К июлю Глеб настолько погрузился в новую матричную жизнь, что Агата начала казаться ему даже не прошлым, а событием параллельного мира, случившимся в чьей-то чужой жизни. А он сам всегда существовал только так – одиноко и свободно. И вот наступило Нашествие, последний гвоздь в символический гроб уже давно сгнившего трупа. Глеб не пожелал посетить ни одну репетицию и пришел лишь за два часа до выступления. Вадим не захотел видеть Хакимова на барабанах, пригласив кого-то своего. Костю сперва тоже отверг, но тут Глеб встал намертво: либо Костя, либо Вадим будет исполнять все в одиночку. Разговор был сухой, безэмоциональный. Они не смотрели друг другу в глаза. И Глеб больше ничего не чувствовал.
А потом они заиграли, и жизнь, казавшаяся чьей-то чужой, вдруг снова напомнила о себе, подала голос из гроба, словно вампир, которому не успели вогнать в сердце осиновый кол. Глеб подходил к Косте, толкал его бедром, обнимал за шею и разумом понимал, что делает это лишь затем, чтобы контролировать собственное тело. В противном случае оно помимо его воли само пошагает к Вадиму и повиснет на нем – в точности как несколько лет назад. В какой-то момент тело все же взбунтовалось, ноги сами понесли Глеба направо, он вцепился ладонью в плечо брата и буквально прорычал едва ли ему не в ухо:
- Мама, это правда, мама, это правда, мама я ОПЯТЬ живой!
Он проделывал это тысячи раз на этой самой фразе, и Вадик всегда радостно подавался влево, вдавливая свое круглое плечо в ладонь обнимавшего его младшего. А сейчас он лишь отстранился и пыхнул сигаретой, которую не выпускал изо рта весь концерт. Глеб чертыхнулся и снова отступил к Косте: теперь между ними не было даже шва, была просто огромная дыра, которую уже не заштопать. Бекрев улыбался так радостно, смотрел на Глеба с такой гордостью, так страстно облизывал губы, что младшего, наконец, отпустило, и до конца концерта он больше ни разу не посмотрел на брата.
Когда они уже спускались со сцены, Вадим хлопнул Глеба по плечу и бросил:
- Спасибо.
- Вместо спасибо лучше бы перестал мне палки в колеса вставлять! – язвительно прошипел Глеб.
Вадим развернул того, еще помня о своем праве старшего, и вопросительно уставился в перекошенное злобой лицо Глеба.
- Я все знаю! И как ты на радио звонишь, как платишь им, чтобы меня в ротацию не брали!
- Глеб ты бредишь.
- Хакимову продюсеры все рассказали!
- Ясно. Ну разумеется Снейку поверить проще, чем родному брату.
- Да. Потому что я слишком хорошо тебя знаю, братик.
- Всего наилучшего. Если когда-нибудь захочешь поговорить со мной, а не с тем снейковым «Вадимом», который подкупает радиостанции, мой номер ты знаешь. А сейчас ты свободен. Наслаждайся.
Глеб вышел из гримерки в ночное поле Нашествия, поднял голову к небу и заорал. В этот крик он вложил все – память о прежних Нашествиях, счастье освобождения, эйфорию новой жизни, тоску по Илье и благодарность Косте, подошедшему к нему в тот миг сзади и обвившему руками.
- Я ДОМА! – орал он. - Я ДОМА! – и ветер подхватывал его крик и душил в своих порывах, не выпуская за пределы пьяной ночной вакханалии фестиваля.
========== Глава 18. Коварство и любовь ==========
Все, что я с тобой могу,
Так опасно, так ужасно.
Наверно, мы другие, наверно, мы не те,
Унылые и злые, немилые себе.
Кажется, она все это врет.
Давай, давай, вперед, к тебе вперед.
Безумие в глазах твоих, когда ты открываешь рот
Я вижу все вокруг наоборот.
- Ты хоть понимаешь, что тебя ждет, если он узнает?
- Не узнает. Кишка у него тонка. Наоборот – вздохнет свободнее, засчитает как прогиб и, возможно, обретет, наконец, счастье.
- Я, конечно, догадывался, что ты далеко не растоптанный хрупкий эдельвейс, Рудольфыч, но то, что ты до такой степени жесток и продуман… Впрочем, не мое это дело. Брат твой, разборки ваши. Поступай как знаешь. Но если ты настаиваешь, то нам надо к этому серьезно подготовиться.
- Зови его.
*
После возвращения из ловушки прошел целый месяц, в течение которого Глеб усиленно готовился к переезду домой в Асбест: разводился с Таней, закрывал Матрицу, размышлял, как поступить с Агатой, но так ни к чему и не пришел, поэтому пока решил оставить как есть. И вот когда дома все дела были закончены, а на поезд – все билеты куплены и до отъезда оставалось всего ничего, позвонил Каплев.
- На свадьбу пригласить хочешь? – за этот месяц у них с Андреем сложились какие-то странные отношения, но скорее приятные для них обоих, и Глеб знал, что они с Юлей уже ждут ребенка, и замечал в себе зачатки радости за эту таким непостижимым образом сложившуюся пару.
- Это само собой, но тут кино покруче дают. Пару часов назад к нам Вадим заходил.
- В смысле? Какой Вадим?
- Ну какой Вадим… наш, конечно. Брат твой старший. Прихватил кое-какие вещи, поздравил нас и отчалил. С Юлей дурно сделалось, даже скорую пришлось вызывать, поэтому, извини, приятель, смог набрать тебя только сейчас, когда она заснула.
- Вадим?! А зачем он приходил?
- Да бог его знает. Он и не разговаривал с нами особо. Открыл дверь своим ключом, прошел и сразу к себе в кабинет к шкафу. Я сперва и не понял, что происходит. Потом вижу: Самойлов копошится в шкафу. Позвал Юлю, потому что решил, что у меня глюки. И с ней припадок случился тут же. Она бросилась к нему, кричать начала, разрыдалась. Я насилу ее оттащил. А он как-то странно себя повел: вообще никак не отреагировал на ее истерику, не обнял даже, не попытался утешить. Так, побледнел слегка, волосы поправил, шкаф закрыл да и в коридор рванул. Я его поймал уже на выходе, попытался хоть что-то выяснить, но куда там. Сказал только, что вернулся, забрал документы и переезжает жить в другое место, а их с Юлей развод остается по-прежнему в силе.
Глеб прижал трубку ухом к плечу и перехватил левое запястье пальцами правой руки, принимаясь отчаянно его тереть.
- И что мне с этим делать?
- Просто имей в виду. Придет он к тебе или нет – этого я не знаю, но будь готов, что он может позвонить или заявиться собственной персоной.
Через полчаса после их разговора в дверь и вправду раздался звонок. И если еще час назад Глеб бы даже не стал открывать, перевернувшись на другой бок, то теперь он подскочил с дивана, в несколько прыжков преодолел расстояние до двери и прильнул к глазку: так и есть, по ту сторону виднелась самоуверенная фигура Вадима Рудольфовича.
- Тебе чего? – спросил Глеб, не собираясь открывать ему дверь.
- Поговорить.
- Поговорили уже, все обсудили. Хватит.
- Не все. Открой, это важно.
- У тебя всё всегда важно, а заканчивается это то матом, то ненавистью, то судами.
- Я слышал, ты в Асбест собрался?
- Твое какое дело?
- Можно с тобой?..
Глеб резко дернул дверь на себя и впился взглядом в невозмутимые карие глаза старшего.
- Ты и там хочешь донимать меня? Нет уж, уволь. Я хочу жить один – отныне и до самого конца.
- Боишься, буду донимать тебя своими политическими взглядами? – в глазах Вадима мелькнула игривая усмешка. – Буду будить тебя аккордами задонбасса, а потом поселю у нас мсье Суркова для полноценного лямур детруа? Или тебя пугает иное? – Вадим сделал шаг вперед и навис над казавшимся теперь без своих извечных гриндеров таким маленьким Глебом.
Глеб нахмурился, на переносице образовалась глубокая складка, затем отступил в коридор, пропуская брата внутрь.
- Хороший из меня пуделек вышел, а? – старший пригладил свисавшие на лицо кудрявые пряди и принялся разуваться.
- Вадик, с тобой все в порядке? Ты ничего не принимал сегодня? Или… это ловушка так на тебя подействовала? Долго ты в ней торчал?
- Дольше, чем ты думаешь, Глеб, - он прошел в гостиную, окинул взглядом пару плотно набитых вещами рюкзаков и опустился на диван. – Так я могу поехать с тобой?
