- Вадик… что с тобой происходит? Ты вообще на себя непохож…
- Говорю же, Глеб, ловушка. Это все она.
- Ну не может же она до такой степени менять людей! А если может, то к черту такое лекарство! Лучше уж психом остаться до конца дней.
- Тебя чем-то не устраивает результат?
- Да всем! Ты не Вадик! Больше не Вадик. Ты стал другим, совсем чужим, незнакомым. Я не знаю, чего от тебя ждать и… мне страшно от этого.
- Ты не хочешь, чтобы я оставался таким? Хочешь вернуть меня прежнего? – флегматично произнес Вадим, выпуская в потолок струю дыма.
- Не знаю. Но меня все это пугает, настораживает. Я боюсь тебя…
- А зря, - Вадим навис над Глебом, и его словно пронзающий насквозь взгляд впился в затуманенные серые глаза младшего. – Ведь я твой друг.
И в этот самый момент Глеб вдруг все понял, паззл сложился. Он охнул и ударил себя ладонью по лбу. Сука! И как он сразу не догадался! Козел! Только его мерзкий старший братец способен на такую подлянку! А он-то повелся, как дурак! Но чтобы его… так…
Глеб обхватил ладонями лицо Вадима и прошептал:
- Илюха?
Тот удовлетворительно хмыкнул и едва заметно кивнул.
- Сука! Я уничтожу эту тварь! – и, путаясь ногами в одеяле, он потянулся за мобильным и судорожно набрал номер сына.
========== Глава 19. Никто не выжил ==========
И только небо знает правду,
Кто украл мою звезду.
Давай до свиданья,
Да, я ненормальный,
И ты ничего не поймешь.
Я сам похоронил ее,
Я сам вырвал из памяти зло.
Сам вырыл могилу
И я сам умер.
Уже утоптана земля,
И на нее цветы легли,
И все молчат, она одна
Еще кричит из-под земли.
Неизвестно где ты еще во мне.
Этот мир убит, но еще болит непонятно где.
Мутное пятно, колыхавшееся перед глазами, постепенно принимало вполне конкретные очертания, и через несколько секунд взгляд Глеба уперся в нависшее над ним лицо. Глеб поморщился и отмахнулся. Он плохо помнил вчерашние события. Кажется, пришла Лера, принесла водку. Бутылку. А, может, и больше. Глеб помнил, как выпил минимум две. Так что, нотации от нее точно не принимаются, сама напросилась. Лицо взлетело ввысь, и из-за спины Леры показались два белых – крыла? Глеб зажмурился и помотал головой. К кому-то по пьяни черти приходят, а к нему ангелы? Перед глазами мелькнули белые стены. Белые? Глеб попытался приподняться на локтях и не смог, словно что-то удерживало его в горизонтальном положении. И тут же над ухом прожурчал елейный Лерин голосок:
- Милый, все будет хорошо. Пару месяцев в больничке, и ты оклемаешься. Ну нельзя же столько пить. Ты же себя угробишь. А у нашего ребенка должен быть здоровый отец…
Ребенка? Нашего? Глеб снова тряхнул головой и попытался осмотреться, но взгляд мог выцепить только сияюще-белые стены и колышущееся Лерино лицо с крыльями за спиной. Крыльями? Что-то ему эти крылья напоминали. Рукава. Рукава белого медицинского халата. Глеб взвыл и откинул голову на подушку.
Лера давно грозилась отправить его в наркологию и вот, кажется, осуществила угрозу.
- У меня же концерты… - процедил Глеб.
- Я договорилась с Димой, мы все отменили.
- Мы?!
- Ну… я поставила его перед фактом. Твое здоровье важнее каких-то концертов.
- Знаешь что! На свете нет ничего важнее моей музыки! Усвой это! – заорал Глеб. – И вали из моей жизни! Чтоб я не видел тебя больше никогда! Усекла?!
Ресницы Леры задрожали, она тяжело сглотнула и кивнула.
- Ты отдыхай пока, я вернусь завтра, когда ты придешь в себя, и мы поговорим.
Два месяца спустя Глеб стоял на ступеньках диспансера с рюкзаком за плечом и самозабвенно курил. Рядом сидела Лера в разорванных колготках и рыдала в голос. В свои права уже вступила золотая осень и сыпала, сыпала листву им под ноги. Через несколько минут к дверям клиники подъехало старенькое авто, из него вынырнул стройный и пружинистый Бекрев и радостно сжал в объятиях осунувшегося и изрядно заросшего Глеба. Лера плюхнулась на заднее сиденье рядом с возлюбленным, и он не попытался воспрепятствовать ей, однако всю дорогу смотрел в окно и болтал с Костей, не обращая на нее ни малейшего внимания. А потом уже возле дома, где он снимал квартиру, они вышли все втроем, и Лера попыталась что-то сказать, а Глеб лишь махнул рукой:
- Пить я не брошу, если тебя это интересует. Хочешь продолжать отношения – я не против. Считаешь меня плохим отцом для твоего будущего потомства – я не навязываюсь.
И Костя демонстративно подошел к Глебу, достал из сумки водку и протянул ему. Тот весело рассмеялся, дал Бекреву подзатыльник, и оба тут же скрылись в подъезде, а Лера осталась расплачиваться с таксистом, потом вздохнула и поплелась за ними.
На троих было всего две пол-литры, и Глеб послал Леру за добавкой. Она была уже слишком пьяна, чтобы сопротивляться и послать его к черту. Вернулась еще с двумя бутылками, они снова выпили. Почти не разговаривали, лишь Костя кидал на Глеба восторженно-пьяные взгляды, а у последнего глаза с каждой стопкой становились все мутнее.
- Паршиво мне, - протянул, наконец, Глеб и рухнул на кровать, пытаясь унять дрожь в руках. – Это не жизнь, а дерьмо какое-то. Ничего хорошего в ней нет и никогда не было, а вскрыться у меня духу не хватает. Слабак я унылый, одинокий.
- Глебушка, у тебя есть я, - пьяно пробормотал Костя, наклоняясь над ним и звонко чмокая его в щеку.
- И я, - добавила уже окончательно расплывшаяся Лера и запечатлела поцелуй на шершавых губах любовника.
- Человек всегда один. Даже если рядом те, кто его любит и якобы понимает. Полное понимание недостижимо. Было у меня такое два года, да сплыло. Руку бы себе отрезал, только бы вернуть то время, удержать его…
- Он и сейчас тебя слышит, - как-то посерьезнела вдруг Лера. – Оттуда, - и она ткнула пальцем в потолок. – Скажи ему все, что думаешь и чувствуешь. Помнишь, ты же верил когда-то? Неужели разуверился?
Глеб с сомнением нахмурился, а потом поднял глаза и крикнул:
- Илюха! Мне так мерзко тут, ты даже не представляешь! Если бы ты только мог вернуться хоть на один день, мне уже стало бы легче. Меня рвет от этой жизни. Меня бесят эти люди. Мне больно тут существовать. Больно. И никого нет рядом, никого. Я совсем один, Илюх… Не могу так больше, - и Глеб вдруг совершенно искренне разрыдался.
Лера покрывала поцелуями его правую щеку, а Костя – левую. Лерины пальцы расстегивали пуговицы на его рубашке, а Костины – дернули ширинку и смело скользнули под белье. Глеб застонал, но скорее от злости, чем от наслаждения. Костя обхватил губами его пока еще вялую плоть, а Лера опустила его ладонь себе на грудь, поспешно освобождаясь от бюстгальтера. Глеб повиновался обоим, но в глазах его образовался провал. Он скорее машинально щупал упругую грудь, скользил вниз по животу, забирался в трусики и в то же время толкался Косте в рот, раздвигая ноги под его ловкими пальцами, умело массировавшими простату… Они с Лерой кончили практически одновременно, и лишь Костя устало откинулся на спину и сбросил на пол запотевшие очки.
- Хотите, я трахну вас обоих по очереди? – флегматично произнес Глеб, нащупывая на тумбочке пачку сигарет, и вырубился, не успев даже чиркнуть зажигалкой.
Глеб на сцене – с выбритыми висками, набриолиненным пробором, черными ногтями и шипованными кожаными браслетами. Его злость, неудовлетворенность, одиночество, давно подавляемые эмоции – все материализуется в словах и выплескивается в зал – резко, грубо, отчаянно. Они пришли, чтобы увидеть прежнего кудрявого Глебку в красной пижамке, а видят готического монстра-мизантропа, не узнают его и печально качают головой. А он счастлив. Счастлив, что не надо, наконец-то, оглядываться вправо, ожидая одобрения, понукания или, напротив, осуждения. Не надо втягивать голову в плечи, если явился на концерт пьяным. Не надо себя бесконечно цензурировать. Не надо ни с кем спорить, никому ничего доказывать – все и так понимают тебя и готовы играть все, что ты скажешь. А еще здесь Костя, который не просто понимает и принимает, а любит. Любит самозабвенно и преданно. Любит так, как не любил даже Леха – Леха ценит в Глебе интеллект и поэтический дар, а Костя… Костя был бы рядом, будь Глеб простым бесталанным бомжом. И Глеб может вытворять с ним все, что угодно, тот лишь будет взирать на него с немым обожанием, внимать каждому слову, отзываться на каждое прикосновение. А после выступления затащит Глеба в туалет, где встанет на колени и самым простым способом снимет ему напряжение. Поднесет к губам флягу, позволит сделать несколько глотков и поведет уже слегка потерявшего ориентацию босса к автобусу. Глеб будет глупо улыбаться и спотыкаться о развязанные шнурки, дышать ему в лицо коньяком, царапать щеки трехдневной щетиной и жадно набрасываться на припасенный доширак.
