- Сурков что ли? – усмехнулся Глеб.
- А кабы и так? Я-то тебя твоим Кормильцевым ни секунды не попрекал!
- Будь он жив… - отчаянно выдохнул Глеб и тут же замолчал.
- Вон отсюда, - тихо произнес Вадим, указывая на дверь.
Глеб поднял на брата побледневшее лицо и едва слышно пробормотал:
- А я хотел просить тебя подыграть мне на “Сером небе”…
Вадим повернулся к нему, не веря своим ушам.
- Ну раз ты его больше не поешь, а я один не могу, мне нужен клавишник…
- Бекрева позови, - сухо бросил Вадим. – Он на алтарь всегда готов.
Глеб покачал головой.
- Ты хочешь вторые ностальгические что ли? И новую порцию судов и грязного белья? Хоть память мамы пощади…
- Вадик, я тут написал кое-что… Оно совсем не годится в Матрицу, как ни суй. Не наш концепт. Так, может, тогда…
- Хочешь мне с барского плеча для сольника тексты что ль подарить? – усмехнулся Вадим.
- Нет, я хотел предложить… В общем, давай попробуем записать их вдвоем, а? Принеси гитару, я сыграю их тебе.
На ватных ногах Вадим прошагал в кабинет, взял с дивана гитару и вернулся на кухню. Его мозг отказывался верить в происходящее.
И тут Глеб запел. Слушая альбомы Матрицы все эти девять лет, Вадим все больше убеждался в верности принятого когда-то решения о роспуске Агаты – ни одна из выпущенных Глебом песен даже при самой тщательной обработке не годилась на агатовский альбом. И Саша Козлов с ним бы согласился, Вадим знал это, изучил вкусы друга за много лет совместного творчества. Тексты Глеба в Матрице – слишком черствые, злые, а временами и совершенно бездарные – ранили Вадима, лишний раз доказывая ему его правоту: Агата умерла в первую очередь в их головах и сердцах.
И вот сейчас они с братом сидели на кухне, Глеб перебирал струны гитары и напевал надтреснутым голосом что-то показавшееся Вадиму вторым “Ураганом”. Такое же надрывное, больное, искреннее и вместе с тем прекрасное и полное света и страсти. Вадим перехватил пальцами гриф гитары и отобрал ее у брата.
- Ты Агату хочешь возродить, я правильно понимаю?
Глеб опустил голову, вжал ее в плечи и потер рукавом кончик носа.
- Мы же опять будем собачиться, ты это понимаешь?
- Тебе же понравилось, - хитро ухмыльнулся Глеб. – А, значит, не будем. Аранжируй как посчитаешь нужным.
- Может, ты и Олимпийский снова собрался покорить? – улыбнулся Вадим.
- А тебе слабо как тогда в Лужниках?
- Что, и красную пижамку с антресолей достанешь? – Вадим уже не в силах был сдерживать рвавшийся наружу смех.
- Новую сошью! – ладонь Глеба с грохотом опустилась на стол.
- А спорим, что тебе слабо! – крикнул Вадим.
- На пять миллионов что ли?
- А хоть бы и так!
- Эх, разбить некому, - вздохнул Глеб, не отпуская теплую ладонь брата, сжимая ее чуть крепче положенного.
- Не вопрос, я сейчас Котову позвоню, - и Вадим с шумом отодвинул табуретку.
Первый концерт в Олимпийском, приуроченный к выходу одиннадцатого студийного альбома Агаты Кристи, состоялся уже через восемь месяцев. В зале было не протолкнуться, и обезумевшие от счастья фанаты не знали, чего им ждать от вечно удивлявших их братьев. Но еще больше счастья светилось в глазах самих вышедших на сцену Самойловых. Похорошевший и подтянутый Глеб бойко крутил микрофонную стойку, не выпускал из губ электронную сигарету и по старинке заламывал брата, а потный Вадим во весь голос выкрикивал свое коронное на «Убей меня, убей себя», тыкался головой Глебу в грудь и скакал по сцене, раздирая струны. И словно эти проклятые девять лет унес за собой неведомый красный петух, огонь летучий, поглотила сытая свинья, подмел с мостовой уставший дворник, слизал языком вервольф…
И публика орала и бесновалась, и братья веселились и переглядывались…
И только один человек в толпе наблюдал за происходящим с плохо скрываемым раздражением. Он прослушал не больше трех песен и тут же направился к выходу, закусывая губу, прижимая ладонь ко лбу и бормоча себе под нос:
- А ведь я предупреждал его! Предупреждал! Все-таки зациклился… Как же быть-то теперь…
Человек вышел из Олимпийского и растворился в ночи.
========== Глава 1. Беглец ==========
Купи мою правду, море-океан,
Она мне уже не нужна.
Может быть, может быть, за твоей волной
Меня не найдут никогда.
Я убегаю.
Юля сладко потянулась и медленно открыла глаза: наступил долгожданный выходной, выезд на студию у Вадима не планировался – впервые за очень долгое время – и она лежала в полумраке и предвкушала, как они, наконец-то, позавтракают вместе – может, ей все-таки удастся уговорить его на оладьи, она сама уже устала от бесконечных диет и хотела хоть немного расслабиться. А потом… Андрей приглашал к себе на дачу на шашлыки, и хоть Вадим старался соблюдать субординацию… Юля рывком села. Ну конечно же, он давно встал. Он всегда, даже по выходным, вставал не позднее семи утра. Миновали те времена, когда именно Юле приходилось его расталкивать, таскать на пробежку и в холодный душ. Самодисциплина давно стала его вторым я. Юля встала, поднялась на цыпочки и снова сладко потянулась. Солнечные лучи проникали в спальню даже сквозь плотный гобелен, и она радостно подбежала к окну и раздвинула шторы. День обещал быть отменным.
На часах было уже около одиннадцати, значит, Вадим давно вернулся с пробежки и попивал кофе в кабинете, и Юля на цыпочках прокралась по коридору. Она толкнула ногой дверь и заглянула внутрь, однако, кабинет пустовал. Юля удивленно пожала плечами и потопала в гостиную: Вадим любил позаседать там в кресле и с гитарой или с очередным творением Мичио Каку. Но в гостиной его тоже не оказалось. Кухня! Она тут же ринулась туда, готовясь увидеть мужа, тайно уминающего бутерброд с докторской, пока она спит и не контролирует ситуацию. И Юля уже набрала воздуха в грудь, чтобы разразиться гневной тирадой, а затем все равно весело расхохотаться, но на кухне Вадима тоже не было. Стол сиял идеальной чистотой, на нем не наблюдалось ни крошки. Да и чайник был пустым и холодным – словно никто с прошлого вечера его и не кипятил… Юля задумчиво потерла лоб и для верности заглянула еще на балкон, но и там не обнаружила мужа.
Все еще бегает? Она вернулась в спальню, взяла с тумбочки мобильный и набрала его номер, и в следующую секунду в комнате заиграла: «Спрячь меня, лес, помоги, а я тебе вечную душу продам. Лучше тебе я отдам ее, чем тем, кто идет по моим по следам». Юля пожала плечами и недоуменно уставилась на звеневший мобильник мужа. Он никогда его не забывал. Даже уходя на пробежку. Ну что ж, все когда-то случается в первый раз.
Она поплелась на кухню жарить оладьи, чтобы встретить Вадима уже в полной кулинарной готовности. И через час на тарелке дымилась горка обаятельных оладий, а рядом красовались банка сгущенки и розетка с апельсиновым джемом. Он тратил на пробежку всегда не больше часа, однако на дворе был полдень, а Вадим все еще не вернулся. Юля задумалась, вспоминая вчерашний вечер: может быть, она что-то упустила? Может, он предупреждал ее о чем-то, а она забыла или прослушала? Да нет, вечер как вечер: Вадим вернулся из студии около десяти, поужинал в одиночестве, потом они посмотрели какую-то очередную мелодраму и завалились спать. Никаких планов на выходные не строили, а про визит к Каплеву Юля решила поговорить с ним уже на следующее утро. Точно! Каплев же!
Юля набрала номер Андрея.
- Привет, Юль. Ну что, ждать вас?
- Андрей, он тебе вчера не говорил, что отлучится куда-нибудь? Его с утра дома нет, и мобильный оставил в спальне. Ни записки, ничего. Я уже переживать начала…
- Да нет, - задумался Андрей. – Сказал только, что подумает насчет шашлыков, да и все. Ну ты не паникуй раньше времени, мало ли куда его срочно вызвали, а про телефон он мог вспомнить только по дороге. Ты звони, если что. Давай до вечера подождем.
