Концерты поначалу давались тяжело, в гримерках стал еще чаще появляться кокаин, и именно Глеб зачастую тащил за собой Вадика на сцену и ставил у микрофонной стойки, а затем сам вис на брате, обнимая его за шею, перехватывая губами сигарету, кладя голову ему на плечо и не сводя с него воспаленного взгляда. После очередного из таких выступлений в кокаиновом угаре они спустились со сцены, держась друг за друга, и к ним тут же подлетел один из желтых журналистов, ткнул в нос микрофоном и прощебетал:

- Скажите, как вы переживаете смерть своего клавишника?

- А по нам не видно? – прорычал Глеб, похлопывая Вадика по плечу в страхе, что тот сейчас вломит бестактному папарацци.

- Видно, что вы очень сблизились с тех пор. Вы и подростками были влюблены друг в друга, как это обычно бывает?

- Как это обычно бывает? – промычал Вадим.

- Как это обычно бывает?! – повторил Глеб. – Вы знаете, как это бывает? Нет? Так смотрите же! – он развернулся лицом к брату, прижал его к себе, буквально вцепился пальцами ему в горло, чтобы тот и не думал сопротивляться, и властно накрыл его губы своими.

Вадим опешил и замер, а Глеб целовал его одними губами, чувствуя, как в животе снова оживают зловещие птеродактили, расправляя тяжелые кожистые крылья – там давно уже совсем не бабочки и совсем не порхали. Секунда, другая, третья… слишком долго для простой провокации, да и Вадим застыл, словно манекен, и Глеб буквально заставил себя оторваться от сладостных мягких губ и с вызовом посмотрел в глаза опешившему журналисту.

- Вы ведь на это намекали, так?

- Простите, - пробормотал он и тут же скрылся в темноте коридора.

- Глеб, ты чего? – заикаясь, вымолвил только что пришедший в себя Вадим.

- Да достали суки с тупыми вопросами. Может, теперь хоть отвянут, - и он демонстративно вытер губы ладонью и прошел в гримерку.

А журналист хоть и обалдел, но молчать об увиденном не стал, и уже в следующем же интервью им сразу прилетел вопрос про тот поцелуй с попыткой взять обоих на слабо:

- Слабо прямо на камеру? Для страждущих потомков!

Глеб, не мешкая, снова зажал брата в тиски и прижался губами к его рту. На этот раз Вадим ожидал этого и держался чуть свободнее, понимая, что брат работает на публику, поэтому и стал ему немного подыгрывать: раскрыл губы и слегка шевельнул ими. Глеб едва не застонал, почувствовав, как Вадик отвечает на его поцелуй, в паху снова отчаянно заныло, и Глеб тут же отодвинул лицо и плотоядно усмехнулся журналисту:

- Довольны? Фото сделали?

Журналист поднял вверх большой палец и убежал готовить сенсацию для своего издания.

- Надеюсь, эти козлы отстанут от нас со своими гомосексуальными провокациями, - прорычал Глеб, не глядя на Вадима, а внутри него все пело и ликовало.

К концерту в честь 15-летия Агаты готовились долго и муторно. Уже на стадии выбора сетлиста, разругавшись насмерть, оба вылетели из студии и разбежались по домам, не желая никогда больше не иметь друг с другом никаких дел. Но уже через пару дней Вадим, как ни в чем не бывало, пришел к Глебу, и скандал возобновился, но на этот раз уже без злобы и раздражения. Список был составлен, и необходимо было приступать к выбору площадки, постановке шоу, репетициям… Именно тогда в жизнь Глеба и вошла Аня – девочка, которую он знал больше десяти лет. Впервые он увидел ее совсем крохой, когда ему и самому было всего 17 – носил на руках, робко целовал в щеки и лоб, с благоговением поглядывая на ее мать – тогдашнего пиар-менеджера Агаты. Годы шли, Аня просто стала прочным элементом его жизни, который он никогда не воспринимал всерьез, а тут, заглянув с Вадиком как-то к ее матери, увидел вдруг вместо хрупкого угловатого подростка сформировавшуюся девушку, оригинально одетую с интересной стрижкой и смелыми взглядами. Влюбился? Наверное, в другое время, в другом месте или в другом мире это чувство можно было бы охарактеризовать именно так. Среди знакомых тут же зашушукались, как похожа она на первую жену Глеба – тоже кареглазая, тоже темноволосая, тот же типаж, правда, в этот раз намного моложе… А самому Глебу в ее чертах снова мерещился Вадик – в том, как по-хозяйски она брала его под руку, как властно переодевала из нелепых рубашек, как сажала на диету и пыталась решить вопрос с кокаином и героином. Вадика нельзя было обнять как-то иначе, чем просто по братски – за плечи, нельзя было скользнуть ладонями ниже спины, нельзя целоваться по-настоящему – не прячась за маской провокации для журналистов, а уж про постель Глеб и мечтать не смел. И когда первая жена сбежала, не выдержав его эгоизма и истеричности, на смену ей тут же пришла вторая вадикова копия – Анна.

Однако, при всей своей похожести на старшего брата, его власти над Глебом обрести у нее не выходило. В кризисных ситуациях она всегда бежала к телефону и набирала Вадима – надо ли было притащить Глеба домой с очередной пьянки, или случался передоз. И Вадим закатывал глаза к потолку, но всегда приезжал и приводил младшего в чувство. А когда они отправлялись на гастроли, Аня буквально требовала, чтобы Вадим везде следовал за Глебом и контролировал каждый его шаг. А Вадим смеялся: чтобы какая-то очередная девчонка учила его обращению с родным братом, которому он менял подгузники и защищал от хулиганов? Жены уходят и приходят, а этот мелкий паразит останется с ним на всю жизнь, и в советах временщиц он нуждался меньше всего.

Страшный звонок случился как ни странно рано утром – накануне первой репетиции готовящегося грандиозного концерта к юбилею. Аня рыдала и едва могла построить связную фразу:

- Вадим, он….он… кажется, он умер… Тут какой-то порошок на столе…

- Какого цвета? – нахмурился Вадим. – Белый?

- Нет, светло-коричневый кажется. Ну или бежевый.

Вадим, ничего не сказав, бросил трубку и тут же вызвал такси.

Глеб лежал на полу кухни, сливаясь по цвету с потолком, руки его были раскинуты, ногти посинели, губы – почти почернели, глаза закатились, и не ощущалось никаких признаков дыхания.

- Скорую вызвала? – бросил Вадим, скидывая куртку и падая на колени перед братом.

- Нет, я боялась, тут же наркотик, вдруг нас…?

- Смети все, что осталось, и смой в унитаз. Уборку проведи, но сперва вызови скорую. У него передоз герыча.

- Но он же не кололся… - в ужасе пробормотала Аня.

- А для передоза колоться необязательно, - и он уперся ладонями в грудь Глеба и принялся качать его сердце, в глубине души осознавая, что скорее всего уже слишком поздно – неизвестно, сколько времени прошло с того момента, как он вот так вот рухнул.

- Сказали, что будут только через час, - Аня хлопала глазами, смаргивая слезы, и испуганно переводила взгляд с одного брата на другого.

- Иди делай влажную уборку с хлоркой! – прорычал Вадим и зажал брату нос, а затем глубоко вдохнул и выдохнул Глебу в рот.

Еще раз и еще. Ему надо продержаться целый час, пока не приедет скорая – качать и качать сердце, вдыхать и вдыхать воздух ему в глотку уже без всякой надежды, просто от отчаяния. Он не чувствовал ни дыхания, ни сердцебиения младшего, но его это уже и не заботило, он выполнял функцию робота – непрямой массаж сердца, искусственное дыхание. Минуты превращались в часы, от недостатка кислорода кружилась голова, руки ныли, ноги затекли от неудобной позы, но сам Вадим не ощущал ничего – массаж сердца, искусственное дыхание. Ладони на грудь, губы к губам и так без остановки, не чувствуя, что сам того и гляди свалишься с ног и потеряешь сознание. И когда кто-то оттащил его от тела, сунул под нос нашатырь, Вадим поморщился и привалился спиной к стене.

- Да вы герой, - послышалось откуда-то сверху, - а брат ваш в рубашке родился.

Сквозь пелену перед глазами Вадим видел, как Глеба положили на носилки и вынесли из квартиры, и в следующую же секунду он лишился чувств.

Когда через несколько дней Глеба выписывали, и Вадим вдвоем с Аней приехали забирать его из больницы, то Аня сперва бросилась ему на шею, а потом отхлестала по щекам и принялась отчаянно целовать всюду, куда могли дотянуться ее губы, а Вадим даже не посмотрел ему в глаза, лишь поднял сумку с вещами и пошел к лифту.