- Вадик! – крикнул Глеб ему вслед и, догнав, вцепился в рукав куртки. – Вадик, ты чего?

- Ничего, - он дернул рукой, и пальцы Глеба выпустили куртку.

- Вадик, я не думал, что так произойдет, я не хотел…

- Ты никогда не хочешь, - сухо бросил Вадим.

- Поехали в студию прямо сейчас – наверстаем! Всего же семь дней прошло, ничего страшного…

Вадим развернулся к нему, схватил за шкирку и буквально втолкнул в лифт:

- Конечно же, мы пойдем в студию прямо сейчас, и я глаз с тебя не спущу до самого концерта. Второй раз откачивать не стану, не надейся.

- А сам-то! – заорал Глеб, не замечая отсутствия в лифте Ани, которая не успела добежать до закрытия дверей кабинки. – Мало я тебя в чувство после передозов приводил?

- Ни разу, - прорычал Вадим, толкая его спиной к стене и хватая за грудки.

- А кто недавно на передачу обнюхавшийся пришел?

- Пришел! Заметь! При-шел! На своих ногах. И на них же и ушел! А не валялся час при смерти.

- Вадик, я клянусь…

- Ане своей клянись, меня не трожь. В студию едем прямо сейчас.

Глеб плелся за ним и давал себе зарок завязать с наркотой навсегда. Ломки если и будут, то не такие страшные – вены у обоих чистые, завязать будет просто, надо уже брать себя в руки… Да и Аня обрадуется…

- На транках посидишь пока до концерта, - рассуждал Вадим, настраивая гитару. – Если уж совсем без веществ не можешь.

- А ты?

- Я себя контролирую, заметь.

- Т.е. ты продолжишь закидываться коксом, а я буду пить валерьянку? – взвился Глеб

- А это мысль, Глеб! Давай, бас бери уже и вперед.

Предложение выкрасить кудри Глеба в ярко-рыжий поступило от Ани – ей безумно понравился его новый красный костюм домашнего типа, и она решила дополнить его образ, довести до логического абсурда – уж краснеть, так с ног до головы. Вадик долго хохотал, завидев красноволосого братца, и в тот же день сам же покрасил свою и без того темную шевелюру в угольно-черный. Что, в свою очередь, потребовало столь же черного наряда.

- Красное на черном, - хохотал Глеб, перебирая пряди брата, а Вадим парировал:

- Лиса Алиса и кот Базилио! – и сердце Глеба начинало биться чаще.

В таком виде они и вышли на сцену Лужников. Видя, как Вадим перед выходом уничтожил дорожку белого порошка на столе, Глеб печально выдохнул: сам он уже полгода принимал исключительно нейролептики, хорошо снимавшие тревожное состояние, но не дававшие ни грамма кайфа. И перед концертом Вадим внимательно проследил за тем, чтобы Глеб и наркотики по-прежнему находились вдали друг от друга.

Увидев у своих ног людское море, Глеб ощутил прилив какого-то первобытного восторга – все они ждали их, мечтали о них. Девчонки в фанзоне восседали на плечах своих парней, некоторые были в одном белье, одна крутилась и вовсе без лифчика, и Глеба это страшно развеселило… А справа от него выжигал клеймо в мироздании его черноволосый демон. Гитара плавилась в его сильных руках, кожаные штаны беспощадно облегали стройные ноги и прочие рельефы и округлости… Нейролептики ударили Глебу в голову, словно горькое вино – он пьяно улыбнулся подошедшему к нему брату, обнял его за плечо, прижался лбом к его лбу, заглянул в расширенные зрачки… Под кокаином гитара старшего звучала еще ярче, пальцы словно обретали самостоятельную жизнь и душу и двигались по грифу в неведомом темпе и с неведомыми чувствами. Мокрые пряди облепили его щеки и шею, губы зажимали сигарету, а глаза то и дело метали молнии в сторону младшего.

- Я тебя ненавижу, вижу, но ко мне ты все ближе, ближе, - буквально орал он в микрофон, а Глеб прятал глаза, он знал, кому посвящена эта безумная песня.

Знал и боялся себе в этом признаться. Когда Вадим впервые сыграл ее Глебу, тот не стал задавать вопросов – все и так было ясно без слов. А старший вел себя как ни в чем не бывало – словно и не он вот так вот аллегорически признавался брату в странных чувствах. Сердце Глеба металось в груди, он боялся и ликовал одновременно.

И заламывал брата на Снайпере – зная, что Вадим точно никогда не догадается, о ком мечтал Глеб при написании слов «Молчать! Я твой господин! Не упирайся мне в живот коленкой!» Он знал, что решись он завалить брата в койку, дело не кончится одной коленкой в живот, но песня не жизнь, в ней ничто не мешает фантазировать на полную катушку…

Все два часа на сцене брат так близко… Его можно безопасно обнять, прижаться к нему всем телом, вдыхать острый запах его пота, не вызывая ни малейших подозрений. Смотреть на него глазами, полными восторга и вожделения, пошло вилять бедрами, намекая неведомо на что… И Вадим тоже участвовал в этой игре красных против черных – на одном поле за одну победу. Прижимая к животу гитару, он делал бедрами возвратно-поступательные движения, заставляя Глеба откидывать голову и облизывать губы, двигая языком во рту, задевая щеки, судорожно сжимать микрофон и тянуться к Вадиму за объятиями, за кусочком его – пусть даже самым крохотным в виде возбужденного потного брата – возбужденного всего лишь от классного концерта, а не при виде влюбленного Глеба. А вот Глеб был возбужден в самом плохом смысле этого слова, и этот факт скрывали лишь просторные штаны. Он мечтал поскорее добраться до туалета, ибо хоть транки и помогали на время снизить либидо, против Вадима они оказались абсолютно бессильны.

Откланявшись и спускаясь со сцены за кулисы, они вновь наткнулись на стайку журналистов, стабильно поджидавших их после каждого громкого концерта. На этот раз дамочка затараторила про шикарное выступление, поздравила с юбилеем, спросила про новый альбом, а под конец со смехом попросила их поцеловаться. И тут уже транки не помогали: в красных штанах творилось форменное безумие, и меньше всего Глебу сейчас хотелось ощущать на своих губах губы брата – неровен час он не сдержится и повалит Вадима на пол прямо на глазах у изумленной журналистской братии, и вот тогда заявлениями о провокации и стебе точно не отделаться. Глеб сжал кулаки и помотал головой, но Вадим со смехом повернулся к нему:

- Давай, слабо что ли? И пойдем переодеваться.

“Не слабо, Вадик. Если бы ты только знал, насколько не слабо. Ну что ж, ты сам напросился”. И Глеб не стал осторожничать, схватил брата за грудки, впечатал в стену и накрыл его губы своими. Вадим явно не ожидал подобного напора, но через секунду с готовностью ответил под бурное улюлюканье и редкие аплодисменты журналистов. И если бы не Глебово возбуждение, на том бы все и разошлись, но стоять так близко к брату, всего лишь в нескольких сантиметрах от его паха, и не воспользоваться крохотным шансом… Глеб прижался к Вадиму всем телом, полностью обнаруживая свое возбуждение, а язык его скользнул старшему в рот. Вадим напрягся, явно не понимая причин подобной прыти, но отталкивать брата на глазах у журналистов он не мог, а потому терпеливо ждал, когда тот закончит терзать его рот и прекратит тереться окаменевшим членом о его пах. Вадим перестал отвечать на поцелуй, но позволял Глебу делать с ним все, что вздумается, и лишь через пару минут в сознание Глеба вторглась мысль о том, что где-то тут поблизости стоит кучка изумленных журналистов, и он выдал себя прямо у них на глазах. Он тут же отпрянул от брата, вытер губы рукавом и деланно усмехнулся:

- С каждым разом все убедительнее и убедительнее выходит, правда? В следующий раз трахнуться нас попросите? Но это только за деньги и с хорошим порно-режиссером! Чао, котики! – и, послав им воздушный поцелуй, Глеб исчез за дверью гримерки.

Вадим последовал за ним.

- Глеб, - пробормотал он, захлопывая за собой дверь. – Ты безумен…

Глеб тряхнул кудрями и улыбнулся одними уголками губ. В камерности гримерки повторить тот подвиг с поцелуем он был не готов. Но Вадим сам шагнул навстречу и встал так близко, что его тяжело вздымавшаяся грудь касалась груди Глеба.

Ближе, еще ближе… В паху по-прежнему горит огнем, и Вадим снова это чувствует – на этот раз по собственной инициативе. Пальцы его осторожно касаются бедра брата, медленно поднимаются по нему выше к талии, скользят к ширинке и одним движением расстегивают ее.