факт, а не как способ избавиться от чего-то. Борьба с потребностью в этой дряни нам ещё только предстоит.

Откуда она узнала, что я думал об этом? Хотя, о чем я. Вряд ли это первый случай в её огромной практике. Наркомания… Нет, ну, просто замечательно. Благородный наркоман, отделанный до состояния отбивной, по цвету более похожий на баклажан, да и по определению своему сейчас схожий с овощем. Хуже уже быть не может.

— Что теперь делать? — потерянно спрашивает Каин.

— Лечить, мазать мазями с пят до головы, колоть обезболивающие, давать побольше витаминов, не нагружать организм, не нервировать. Холить, лелеять и всей нашей дружной семьёй ставить на ноги, как в физическом, так и в моральном плане. Ему нужен очень большой и внимательный уход. Забота и внимание сейчас — лучшее лекарство. Если он будет в одиночестве, то ломки возьмут верх. Ладно, давайте разбираться по мере поступления проблем, нужно сделать кардиограмму и покормить его. Аппарат нам привезут в палату.

Меня перевозят назад, и перекладывают на кушетку. Все это время я занимаюсь тем, что ковыряюсь внутри своих мыслей, оценивая все выявленные последствия вылазки. Ничего особенно страшного и необратимого нет. Самое сложное ждет меня впереди. И я должен буду собрать волю в кулак. Надеюсь, что мне это удастся. Сейчас ни на что нет сил.

Всё те же два бодрых санитара подключают аппарат к сети и подготавливают его к работе. После всего технического ритуала, они подкатывают эту установку ко мне и принимаются цеплять датчики. В голове невольно всплывает воспоминание о том, как в пустыне ко мне подносили генератор, как старательно связывали по рукам и ногам. Давящее ощущение на запястьях и щиколотках тревогой отдается в моём сознании. Я начинаю ощутимо паниковать. Они прикрепляют электроды на мою грудь, а шальной разум едва сдерживается. Задыхаясь от чувства страха и паники, перед тем самым моментом, когда один из них намеревается включить аппарат, я начинаю срывать с себя все провода.

— Нет! Не трогайте!

Беспорядочно отмахиваюсь от санитаров, как можно дальше отталкивая от себя аппаратуру. Это натуральная истерика. То, что было со шприцем утром — цветочки. Сейчас мне не на шутку страшно, я свято верю в то, что после нажатия кнопки по мне побежал бы ток. Страхуя себя от повторения этого ужаса, неведомо откуда беря силы, я бьюсь в приступе паники на кушетке, как волк огрызаясь на нападающих. Я никого не подпущу.

— Спасибо, можете идти.

Выслав медработников, Ким осторожно приближается ко мне. А я уже не могу остановить собственную паранойю и совладать с собой. Сжавшись на койке и накинув простынь поверх головы, я ощутимо дрожу, и как мантру повторяю всего два слова: «нет, не надо!».

— Рик, сынок, всё хорошо, не бойся меня.

— Нет! Не трогай! — сбивчиво дыша, я выплёвываю слова, сам того не осознавая. — Не надо!