– Кто-то обещал мне не разводить сырость, когда я уезжал.

Прижимаю свой нос к её, совсем как в тот день, и вдыхаю манящий запах её кожи. С ней я пьянею и без алкоголя, и способен забывать об изнеможении и без наркотиков. Хочу прижать её ещё крепче, вдавить в себя и никогда не разъединяться, но боюсь сделать ей больно. Она слишком хрупкая, для моих слоновьих объятий.

– Прости. Что у тебя с голосом?

– Сел, орал очень много. Я безумно по тебе соскучился.

Оля улыбается, а я, пользуясь моментом, медленно прижимаю свои губы к её губам. Её тёплые ладошки ложатся на мою шею, и их обладательница отвечает мне взаимностью, чуть заметно притесняя меня к себе. Донесение? Если надо – я ещё сто таких раздобуду, лишь бы эта девчонка вот так целовала меня за каждое! Удары током? Вообще не проблема! Лишь бы она обнимала меня так, словно следующего раза не будет. Закрыв глаза, я просто наслаждаюсь происходящим.

Медленно и робко моя соседка разрывает поцелуй и, чуть заметно улыбаясь, вглядывается в моё, держу пари жалкое от предшествовавших обстоятельств лицо. Отвечаю ей взаимной улыбкой, чувствуя, как боль накатывает на меня с новой силой. Мне срочно нужно в покои, в противном случае я отключусь прямо здесь. Мне бы не хотелось этого.

Обвиваю рукой её талию и поворачиваюсь лицом к самолётам, боевики, совсем так же как я, обнимаются со своими родными и близкими и со счастливыми лицами расходятся с посадочной полосы. Отец и все остальные идут в нашу сторону, нужно тоже уходить. Чувствую, как кто-то дёргает меня за штанину, и, недоумевая, смотрю под ноги. Какая-то бойкая малышка, с куклой в руках вопросительно смотрит на меня, грустно надув губки.

– Карен, вот ты где! Прошу прощения, сэр, – делая приветственный кивок, к нам приближается шпион.

– Значит, ты Карен, да? – присев на корточки рядом с ребёнком, спрашиваю я. – А я Рик.

Протягиваю руку девочке, будто она совсем взрослая шпионка. Оля улыбается, а юное создание застенчиво протягивает мне свою маленькую ручку.

– А почему моей мамы нигде нет?

– Как зовут твою маму?

– Маргарет.

Перед моими глазами невольно всплывает залитый кровью труп медика в пустыне, а к горлу непроизвольно подкатывает тошнота. Девочка смотрит на меня глазами своей матери. Я запомнил их, во всём этом ужасе, они остались открытыми на наш изуродованный и жестокий мир. Потеряв дар речи, я лихорадочно соображаю, что можно сказать ребёнку и нахожу единственно верный вариант.

– Твоя мама ещё на задании. У неё очень важная миссия там, она вернётся, как только всё закончит.

– Спасибо! Когда я вырасту, я обязательно стану как мама!

Девочка бросается ко мне на шею и открыто, по-детски, обнимает меня. Я поднимаю взгляд на её отца и еле заметно отрицательно качаю головой. Маргарет уже никогда не вернётся домой. Шпион опускает голову и насилу сдерживает накатившее отчаянье.

«… стану как мама!». Бедный ребёнок, теперь у неё нет матери, есть только один отец, который вообще является боевиком. Что уготовано этой девочке? Спустя несколько мгновений малышка отпускает меня, даёт руку своему отцу и на прощанье машет мне свободной рукой. Вымученно улыбнувшись, я встаю на ноги, и взлётная полоса кренится, постепенно возвращаясь на своё законное место. Дело дрянь, я помню это ощущение. Вот-вот потеряю сознание.

– Что случилось? – спрашивает Оля.

– Эта девочка, дочка одной из медсестёр, которых Ким отправила с нами. Её мама погибла. Она искала её, но не нашла среди прибывших.

– Ужасно. – Рыженькая не на шутку опечалена, признаться честно, я тоже.

– Отец, пожалуйста, сделай так, чтобы ребёнок ни в чём не нуждался. Маргарет погибла по моей вине.

– Не волнуйся, конечно, сделаем.

Чувствую, как начинаю терять связь с реальностью, совсем как тогда в пустыне. По телу разливается предательская слабость, а перед глазами дымкой стелется тьма. Слышу чужие голоса будто издалека, на обеспокоенных лицах окружающих паника. Ноги подкашиваются сами собой, и я близко к падению, но Отец в последний момент, перед самым полом успевает подхватить меня на руки. Будто в бреду повторяю одну и ту же мантру: «всё нормально», «всё нормально». Пока и вовсе не теряю весь оставшийся рассудок. Вновь всё пространство вокруг занимает благословенная тьма и покой, избавляя измученное тело от боли и перегрузки.

========== XXXXI Глава ==========

Медленно прихожу в себя. Первым возвращается слух, а вернее невыносимый звон в ушах. Веки не слушаются меня, напрочь отказываясь повиноваться командам. По телу вновь, как в прошлый раз разливается боль, вот только в этот раз она куда сокрушительнее. С трудом открываю глаза, и перед взором предстаёт белая палата. Запястья мои плотно прикованы к кровати кожаными ремнями. Голова разрывается. Сознание пронзает ужасающая мысль: где я?

Последнее что я помню — то, как мы бежали по полигону к самолёту вместе с Каином, Лейлой и молодой медсестрой. Как же её звали? При каждой тщетной попытке восстановить события, мне становится всё хуже. Паника захлёстывает меня, как цунами. Что было потом? Что произошло на полигоне? Думай, Рик, думай! Помню Громова и Рокоссовского. Они были там. С нами.

Нас окружили. Нет. Нас взяли в плен. Каин. Где он и девушки? Мы в России. От того я связан и на кушетке. Спасаться. Я должен спастись. Как я сразу не понял этого? Чувствую себя отупевшим, возможно это какие-то транквилизаторы. Изо всех сил я начинаю выдёргивать руки из манжет и жалобно визжать. Всё происходит словно в замедленной съёмке, я двигаюсь, но до чёртиков медленно, рвусь из пут, но ощущаю, что этого ничтожно мало.

Кто-то приближается, я слышу шаги. Медики. Я должен сопротивляться до последнего. Не сдамся. Нет. Настырно продолжаю свои действия, как вдруг звон в ушах уступает место до боли знакомому и успокаивающему голосу:

— Тише, успокойся, ты дома, всё хорошо. Ты дома, Рик, всё в порядке, сынок.

Я долго пытаюсь сообразить кто передо мной, но на подсознательном уровне подчиняюсь отданной команде о спокойствии. Тупым взглядом всматриваюсь в черты лица человека, сидящего передо мной. Знакомый голос и родная внешность. Я впадаю в ещё большую панику. Что со мной не так? Как я мог не узнать родного отца?

Он успокаивающе гладит меня по волосам, сидя в изголовье кушетки. Серо-голубые глаза обеспокоено вглядываются в мое лицо. Как много чувств смешалось в них. Они переполнены такой же паникой и страхом, как, наверняка, и мои, едва скрываемая жалость и чувство вины печальными отсветами поблескивают в тусклом свете штатного ночника. Лишь только гнев полыхает в его глазах. Он бы собственными руками разорвал всех, кто к этому причастен, я знаю это, как никто другой. В детстве всегда так было, когда Кайл серьезно задевал Каина и отец решительно вставал на защиту брата.

Девингем. Что с ним? Спасся ли он? Почему я ничего не помню? Надо узнать.

— Где Каин, с ним всё в порядке?

Сам изумляюсь своему голосу. Он до невозможности охрип, а речь заторможена донельзя. Кажется, что я произносил эту фразу вечность. Злюсь, моя медлительность и тупость доводят до ручки. Всё тело ноет, мозги отказывают, при этом явно пытаясь покинуть черепную коробку с небывалым аншлагом, иначе я не могу объяснить беспредельные головные боли. Кожа саднит, от нескончаемого желания чесать всё, что попадётся под руки, я буквально напоминаю себе чесоточного.

— С ним всё в порядке. Ты не помнишь?

Отрицательно мотаю головой. Последнее, что сохранилось в памяти, это то, как мы вышли на маленький полигон и нас окружили шпионы Громова. После этого моё сознание будто отключили, ни одна, даже крохотная деталь не задержалась в моей памяти. Как только я начинаю напрягать извилины, копошась в задворках разума в поисках воспоминаний, натыкаюсь на беспощадный натиск пульсирующей боли и издаю сдавленный скулящий стон. Нет, лучше не буду думать. Мне срочно нужно обезболивающее.

Отец молча извлекает из кармана мобильный и куда-то звонит. Не берусь гадать, мне всё равно. Сейчас меня донимают далеко не вопросы, а собственное разбитое состояние.