- Костя? – Глеб приподнялся на локтях. – Ты трахать что ли меня собрался? – в голосе Глеба не слышалось ни капли возмущения или сопротивления, скорее равнодушное удивление.

Бекрев не поднял глаз, лишь легонько надавил пальцем, медленно проникая внутрь, и Глеб тут же утробно застонал, откидываясь на подушку и сжимая ладонями виски. На секунду ему почудилось, будто что-то не так, и глаза уловили черное кожаное пятно. Глеб выставил вперед правую руку и несколько секунд бездумно рассматривал расстегнувшуюся и вот-вот грозившую слететь велосипедную перчатку. Тут же резким движением он стянул ее сам и швырнул в сторону, обхватывая голову Бекрева обеими руками и притягивая его к себе.

- Глеб, я люблю тебя… - но Глеб не слушает его, лишь впивается в губы грубым поцелуем.

Костя ложится сверху, упирается ему в бедро возбужденным членом, а Глеб лежит, распластавшись, и целует Костю одними губами, и его начавшая уже было зарождаться под действием активного минета эрекция постепенно опадает. Костя тянется рукой к его паху, но Глеб перехватывает его руку, а затем сталкивает с себя и самого Костю.

- Давай спать, герой-любовник.

И они засыпают прямо так – нелепо обнявшись, а Глеб – без штанов, без белья и даже без одеяла.

Наутро кто-то стучится в дверь, Костя плетется открывать, даже не посмотрев, что там с Глебом, и в номер заходит печальный Вадим: билеты на поезд удалось поменять, не нужно ждать еще целый день, можно выезжать прямо сейчас. Несколько секунд он смотрит на распластавшегося полуголого Глеба, потом переводит взгляд на взъерошенного Бекрева с распухшими от поцелуев губами и не произносит ни слова. Просто разворачивается и выходит из номера. Костя сам принимается будить незадачливого любовника.

- Глеб, вставай! Вадим приходил! Надо на поезд бежать!

- Что? – тянет Глеб, едва разлепляя веки.

Костя поспешно натягивает на него трусы, затем штаны, кое-как застегивает рубашку, кидает в сумку те из Глебовых вещей, что попадаются ему на глаза, а затем толкает неподвижное тело к выходу. У дверей гостиницы их уже ждет такси. Уже устроившись на заднем сиденье и уткнувшись носом в стекло, наблюдая за тем, как водитель давит на газ, Глеб вдруг вздрогнул и закричал:

- Остановите машину! Я забыл! Забыл кое-что в номере!

Перед глазами на удивление четко встала летевшая по воздуху куда-то в угол да так и оставшаяся там лежать велосипедная перчатка.

- Поздно, - прорычал с переднего сиденья Вадим. – Документы с собой, все остальное можно купить.

- Нет! – продолжал вопить Глеб. – Это я точно нигде больше не куплю, - и его грудь внезапно сдавило рыданиями. – Костя, я забыл там ее, я ее там оставил…

Костя гладил всхлипывающего Глеба по голове, а Вадим зло смотрел на дорогу.

Первым делом по возвращении в Москву Глеб рванул в спортивный магазин в поисках похожих перчаток, но те давно уже с кожи перешли на более практичные и легкие материалы. В голове свербила мысль забрать оставшуюся у Вадима, но Глеб упорно гнал ее от себя: брат не должен был знать всего этого. Потерял и потерял. Что-то более-менее подходящее нашлось только в секс-шопе, и на следующий же концерт Глеб нацепил более громоздкую кожаную митенку с шипами, а Вадим не сказал ни слова, лишь бросил подозрительный взгляд на обновку и удалился в свой конец сцены.

После каждого концерта Глеб запирался в номере с Костей, они распивали очередную бутылку и доводили до ума наспех набросанные Глебом песни: уже весной следующего года у новой группы, не имеющей пока даже названия, было запланировано первое самостоятельное выступление.

Города мелькали чередой вагонов, автобусов, самолетов и обшарпанных легковушек, огромными и крошечными залами, где публика неизменно разворачивала перед их глазами плакаты с просьбами остаться, не расходиться. Вадим лишь обреченно качал головой, а Глеб весело смеялся.

В Саранске все с самого начала пошло наперекосяк: завезли старое, наполовину непригодное оборудование, и Вадиму потребовалось несколько часов, чтобы привести его хотя бы в немного достойный вид. Глеб недолго помялся на сцене, проверив работу баса, и тут же испарился вместе с Костей в гримерку, где их уже ждала фляга коньяка. Бекрев не стал пить перед концертом, а Глеб храбро сделал глоток: в прошлом они с Вадимом часто надирались перед ответственными выступлениями и едва держались на ногах и друг за друга, это в последнее время брат стал слишком правильным и заносчивым в своем морализаторстве. Зов природы погнал Глеба в коридор уже через час, и он выполз из гримерки. На обратном пути решил заглянуть на сцену, проверить, все ли готово, все ли проводки, наконец, воткнуты, но замер за кулисами, заслышав громкий и раздраженный голос Вадима, говорившего по телефону.

- … достал! Революционер хренов, а то лыка не вяжет, то гитару не знает, с какого конца взять. Когда уже кончится все это, как же я устал… Да, да, вот именно! Пуп земли бля. Пусть попробует теперь один, пусть хлебнет самостоятельной жизни, выкормыш Илюхин. Пусть попытается прокормиться на своем нигилизме. Я погляжу, через сколько недель он ко мне на коленях приползет и попросит назад в Агату взять. На баррикады он, видите ли, собрался, а сам с Бекревым в койке кувыркается. Комманданте бля выискался! Мир у него дерьмовый! Да что он про этот мир знает! Сидел вечно на чужой шее, и люди у него плохие, и с народом-то не повезло, и с властями, и со страной, и даже с братом, вот незадача! Да пусть катится к чертям собачьим, скорее бы развязаться с ним уже, всего несколько концертов осталось, и хоть вздохну свободно. В детстве не общались, и сейчас хоть отдохну от него, пусть живет как хочет. Боже, любимая, как я устал с ним, ты не представляешь. Он всю кровь из меня выпил. Сейчас вот бухать ушел, а я еле настроил тут все. Выползет вот со своим Бекревым, еле держась на ногах, а меня от одного вида его воротит. Скорей бы все закончилось… Да, да, но тут уже ничего не попишешь. Ладно, любимая…

Глеб не стал дослушивать воркование и, спотыкаясь, поковылял назад в гримерку, взял со стола флягу и в один присест допил коньяк.

- Глеб, ты чего?! – возмутился Костя. - Нам сейчас на сцену выходить, ты же рухнешь там от литра коньяка-то!

- Лучше, чтобы блеванул. И прямо ему под ноги, чтобы он поскользнулся и рожей в мою блевотину приложился, - зло прохрипел Глеб, копошась в рюкзаке в поисках новой бутылки.

Концерт начался через сорок минут, когда коньяк уже безнадежно ударил младшему в голову. Вадим обеспокоенно покосился в сторону брата, тут же поняв, что тот едва держится на ногах, но лишь раздраженно покачал головой и никак не прокомментировал происходящее. Глеб крепко ухватился за микрофонную стойку, пошире расставил ноги, прикрыл глаза… Многолетний опыт выступления под веществами не подводил, но только поначалу. Глеб пару раз повернул голову вправо: брат не смотрел в его сторону и даже как-то слегка дернул плечом, словно отмахиваясь от взгляда, как от назойливой мухи. В этот самый момент Глеб ощутил острый приступ тошноты. Концерт еще даже не перевалил за экватор, а младший поспешно скинул бас и скрылся за кулисами, сполз по ступенькам и присел на корточки, вытирая со лба пот от интоксикации. Рядом тут же присел Леха и протянул ему бутылку.

- Глотни, легче будет.

- Выпью еще – точно блевану. И тогда хрен мне, а не гонорар за концерт. Вадик такого точно не простит.

- Нечего дешевый коньяк пить, лучше уж спиртягу водой разбавлять, - авторитетно произнес Леха и заставил Глеба таки сделать несколько глотков из бутылки.

Голова закружилась сильнее, но тошнота отступила.

- Бля, там по сету сейчас «В такси» должна быть. Я же ее пою… - спохватился вдруг Глеб, пытаясь подняться на ноги.

- Сиди пока, он выкрутится как-нибудь. Не впервой поди.

Глеб вяло хихикнул и опустил голову на Лехино плечо. Тот погладил его по волосам, коснулся губами плохо выбритой щеки.

- Классный ты, Леха. Будь я бабой…