- Оклемался? – радостно похлопал тот его по плечу.

- Мне галоперидол дают, ты не в курсе? – Глеб наклонился к самому уху Котова.

- Если будешь продолжать твердить про сына и брата, дадут. На тебя такое периодически накатывает – раз в несколько месяцев начинаешь про какого-то Вадима твердить. Мы уже привыкли. Правда, давненько рецидива не случалось, я уж и подзабыть даже успел. Егор Владиславович тебя, было, выписывать собрался, а тут опять Вадим выплыл. Ты хоть сиди и врачу не вякай про него, иначе до лоботомии может дело дойти. Они и так бесятся, что ты отсюда не вылезаешь и государственный хлеб много лет проедаешь зазря.

- Так пусть выпишут. Меня ведь есть кому забрать отсюда? – осторожно поинтересовался Глеб, нащупывая почву для дальнейшего продвижения вглубь галлюцинации.

- В том-то и дело, что некому. Родители твои давно умерли, двоюродным братьям и теткам ты на фиг не уперся. А своей семьи у тебя и не было никогда. А, поскольку ты недееспособен, куда тебя выписывать? В интернат только.

- У меня и жилья нет никакого?

- Ну старую квартиру вашу сдают, деньги уходят твоему двоюродному брату, а ты тут за государственный счет.

- Андрюха, а что здесь делаешь ты? Как ты-то сюда попал?

- Да со мной-то как раз все ясно. Белая горячка. Когда накрывает, госпитализируют, потом отпускают. И так уже не один год. Все ждут, когда я пить брошу. А вот хрен им, не дождутся! Но меня радует, что даже в моменты рецидивов, когда ты не понимаешь, где находишься, и никого не узнаешь, ты всегда неизменно помнишь меня. Я что, тоже как-то фигурирую в том твоем бреде?

- Ну ты же наш барабанщик… Как я могу тебя не помнить?

- Кто я? – расхохотался Котов. – Барабанщик? Давай-ка кашу по-быстрому дохлебывай и пошли к тебе, перетрем за барабанщика.

Когда они быстро скользили в тапках по кафельному полу коридора, Котов зашептал Глебу на ухо, что вообще-то медперсонал не одобряет активное общение больных друг с другом. Но ему, Глебу, в этом отношении пошли навстречу, поскольку он самый давний их пациент, который не идет на контакт ни с кем, кроме Андрея. Потому на их дружбу и закрывают глаза – частенько из рецидивов шизофрении его выводит именно Котов, а не галоперидол.

- Значит, барабанщик, - протянул Андрей, плюхнувшись на тут же прогнувшуюся под ним железную кровать. – Ну-ка, ну-ка. Я все про Вадика до этого слушал, но и не догадывался, что я тоже – часть твоего бреда. Что за барабанщик?

- В нашей группе, - развел руками Глеб. – Точнее бывший барабанщик бывшей группы. Мы с Вадиком расстались, и…

- Так, постой, давай обо всем по порядку, а то я вообще уже ничего не понимаю.

И Глеб поведал Котову всю историю Агаты с самого начала, ощущая себя персонажем какого-то сюрреалистического кино, словно это именно Андрей был болен, а не он, Глеб. Или оба они были больны, оба грезили неизвестно о чем, оба пребывали в своих фантазиях, и что из них – реальность, не знал никто… Когда Глеб закончил, Котов почесал затылок и скривил губы.

- Мда… Дела… Бред бредом, конечно, и я не хочу тебя пугать, но… говоришь, у вас там был Александр Козлов на клавишах? Пойдем-ка со мной.

Они вышли в коридор, подошли к посту старшей сестры, и Андрей показал ему доску объявлений на стене, где висели все фото медперсонала. Он ткнул в одну из них, под которой значилось: Козлов Александр Константинович, психиатр.

- Он?

Увидев фотографию, Глеб вздрогнул и отпрянул, схватив Андрея за руку.

- Значит, он. Вообще он не твой лечащий, ты с ним и не пересекался практически… Давай-ка, посмотри другие фотки. Может, еще кого узнаешь.

Одной из медсестер была Станислава Матвеева, и Глеб вскрикнул, ткнув пальцем в ее фото. Больше он не узнал никого.

- Пойдем напишешь мне имена всех персонажей твоей галлюцинации, будем вычислять.

Через несколько минут, держа перед глазами список, Котов тут же начал подписывать рядом с каждой фамилией:

- Вадим Самойлов – не существует

- Андрей Котов – пациент, белая горячка

- Станислава Матвеева – медсестра

- Александр Козлов – психиатр

- Дмитрий Хакимов – областной психиатр

- Областной? – удивленно переспросил Глеб.

- Ну из клиники Екатеринбурга. Бывает тут пару раз в месяц, особо тяжелые случаи контролирует. Тебя ведет лично, вот ты его поэтому поди и запомнил.

- Как Екатеринбурга? Мы не в Москве разве?

- Мы в Асбесте, ты чего, какая Москва? Тебя не раз пытались увезти в областной центр, но ты каждый раз орал как резанный, бушевал, крушил тут все, поэтому приняли решение оставить тебя тут. Ты здесь самый тяжелый из всех, потому Хакимов к тебе и мотается. Он уж ненавидит тебя за это, но что поделать, служба… Так, поехали дальше.

- Константин Бекрев – наркоман-суицидник, фанат Лепса с гомосексуальными наклонностями

- Что?!

- У вас с ним кстати неплохие отношения, но у него сейчас период ремиссии. Не переживай, скоро опять сюда нагрянет, он уж тут лет девять как регулярно появляется.

- Валерий Аркадин – алкоголик, белая горячка

- Владимир Елистратов – легкая форма шизофрении

- Алексей Никонов – маниакально-депрессивный психоз, считает себя непризнанным гением, пишет стихи

- А я? Я-то их пишу? – осенило вдруг Глеба. – Я пишу стихи?

- Этого я не знаю, - пожал плечами Андрей. – Мне ты ничего не показывал и никогда об этом не упоминал во время ремиссии. А ну прочитай что-нибудь.

И Глеб срывающимся скрипучим голоском затянул «Серое небо». Андрей покачал головой:

- Нет, никогда не слышал.

- А это? – и Глеб запел «Как на войне», потом «Сказочную тайгу», «Опиум» - по несколько строчек из каждой песни.

- Не слышал. Но ты напой кому-нибудь еще, я же радио-то не слушаю, телевизор не смотрю.

- Ну Бутусова ты хоть знаешь? Есть в этом мире хотя бы Слава с Кормильцевым? – в отчаянии выдохнул Глеб.

- Бутусова знаю. Кормильцева – нет. Хотя… погоди, ты о каком Кормильцеве? У нас тут есть один. Илья зовут. Ты не его ли имеешь в виду?

Глеб рухнул на кровать, больно ударившись затылком о стену. Что же это, черт побери? Что это за мир? Откуда все это взялось?

- Пошли к нему. С ним поговорим. Он точно должен знать, что со мной происходит.

- Погоди, - остановил его Котов. – К нему так просто не попадешь. Это элитный псих. Говорят, находится тут по собственной воле и за свои собственные деньги. Говорят, с его доходами он мог бы лежать в лучших клиниках столицы ну или хотя бы в Екатеринбурге, а он поселился в нашей глуши, сидит в единственной приличной палате с телеком и отдельным душем, никого не принимает. Жена к нему только периодически наведывается. Говорят, у него шиза в терминальной стадии, его даже врачи побаиваются и относятся больше как к постояльцу, чем как к пациенту. У него и меню отдельное.

- Все равно пойдем. Я должен с ним переговорить. Если кто-то и сможет мне объяснить все происходящее, то только он. Я уже третью неделю живу в полном неведении. Я помню совсем другой мир и совсем другую жизнь. Вы все существуете в нем в совсем ином качестве. А еще там есть Вадик.

- Опять ты со своим Вадиком. Ты когда его только начал упоминать лет 35 назад, я все пытался найти этого товарища. Перешерстил весь персонал, всех психов что у нас, что в Екатеринбурге, всех наших знакомых поднял, всю твою родню перерыл. Никто никогда и ничего не слышал о Вадиме Самойлове. Ты его придумал, Глебсон – единственного из всего того цирка, что творится в твоей башке. Ну и сына еще, но его ты в этот раз упомянул впервые.

- Пошли к Илье, - не захотел дослушивать его речь Глеб. – Он сможет все объяснить.

Палата Кормильцева располагалась этажом выше. Дверь была не заперта, но Котов все же благоговейно постучал, прежде чем войти.

- Кто? – раздался из-за двери знакомый голос, и Глеб радостно улыбнулся.

- Илюха, это я, Глеб! – и он толкнул дверь и вошел.

Это было просторное помещение, ничем не напоминающее палату – скорее среднего пошиба гостиничный номер звезды на четыре. Широкая кровать, дешевенькие, но все же вполне домашние обои на стенах, на потолке люстра вместо лампочки Ильича, как у остальных, скромный палас на полу, на тумбочке – телевизор, у окна – письменный стол, заваленный бумагами, и компьютерное кресло – и вовсе небывалая роскошь для психушки. В нем-то и восседал заметно постаревший Илья с ноутбуком в руках. Он поднял очки на лоб и подслеповато уставился на вошедших.