- Мне-то уж не ври. Я-то уж видел твои счастливые глаза в Лужниках.

- Ага, под транками. Хрен ли им счастливыми не быть.

- Глеб, если тебе все это так осточертело, так чего ты мучаешься, а? Чего таскаешься по турам с ненавистной группой и ее ненавистным репертуаром? – лицо Вадима внезапно перекосило от болезненной злобы.

- А куда деваться-то, - развел Глеб руками.

- Гуляй в сольное плавание! Пиши там про порванные мечты и гены родного рабства. Раз уж Агата так тебя поработила, то будь Спартаком, сбрось эти оковы и катись на свободу!

Глеб поднял на брата удивленный взгляд: Вадима словно выворачивало наизнанку, в глазах светилась бешеная ярость, кулаки были сжаты до хруста в суставах, по скулам гуляли желваки, щеки покрылись пунцовыми пятнами.

- Да мне-то есть с чем уходить, а ты-то с чем останешься?

- Не бойся, не пропаду. Рок-лабом продолжу заниматься, еще одни “Полуострова” выпущу…

- Ах ну да, за тебя ли мне переживать! – губы Глеба искривились в язвительной усмешке. – Ты свой зад продашь задорого!

Суставы пальцев старшего вновь оглушительно хрустнули, он стиснул зубы, но сдержался и лишь отвернулся к окну.

- А вот теперь давай спокойно и серьезно, - процедил Вадим, так и не повернувшись к брату. – Если тебе вправду все надоело и от всего тошнит, уходи, держать не буду. Даже с музыкантами помогу.

- Вадик? – изумился Глеб, не понимая, шутит брат или издевается над ним.

- Но у меня будет одно условие. Мы докатаем эти гастроли, запишем прощальный альбом и проведем еще один тур – последний. После этого ты можешь забыть о моем существовании, - все это он произнес, уткнувшись лбом в прохладное стекло автобуса, запотевшее от его возбужденного дыхания.

Глеб смотрел на скорченную фигуру брата и никак не мог осознать происходящее: ему дают свободу? Больше не нужно будет склоняться перед фигурой цензора? Не надо ездить на эти пивные фестивали? Не прятать тексты под подушку? Не ругаться до крови за каждую фразу? И не испытывать этого мучительного возбуждения при виде брата, ставшего вдруг врагом, а не соратником? Он наконец-то будет свободен? Сердце Глеба подпрыгнуло куда-то к вискам, глухо бухнуло кровью в ушах, разлилось восторгом по щекам. Еще год, от силы полтора, и льва отпустят назад в саванну подальше от возлюбленного истязателя? И Глеб не выдержал – прижался к брату всем телом, уткнулся носом ему в шею и прошептал:

- Спасибо…

Тот только дернул плечом, и Глеб сквозь полумрак автобуса не увидел крошечной слезинки, скатившейся по щеке брата.

Глеб терпеливо и смиренно докатал тур, периодически показывая Вадиму наброски песен. Тот больше ничего не критиковал, сказал лишь, что у него тоже есть несколько. Глеб насторожился: Вадик снова пишет? И не показывает ему?

- Не сурковские наработки, я надеюсь?

Еще год назад Вадим вспылил бы, шарахнул Глеба спиной о стену, а тут лишь устало помотал головой.

- Я подобрал музыкантов. Завтра знакомиться приходи. Заодно и Андрюхе все скажем, чего тянуть.

Решение уволить Котова было принято Вадимом, но Глеб и сам понимал, что докатать финальный тур втроем было просто невозможно. Андрей не вынес бы этого, мотал бы нервы им обоим, и без того измученным друг другом. Нужна была свежая незамутненная больным агатовским прошлым кровь. Всего на год, на один короткий год агонии Агаты.

И вот они стояли перед братьями: худенький светловолосый клавишник, смущенно переминавшийся с ноги на ногу, и флегматичный барабанщик с оригинальной стрижкой и модным макияжем.

- Где-то я тебя уже видел, - протянул Глеб, пристально рассматривая ударника.

- Может, в Наиве? – усмехнулся тот, и его бесцветные глаза прищурились.

- Точно! Хакимов! – почему-то жутко обрадовался Глеб хоть и совсем мало знакомому лицу. – Как он тебя-то заманил? Что посулил? – и он вдруг полез обниматься, а Хакимов растерялся, похлопал его по спине и слегка отстранился.

- Какой же дурак откажется от тура с Агатой? А сесть за барабаны Котова – двойная честь, - сладкий елей лился из уст нового ударника, и Глеб ощутил волну тепла, накрывшую его с головой.

Брат стоял в углу и теребил струны стратокастера.

- Константин Бекрев, - хрупкий светловолосый парень протянул Глебу узкую ладонь с длинными музыкальными пальцами, они были прохладные, но на удивление податливые, и грубая крупная ладонь Глеба ощутила их легкое подрагивание и чуть сильнее сдавила руку клавишника.

Тот натужно улыбнулся и смущенно опустил глаза.

- Мы уже тут репетировать потихоньку начали, - робко заметил он, и в глазах его сквозь стекла модных очков сверкнуло восхищение.

Глеб потянулся к басу, каждой мышцей ощущая на себе взгляд Бекрева, и в сердце его снова разлилось блаженное тепло. Он прикрыл глаза, зажал пальцами струны и затянул:

- Когда бы нас не встретила любовь, мы будем к ней готовы всесторонне!

- Возьму ее и в море утоплю за то, что я еще тебя люблю, - прорычал из угла Вадим. – За работу.

Бекрев оказался виртуозом, и Глеб, замерев, с наслаждением наблюдал за тем, как скользили его пальцы по белой синтезаторной глади. Бледное тонкое лицо Кости в своей сосредоточенности было столь красиво и изящно, что Глебу отчего-то невольно вспомнился грубоватый, словно вырубленный топором из огромной чурки, Леха с его рыхлой кожей и нависающим лбом. Костя на его фоне казался сказочным принцем, и Глеб не сразу понял, как колотится его сердце при виде этих хрупких пальцев и серых глаз – как раз цвета того неба, что обрушилось на Глеба в далеком 86-м.

Когда оба, смущенно расшаркавшись, покинули студию, Вадим аккуратно сложил гитары по чехлам и тоже направился к двери.

- И что, даже не спросишь меня, как они мне?

- Как они тебе? – без малейшей эмоции в голосе выдал Вадим, даже не обернувшись.

- Нет, это уже за гранью! – Глеб подскочил к брату и схватил того за плечи. – Ты ведь их мне хочешь отдать в новую группу? Я же, по крайней мере, их хотя бы одобрить должен!

- Так одобряй, кто мешает? Или не одобряй. Никто ж не заставляет тебя брать именно их.

- А для Агаты, значит, моего мнения спрашивать необязательно, да? Для Агаты ты сам все решил! Ну как обычно, чего тут удивляться…

- Так они тебе не понравились?

- Ну почему же…

- Тогда чего раскудахтался? – устало бросил Вадим, открывая дверь.

- Тебе всегда было плевать на мое мнение. Даже сейчас.

- Ну да. Именно поэтому 90% песен Агаты написаны тобой. Исключительно потому, что на твое мнение мне всегда было плевать. Пока, Глеб. Следующая репетиция завтра. Тащи все черновики, будем выбирать, с чем идти на премьеру.

Дверь захлопнулась прямо перед его носом, но перед этим он успел заметить сутулую спину брата на секунду застывшую в проеме. Рука сама потянулась к мобильному и по привычке набрала было уже выученный наизусть номер Вадима, но усилием воли Глеб стер ненавистные цифры, выудил из памяти телефона номер Бекрева, и тот ответил после первого же гудка.

- Значит, вы с Димоном теперь моя новая группа, так? В таком случае предлагаю это отметить у меня.

- А я один. Хакимов, кажется, к Чаче отбыл. Я не в курсе, я же с ним и незнаком особо, - пролепетал Костя.

- Тогда приезжай один. Так даже лучше будет, адрес сброшу в смс.

И Глебу почудилось тяжелое дыхание Кости в трубке.

Костя пришел с пакетом еды, смущенно мялся на пороге, поправлял очки. Глеб затащил его в кухню, достал только что купленный коньяк и, вскрыв бутылку, тут же сделал несколько глотков прямо из горла.

- Давай за свободу. Где он тебя нашел-то хоть?

- Рок-лаб, - пожал плечами Костя, доставая из пакета нехитрые холостяцкие консервы и раскладывая их на столе. – Не слышал группу «Мир огня»?

- Мне иногда кажется, что я вообще уже ничего кроме Агаты не знаю. Даже и не верится, что все это скоро закончится.

- Ты рад?

- Даже не представляешь как. Всегда хотел свою группу. С 16 чертовых лет. Давай выпьем, Кость.