- Вадик… - выдыхает Глеб одними губами, и глаза его темнеют, походя теперь цветом на предштормовое небо.
Пальцы Вадима касаются его возбужденной плоти через ткань трусов, и из груди Глеба вырывается неконтролируемый стон.
- Вадик…
В трусах тесно и горячо, а с проникновением туда ловких пальцев Вадима становится еще теснее. Глеб откидывает голову, больно ударяется ей о стену, но не задерживается на этом ощущении – вся его суть перетекла вниз, набухла и вожделела одного – ласки брата. Во взгляде Вадима читалось обреченное понимание, смирение и что-то еще неуловимое, неосознанное, но Глеб не собирался нырять в глубины Вадимовых глаз, чтобы разобраться в его чувствах и эмоциях – он смотрел на его крупную ладонь, оглаживавшую болезненно пульсировавшую плоть, и закусывал губу в предвкушении. Рука начала двигаться быстрее, а Вадим не сводил глаз с напряженного лица младшего. Черты того заострились, в них отразилась мука напополам с яростной похотью. Вадим вздохнул и вытер лоб другой рукой. Еще несколько рваных движений, Глеб толкнулся пару раз в крепко сжатый кулак Вадима и кончил, наконец, пачкая спермой их обоих. Вадим взял со стола пачку салфеток, тщательно вытер руку и обтер брата, поправил его трусы, застегнул штаны.
- Полегчало?
Глеб помотал головой, пьяно облизываясь: напряжение в паху было снято, но в мозгу по-прежнему жило возбуждение. Он сделал шаг вперед и рухнул на колени, вцепившись пальцами в кожаные штаны Вадима.
- О нет, - пробормотал тот, но не посмел оттолкнуть младшего.
Глеб рванул собачку молнии вниз и зарылся лицом в паху брата. Вадим не был возбужден, но что-то в его запахе, в неуловимых движениях, в мимике говорило о том, что он не станет сопротивляться, что он молча вытерпит все это, если Глебу это так необходимо. А Глеб вспоминал тот нечаянный поцелуй в вырез рубахи и распевание песен в порше и улыбался сам себе: врешь, братик, это нужно не мне одному, да разве ж ты признаешься в этом, чертов правоверный гетеро…
И вот приспущены трусы, и взору Глеба вновь открылось то, что он видел уже тысячи раз – в душе, в бане, в бесконечной череде гримерок. Но в мозгу вспыхивало всего одно – самое первое и самое яркое воспоминание: обнаженный Вадим в ванной, темные завитки волос и его уже почти взрослый член, заставивший сердце маленького Глеба биться чаще и болезненнее. И сейчас, стоя на коленях перед 38-летним братом, Глеб прикрыл глаза, вызывая в памяти ту картину, представляя, как все это проделал бы тогда юный и неискушенный малыш, распахнул губы и сомкнул их вокруг головки. Вадим застонал и моментально возбудился. И это 12-летний Глеб стоял там в ванной на коленях перед 17-летним братом и робко пробовал его на вкус и на ощупь, а юный Вадим, захлестываемый волной ужаса от происходящего, положил ладонь на крошечный затылок, пальцы его утонули в рыжих кудрях, и он облегченно выдохнул – Глебу скоро стукнет 33, то 12-летнее чудо давно выросло, превратившись в чудовище, требующее ласки и куда более страшных вещей. Широко распахнутые глаза Вадима смотрели вниз на то, как бережно скользят губы брата по его члену, а видели лишь фрейдистскую бездну. Пальцы его сжались в кулак, потянув вверх красные кудри, и Глеб едва не вскрикнул от боли. Сердце колотилось от безысходности, от мрака, в который оба они внезапно угодили. Глеб в своей красной пижаме с красными волосами и алеющими, словно рана, губами кровью растекался по черному полотну Вадима – и это была его собственная кровь, бороться с которой не было сил – оттолкнешь, оторвешь, и она вытечет вся без остатка. Лучше бездумно сигануть в бездну. Замешательство, негодование, смятение… все сменилось усталой обреченностью. Вадим слабо толкнулся в рот Глеба, и тот похотливо застонал, стискивая ладони на бедрах старшего. Еще несколько движений, и тягучая влага заполнила рот Глеба. Тот усмехнулся, вытер губы и поднял лицо.
- Это все кокс, - виновато выдавил Вадим. – Пора завязывать с этой дрянью, а то совсем с катушек слетим.
Поспешно застегнул штаны и вышел из гримерки. А Глеб так и остался стоять на коленях со вкусом спермы брата на губах, с ощущением его сильных пальцев в волосах и каменных бедер в ладонях. 12-летний Глеб стоял там и думал о небе, которое могло быть голубым, которое стало голубым на несколько коротких мгновений, но посерело вновь – на этот раз уже окончательно.
========== Глава 12. 1:1 ==========
Я не знаю, кто стучит.
Может, ты, а могут – в дверь.
Никому уже не верю.
Вот оно начинается
В дверь стучат, это в дверь стучат.
Дверь ещё поломается,
Но не выдержит их атак.
Привет, я знал,
Что очень скоро должен быть финал.
Я ждал,
Но то, что это ты…
К процедуре опознания Глеб тщательно подготовился – выпил куда больше обычного. Хотя это и было формальностью – анализ ДНК сводил все подобные процедуры к простой формальности, проводимой по традиции, и отказаться от которой внутренние органы отчего-то никак не желали. В черном мешке лежал обугленный труп в ошметках одежды. Разумеется, узнать личность погибшего не представлялось возможным. Глеб взял правую руку трупа, рассмотрел на ней обручальное кольцо – но кто нынче не носит колец? Хотя… Вадик развелся. Впрочем, он мог не успеть его снять или мучиться тоской по покинутой Юле.
Глеб отошел от стола и покачал головой:
- Я не знаю, кто это. Может, это и Вадик. Пусть экспертиза установит.
Внутри было подозрительно пусто, страха он не испытывал отчего-то, решив, что бояться будет уже по факту, когда узнает результаты анализа. Мало ли кем был умерший. В конце концов, поездка Вадима на Донбасс была всего лишь домыслом, за который не стоило и цепляться. Кроме того, при этом трупе не было обнаружено никакого оружия, что обрадовало Глеба. Просто потому что ему нужна была хоть крошечная причина для радости.
Он обещал следователю связаться с Кузнецовым, но не сделал этого и спустя несколько дней после того телефонного разговора. Мама его контактов не знала, их старые асбестовские друзья, на которых Глеб мог хоть как-то выйти, - тоже. После отъезда в Москву в 1983-м Паша растерял все старые связи, а с тех самых пор Глеб с ним практически и не общался. Пересекались несколько раз, когда и Вадик, и Паша приезжали на каникулы и по старой памяти бренчали вместе в гараже, но после выпуска из института дороги их, кажется, окончательно разошлись. По крайней мере, Глеб так считал и за 22 года работы в Агате Кристи ни разу не замечал, чтобы Вадик хоть как-то контактировал с Кузнецовым или упоминал про него. Хотя за прошедшие девять лет многое могло поменяться. И, получается, Вадик как-то нашел выход на Пашу. Если, конечно, это не было случайностью.
Проще всего было отдать все на откуп Петровке: пусть разбираются, им-то найти Кузнецова вообще не составит никакого труда, но Глебу страшно было привлекать излишнее внимание к этой истории – Пашин пистолет, каким-то образом попавший на стол к Вадиму, наверняка был сигналом – как минимум для Юли. Ведь не думал же Вадим, что дело дойдет до официального розыска. Впрочем, откуда Юля могла узнать, чей это пистолет, пусть даже и по номеру? Значит, Вадим совсем не про Пашу хотел ей сообщить, а намекал на нечто совсем иное. Вот только на что?
Единственное, что помнил Глеб про Кузнецова – это его обучение в МФТИ. Именно туда он и решил отправиться, чтобы хоть что-то узнать про их выпускника. Он не знал кафедру, не помнил Пашкиного отчества, знал только год поступления ну и родной город, дату рождения. Да и имя с фамилией были уж слишком традиционными и часто встречающимися.
Начать поиски он решил сразу с приемной ректора. Суровая барышня в очках Глеба не узнала, да он и сам постарался выглядеть приличнее – побрился, гриндера надевать не стал и походил на простого унылого пролетария. Он смущенно топтался у двери, пока девица мерила его презрительным взглядом, и, наконец, выдавил:
