- А что если я помогу вам выстроить баню и буду платить фиксированную сумму в месяц? Вы не прогоните меня? – спросил однажды Глеб своего хозяина.

- Ты же ищешь брата. Здесь ты его не найдешь.

- Ошибаетесь. Я уже его нашел. И как раз здесь.

Горец ничего не имел против, лишь настаивал, чтобы Глеб обзавелся хоть каким-нибудь скарбом, прежде чем пытаться надолго осесть на Алтае. Ну и как-то завершить всю свою прошлую жизнь. Да Глеб и сам понимал, что нужно на какое-то время все же вернуться в Москву – оформить развод с Таней, снять побольше наличных, встретиться с мамой и сыном… И уже по пути в Бийск, когда он трясся в кузове очередного грузовика, ему позвонила Юля.

- Как ты?

- Как заново родился, - просто и честно ответил он. – А ты?

- Ну фактически так же, - тут она замялась. – Андрей переезжает ко мне.

- Быстро вы… - начал было Глеб, но тут же осекся. – Впрочем, я вас поздравляю. В нашу семью должно уже, наконец, придти счастье…

- Про Вадика ничего не слышно? – задал Глеб единственный по-настоящему волновавший его вопрос.

- Знаешь, а я ведь не для Вадима туда ездила. Я только теперь это поняла…

Да и ехавший на перекладных до Бийска Глеб уже твердо решил, что поиски он на этом завершит. Если полиции еще нужны его показания, он их непременно даст, но брата он отныне оставит в покое. Если такова воля Вадима, если это сделало его свободным и счастливым, не Глебу лезть во все это и пытаться исправить уже разбитое и сломанное – из черепков заново чашку не возродить. И если они с братом всю жизнь только и делали, что разрушали друг друга и самих себя, то пусть хоть сейчас оба они отведают тишины. Тишина – это все, что им нужно. Полная тишина и отсутствие друг друга.

Следователь позвонил, когда Глеб добрался до аэропорта Новосибирска. И сразу вернул его с алтайских небес в московскую реальность.

- Мы выяснили, кому принадлежало оружие, фигурирующее на видео с вашим братом. Вам знакомо имя Павла Кузнецова?

На несколько секунд Глеб напряженно задумался, а потом шумно выдохнул и улыбнулся: Пашка! Тот самый ботаник, с которым Вадик когда-то начинал заниматься музыкой. После школы он уехал покорять МФТИ, но при этом все равно каждые каникулы ошивался в Асбесте, да и уже во времена Агаты периодически мелькал на горизонте. Пашка? Но как?!

- Это друг детства Вадика, - выдавил из себя Глеб.

- Вы можете связаться с ним? Мы не хотим пока вмешиваться, чтобы не спугнуть в случае чего.

- Я попробую, - вяло согласился Глеб.

И Алтай с Беловодьем вмиг растаял перед его внутренним взором, уступив место суровой реальности: к Вадику в руки каким-то образом попал пистолет Пашки.

Помолчим про кто кого убил? Глеб с ужасом схватился за голову.

Следующий звонок припечатал его еще сильнее.

- Владислав?

- Я только что с Донбасса. Вы в Москве?

- Почти. В аэропорту Новосибирска. Есть новости?

- В лесу Донецка найдено обезображенное тело. Надо проводить генетическую экспертизу, но по всем прочим признакам убитый очень похож на Вадима. Я заказал транспортирвку тела в Москву. Через два дня обещали доставить.

И Китеж-град окончательно затонул.

========== Глава 11. Ближе ==========

Но где-то там внутри себя

Боишься ты меня, меня

И любишь ты меня, меня,

Как я тебя, как я тебя.

Глеб распахнул дверь студии и, изучая узор стертого тысячами башмаков старого дешевого линолеума, задумчиво проследовал к своему стулу с бас-гитарой. Уже несколько дней в голове его витал текст будущей песни, но ему все никак не удавалось ухватиться за него и вытянуть на бумагу хоть что-то стоящее и полноценное. Ощущение это родилось сразу после исповеди, на которую Глеб попал впервые в жизни после крещения. Он и сам не ожидал, что все выйдет именно так, посмеивался над пожилым священником, совершенно искренне расспрашивавшим его обо всех обстоятельствах греховной жизни рокера, и не скупился на жареные и грязные подробности. Батюшка лишь печально качал головой, изредка поглядывая в хитрые глаза Глеба, а в конце накрыл его епитрахилью и прочитал разрешительную молитву. В этот самый момент Глеб вдруг ощутил прилив острой ненависти к самому себе: он сознался священнику во всем – в злоупотреблении алкоголем, в приеме наркотиков, в постоянных изменах жене, в том числе и с совсем еще юными школьницами, в пренебрежении к сыну… Но он умолчал о главном злодеянии своей жизни, о самом страшном грехе, признаться в котором было попросту выше Глебовых сил – в пагубной привязанности к собственному брату, в страстной зависимости от него, в желании познать с ним все прелести и бездны горизонтальной плоскости отношений. И если бы не непробиваемая гетеросексуальность Вадика… Впрочем, причем тут сексуальная ориентация вообще! Хотеть секса с кровным родственником – вот на чем можно было бы поставить точку в признании, которое так и не было сделано. И исповедь по итогу получилась какая-то половинчатая, и не исповедь вовсе, а так, драпировка грязной и гнилой души…

Уже на выходе из храма, стоя на ступеньках и щурясь от яркого зимнего солнца, Глеб ощутил, как внутри него рождается новая песня, пролившаяся строчками: «Где-то там, где кончается вся земля, на краю мы качаемся – ты и я». С тех пор, вот уже несколько месяцев спустя, ему все никак не удавалось продвинуться дальше этой строчки, беспрестанно звучавшей в голове, и он постоянно мучил ее, катал на языке так и эдак, придумал уже даже мелодию, а текст все никак не рождался.

Он и сейчас думал о будущей песне, беря в руки акустику и прикрывая веки. И тут услышал странные шорохи и вздохи, доносящиеся откуда-то справа. Глеб удивленно осмотрелся и тут заметил приоткрытую дверь в каморку с инструментами и оборудованием. Он подошел ближе и замер прямо на пороге. Первое, что он увидел, была спина Вадима, облаченная в черную рубашку и ритмично двигавшаяся. На спину были закинуты стройные девичьи ноги в туфлях, и вся эта композиция непрозрачно намекала о характере общения, происходившего между двумя уединившимися. Глеб приложил ладонь ко лбу и тихо отошел назад к своему стулу, приготовившись ждать: под кайфом Вадим мог не кончать часа полтора. Не желая слушать все это, Глеб в конечном итоге выбежал из студии, оглушительно хлопнув дверью, и опустился на ступеньки возле урны. Закурил сразу две сигареты и выдохнул струю густого дыма прямо в серое небо – то самое, которое так и не стало больше голубым. В глубине души он надеялся, что Вадик спохватится, вышвырнет эту девицу и выйдет к нему, но парочка появилась только через сорок минут – оба буквально сияли и не спускали друг с друга влюбленных взглядов. И нет, это не была очередная фанатка: из Питера вновь нагрянула с визитом Кручинина, а это означало, что никакой записи, никаких репетиций в ближайшее время можно не ждать – сейчас Вадим увезет ее к себе в пансионат, они запрутся и будут сутками заниматься сексом и нюхать кокс. А через тонкую стенку все это будет слушать Глеб. А потом тоже приведет себе какую-нибудь наивную юную фанатку, трахнет ее пару раз, обнадежив красивыми словами, и снова останется наедине с тонкой перегородкой…

«Черный дом мироздания отрывает нам тормоза…» Глеб одарил парочку презрительным взглядом и сбежал по ступенькам вниз: пожалуй, эти несколько дней надо перекантоваться где-нибудь в другом месте, только не в пансионате. И он подошел к телефонной будке и набрал номер одной из своих многочисленных московских пассий.

Кручинина уехала через десять дней, и, проводив ее, Вадик стал совсем мрачным, словно из его жизни ушли все краски.

- Переезжаю жить в Питер, - в тот же вечер заявил он, и небо из серого вмиг стало черным.

Глеб злорадно усмехнулся:

- Езжай, раз так невтерпеж и все разбухло.

- Заткнись, мелкий.

Мелкий. Он всегда был и оставался мелким – в два года, в десять, в восемнадцать и даже сейчас – в двадцать восемь – мелкий, малой, младший. Только так и никак иначе. Сказал – как разрезал напополам их жизнь.