Их больше, чем нас. Как такое могло произойти? Выходит, что даже отец располагает неверной информацией насчёт лагеря русских. Их данные с самого начала были неверными. Нет, это невозможно, шпионы-крысы сообщили бы об этом, по крайней мере, этот, так как он до сих пор работает на нас. Слишком много вопросов заполняет мою голову, и ни один ответ не приходит на ум. Здесь что-то не чисто.

Они знали, что я буду в этой вылазке, располагали данными о том, как я выгляжу, были предупреждены, что я иду к их лагерю, им даже удалось раздобыть данные о том, сколько нас будет в этой операции. Нет, слить такое, будучи рядовым боевиком, невозможно, это дело рук кого-то из тех, кто занимался подготовкой операции, как максимум, свои руки к этому приложил Джейсон.

Слишком опрометчивый шаг для него. Ведь русские могут спокойно воспользоваться его данными и затем сообщить об этом отцу. Хотя, как знать, что он пообещал им в случае своего восхождения в кресло Главы. От бессилия мне хочется выть.

Отбросив все второстепенные мысли в дальний угол, берусь за самую важную. Где донесение, я теперь знаю, мне известен даже шифр от сейфа, осталось лишь выгадать подходящий момент. Надеюсь, что Громов и Рокоссовский расстаются хотя бы ненадолго. Если мне не удастся выловить Пашу в гордом одиночестве, то весь мой план побега полетит к чертям.

Надеюсь, что Девингему хватит благоразумия не сообщать об этом в Штаб и не сеять панику. Моя бедная рыженькая, что будет с ней? Сознание заполняют её колдовские изумруды глаз, до краёв наполненные слезами в день моего отлёта, крепкие объятия и тот поцелуй. Он был неимоверно многообещающим. Манящий нежный запах её тела тихим эхом отдаётся где-то на задворках разума. Я бы отдал всё, что имею, чтобы избавить её от слёз и боли в этой жизни. Однако, в последнее время только я и становлюсь причиной её постоянных расстройств. Чёртов везунчик, вляпываться – это по твоей части, Рик!

В шатёр спешно залетает Алексей, развеивая образ Ольги в моём сознании. Наскоро он продвигается в ту часть палатки, которую мне не доведётся увидеть из-за этой привязи на шее, будь она неладна.

– Не думаю, что тебе удобно в таком положении, – огибая меня, сочувственно отзывается Громов. – Верёвка на шее не сильно давит?

Киваю ему в ответ головой, она здорово стесняет моё дыхание и раздражает. Он наклоняется ко мне и осторожными движениями ножа вспарывает, очевидно, узел. Объятия верёвки облегчаются, и я, наконец, могу вдохнуть полной грудью. Блаженство.

– Думаю, так будет лучше, в конце концов, даже если надумаешь бежать, то это тебе не поможет. Хотя, я бы не советовал, всё равно далеко не убежишь.

Это мы ещё посмотрим.

– Ну и где ты застрял? – входя в палатку, спрашивает Рокоссовский.

– Тебе рассказать забыл. Нам надо знать координаты их лагеря. Мы не можем упустить такой шанс, надо сократить ряды боевиков Америки.

Интересный момент. Выходит, наши координаты им не известны? Значит, мои мысли о том, что данные были слиты кем-то из лагеря, не оправданы, информация была предоставлена им откуда-то сверху. Из Штаба. Хорошо, хотя бы пока мой лагерь в безопасности.

– Так давай выбьем из него эту информацию.

– Он должен выжить и в более-менее сносном состоянии прибыть к нам в Штаб. Подарок должен сохранить приличную упаковку.

– Доверь его мне и будут тебе координаты лагеря – хитро прищурившись, продолжает Павел, – и обещаю, ни одного синяка на видимых из-под формы частях тела.

– И что же ты собираешься с ним делать?

– Сейчас увидишь.

Он вспарывает верёвки на моих руках, и на секунду я ощущаю свободу. Сейчас или никогда. Собрав все остатки силы в кулак, я бью Рокоссовского ногой в грудь, отталкивая его и выигрывая для себя время. Алексей вскакивает на ноги и порывается вмешаться, но женишок останавливает его.

– Ах, ты падла! Не лезь, Лёх, он мне сейчас за всё ответит.

Пользуюсь протяжкой, которая необходима Рокоссовскому, чтобы встать. Резким движением ныряю за столб и срываю скотч с лица. Так-то будет лучше. Тело отказывается повиноваться мне, но я привожу себя в чувства, перебрав все самые грязные ругательства в своей голове. Соберись, Рик! Это твой шанс.

– Не промахнись, снайпер! – язвлю в ответ.

Мой оппонент рычит и срывается с места. Насилу успеваю увернуться от его удара в голову. Злить его – опасное занятие, в пылу боя он совсем не контролирует себя. Гнев ослепляет его, а натянутая на лицо ухмылка больше напоминает хищный оскал. Вот ты какой в битве, Павел Рокоссовский. Теперь я понимаю, почему именно он напарник Громова, женишок для Русского наследника серьёзная опора в любой схватке.

Серии ударов, серии блоков. Я лихорадочно извлекаю из памяти необходимые комбинации, изредка переходя в атаку. Нужно нащупать его слабое место, понять, что он оставляет без прикрытия. В один из моментов я понимаю, что медлить больше нельзя, будь как будет.

Яростно перехожу из глухой обороны в атакующую позицию. Игра в лоб с ним не действует, зато он легко пропускает обманные манёвры. Заношу ногу для удара, как только он бросается блокироваться от неё – делаю чёткий удар корпусом в грудь и заваливаю его на песок.

К бою подключается Громов. Дело дрянь. С ними двумя мне точно не совладать, слишком хорошо оба обучены, а я слишком измотан. Из последних сил отбиваюсь от них, чувствуя, как вся бравада испаряется. Я знаю, как справиться с Пашей, если нам удастся остаться один на один, нащупал его слабое место. Но представится ли мне такая возможность? Если нет, то всё будет кончено, я не смогу выбраться отсюда, а что ждёт меня в России, одному Богу известно.

Громов подсекает меня и я падаю лицом в песок. Один из них садится на меня верхом, держа мои руки за спиной. Бьюсь, как рыба, выброшенная из воды, в тщетных попытках избавиться от них, не дать связать себя снова.

– Угомонись же ты! – рычит Рокоссовский, всё крепче сжимая мои запястья за спиной. – Давай, Лёха, вяжи его!

Громов накрепко связывает мне руки и отходит в сторону. Рокоссовский вскакивает с моей спины и рывком ставит меня на ноги. Рукой он прижимает меня за шею к своему корпусу так, чтобы я больше не мог вывернуться.

– Спокойно, Рик. Ты всё равно не вырвешься. – равнодушным тоном, словно оглашая приговор, говорит русский Наследник.

– Пока я жив, я буду бороться, – настырно отвечаю я.

– Это дело поправимое, – отвечает женишок.

Он волочит меня на улицу. Здесь уже вечереет, воздух не жжёт лёгкие, лишь обдаёт кожу приятным теплом. Русские боевики заворожённо наблюдают за тем, как меня протаскивают через лагерь. Следуя за нами, они удивлённо перешёптываются. Я не слышу их разговоров, да мне и не до них. Гораздо интереснее, куда меня тащит Рокоссовский.

Не успеваю я подумать об этом, как перед моим взором появляются большие поилки для лошадей. Очевидно, что мы проходим мимо конюшенного шатра. А может быть, и не мимо.

Он перекладывает свои руки мне на плечи, и, придав мне ускорения, толкает корпусом в поилку. За шею он удерживает меня в воде, перегнув моё тело через борт корыта. Извиваюсь в его руках, норовя вырваться и вдохнуть воздух, а он взамен старательно притапливает меня. Драгоценного кислорода, на силу запасённого перед незапланированным погружением, становится всё меньше. Теперь я уже не так активно бьюсь, всё тело начинает обмякать, пребывая в беспомощном состоянии, близком к обморочному.

За плечи он вырывает меня из воды, и я делаю глубокий судорожный вдох. В тщетных попытках отдышаться, мой разум проясняется. Я открываю глаза и вижу перед собой воду. Как только я вновь делаю вдох, Паша вновь окунает меня головой в поилку. Он снова старательно удерживает меня за шею тем, а я опять пытаюсь вырваться. Когда силы окончательно покидают меня, я открываю рот, в безнадёжной и отчаянной попытке издать хотя бы звук, но всё это действо не венчается успехом. Я лишь безвольно хлопаю ртом и заглатываю грязную конскую воду.

Резкий рывок, когда я на волоске от смерти, меня вновь вырывают из этого ада, но на этот раз яростнее и ожесточённее. Я падаю на песок, и, что есть силы, откашливаюсь, выплёвывая воду и пытаясь вдохнуть хотя бы немного драгоценного воздуха.