Впрочем, что ему с этого люка? Люк как люк. Глеб осторожно потянул на себя кольцо и откинул довольно легко подавшуюся крышку. Снова включил фонарь и направил луч вниз. Тут же в лицо ему пахнуло прохладой и…свежестью! Словно он выглянул из окна в туманную асбестовскую ночь. Первым порывом Глеба было позвать брата, но он тут же остановил сам себя: хотелось разобраться сначала самому, прежде чем позволить Вадику вытащить их из единственного в мире места, где они могли находиться вдвоем круглосуточно.

Вниз вели неровные деревянные ступеньки, и Глеб смело юркнул в темноту, освещая путь перед собой маленьким фонариком. Спускался он долго, никак не меньше трех этажей, что успело порядком его напугать. Достигнув, наконец, ровной поверхности, Глеб уже не сомневался в том, что в этом подземелье дуло, и дуло явно откуда-то снаружи – с карьеров. Глеб медленно пошагал навстречу ветру и метров через сто свет фонарика наткнулся на новую лестницу, ведущую наверх. Не задумавшись ни на секунду, Глеб принялся было подниматься, как вдруг замер, услышав чьи-то приглушенные голоса. Поначалу он не мог разобрать ни слова, а потом узнал в одном из них голос старшего:

- Глебушка, просыпайся, - говорил он.— Пойдем домой, здесь нельзя оставаться, ты простудишься.

В ответ ему звучало чье-то неясное бормотание – как будто бы даже голосом самого Глеба. Тот замер и едва дышал, с трудом осознавая происходящее. У него дежавю? Это ведь они с братом два дня назад, когда тот пришел выручать его, а в итоге оба застряли в проклятом доме! Почему он снова это слышит? Глеб посмотрел на часы: уже два ночи, давно пора идти в постель, а не шарахаться по непонятным подвалам. В полусне еще и не такое послышится. Но, невзирая на все аргументы, Глеб продолжил подниматься на поверхность. Ему надо было знать, есть ли здесь выход из дома. Пара минут - и он вынырнул посреди гнилых досок и засохших листьев в полуразрушенном доме без окон и с провалившейся крышей - в том самом, где днем их искали люди. Продуваемые всеми ветрами стены еще сохранили тонкий аромат медикаментов, стабильно исходивший от мамы. Слезы навернулись Глебу на глаза.

Выход все-таки был, и Глеб мог сейчас же вернуться к брату, все рассказать ему и вместе с ним отправиться домой успокоить явно сходившую с ума от волнения маму. Но он не решился даже сделать последний шаг с лестницы, словно боясь, что она пропадет, и он не сможет вернуться назад – в дом с камином и библиотекой. Туда, где Вадик его поцеловал.

Глеб постоял на верхней ступеньке еще несколько долгих минут, вдыхая запах мамы, жухлых сентябрьских листьев и влажных досок. А потом резко развернулся и сбежал вниз по лестнице, не страшась споткнуться и переломать себе все на свете. Уже через пятнадцать минут Глеб, тяжело дыша, рухнул на кровать в спальне. Пока Вадик спал, надо было позарез придумать, как спрятать от него люк.

========== 8. ==========

С каждой минутой воздух раскалялся все сильнее. Выглянув наружу, наблюдатель вынужден был признать правоту парня из бункера. Зашел обратно в вестибюль метро, смочил водой носовой платок, обмотал им нижнюю часть лица, а на глаза нацепил очки с диоптриями – единственные, что у него были. На улице поднялся ветер, постепенно набиравший силу. Песок молотил в стекла очков и хрустел на зубах, несмотря на плотно примотанный платок. Волосы мгновенно заполнились пылью, но на это он даже не обратил внимания, стоя у стеклянных дверей и прикидывая, сколько времени у него уйдет на дорогу назад с учетом изменившейся погоды.

Небо казалось залитым темной венозной кровью, ни единого луча солнца не проникало сквозь плотную багровую пелену. Он потерял счет времени. Воздух был прокален, словно его накачали сюда прямиком из жерла вулкана. Наблюдатель мысленно проклинал себя за то, что вообще ушел из бункера, погнавшись за призрачной возможностью иметь связь с внешним миром. Связь, которой, как оказалось, все равно не было ни у кого. Фонарик он решил пока не включать, чтобы не привлекать к себе излишнее внимание. Хоть он и был уверен, что вряд ли кто сейчас шастает по улицам, но осторожность в таких обстоятельствах лишней не будет. Пока он помнит маршрут, будет идти практически вслепую.

Каждый шаг давался с трудом, раз от раза дышать становилось все тяжелее, изматывала малейшая нагрузка. Наконец, пройдя всего около ста метров, он не выдержал, вошел, качаясь, в ближайший подъезд, рухнул на ступени и уронил голову на колени.

- Я не дойду, - пробормотал он в отчаянии. – Сдохну прямо здесь. И хоть бы вспомнить, кто я такой…

Он достал планшет – единственную ниточку, хоть как-то удерживавшую зыбкую конструкцию его памяти в относительном равновесии. На экране Вадим Самойлов с издевательской ухмылкой принимал предложение Снейка поучаствовать в записи альбома для Глеба. Втайне от самого Глеба.

«Каков мерзавец! – мелькнуло было в голове наблюдателя, но потом он устало улыбнулся: - Черт побери, надеюсь, у него все получилось. Боже, надо добрести до бункера хотя бы для того, чтобы растрясти Женю на новости по братьям. Этот сериал слишком хорош, чтобы умереть, так и не досмотрев его».

Кем бы ни был тот, кто скинул ему ссылку, теперь наблюдатель был безмерно ему благодарен – на несколько долгих минут он смог отвлечься от кометы и творившегося снаружи погодного ада и просто подумать о совершенно посторонних людях и их сложных взаимоотношениях. О людях, которые, вполне вероятно, даже не остались в живых. Уж Глеб-то точно.

От этих мыслей на душе стало как-то особенно паршиво. Снова перед глазами туманным воспоминанием мелькнула бесновавшаяся толпа, гитара в его руках, свисающие на глаза волнистые пряди…

Кто я, черт побери?!

Он снял с лица платок, снова обильно смочил его водой, смывая песок. За эти пресловутые сто метров тот покрылся основательным слоем грязи. Воды было не так много, стоило ее поэкономить. А вот есть совсем не хотелось. Снова намотал платок, нацепил очки и вышел на улицу, на этот раз решив двигаться быстрее, чтобы за аналогичный промежуток времени успеть пройти большее расстояние. Иначе комета застигнет его врасплох.

Интересно, который сейчас час? – стучало в его воспаленном мозгу. Знать бы хотя бы примерно. Облака в небо спрятались… Тьфу ты, черт, лезет опять что-то инородное в голову. Кажется, когда-то он пел что-то подобное со сцены…

Поворот, еще один, и наблюдатель вновь вваливается в подъезд, но на этот раз буквально падает на пол, срывает с лица платок, на котором успела образоваться засохшая корка из грязи и громко стонет. В этот самый миг кто-то склоняется над ним и трясет за плечо. Наблюдатель приоткрывает один глаз.

- Что-то рожа мне твоя больно знакома, - слышит он сквозь пелену тумана, обволакивающего его с ног до головы. – Ты кто такой?

- Гена, - едва слышно бормочет наблюдатель.

- Хотя мне-то что за дело? Ты куда идешь, Гена? Знаешь, где здесь можно укрыться?

- Нет, - помотал он головой. – Домой попасть хочу. Брата искал, - почему-то брякнул он и сам поразился своему заявлению.

- Ну и где этот твой брат? Сдох поди, да?

- Пока не нашел, но, мне кажется, с ним пока все в порядке. Погода уж больно испортилась, не до поисков.

- Если ты идешь назад к себе в квартиру, то зря, приятель, - продолжал сурово бубнеть голос. – Там сейчас немногим лучше, чем на улице. Надо бы подвал какой-нибудь облюбовать, но не те, что под обычными домами. А в метро жрать нечего. Говорят, под Москвой немыслимое количество бункеров, да вот только мне ни одного найти не удалось.

- А друзья и соседи твои где?

- Все давно разбежались, а я не люблю паники на ровном месте, когда пока еще нет непосредственной угрозы.

- Вот ты и облажался, - улыбнулся наблюдатель.

- Ну отчего же. Я вот тебя встретил. Сдается мне, ты знаешь куда идти. А, значит, возьмешь меня с собой.

- У меня жратвы в квартире почти нет. Зря набиваешься.

- Не плети мне байки про квартиру и поиски брата. Если бы ты хотя бы час провел в том аду, ты бы выглядел и двигался совсем иначе. Ты явно вылез из бункера – зачем-то. А сейчас планируешь туда вернуться. Но теперь тебе придется взять меня с собой. Иначе ты умрешь прямо здесь - вместе со мной, - и над ухом наблюдателя раздался щелчок взводимого курка.