Юля повела плечом, неловко сбрасывая ладони мужа. Тот не настаивал. Похлебал чуть теплую лапшу, выпил чаю с биттнером, ощущая, как едва заметно саднит в горле, и пошлепал назад на диван.

- Когда следующие? – всхлипнула жена, коротко и глубоко вдыхая. Глаза ее были отчего-то совершенно сухие.

- Что? - недоуменно вскинул брови Вадим.

- Гастроли. Когда очередной выезд?

- Не знаю, - пожал он плечами, бездумно уставившись куда-то вбок и хватаясь за ручку двери в кабинет, - может, никогда.

- В смысле? – удивилась жена.

- В том-то и дело: в смысле! Смысла нет. Никакого, - сухо процедил Вадим и распахнул дверь.

- Как это? – кажется, Юля испугалась. – Как это нет? А деньги? А поклонники?

- Деньги… поклонники… Вроде не бедствуем пока да и дальше как-нибудь справимся, заначка есть и неплохая. А поклонники… а они у меня есть?

- Дрочащий первый ряд, - усмехнулась Юля, вошла вслед за мужем в кабинет и опустилась в кресло у письменного стола, напряженно наблюдая за тем, как он забирается на диван и натягивает одеяло до подбородка, пряча лицо в подушку.

- И никого кроме них, - эхом едва слышно отзывается Вадим, выдыхая сквозь тяжелое пуховое одеяло. – Разве это поклонники? А других нет…

- Опять хандра? – озабоченно нахмурилась Юля, барабаня пальцами по столу. – Я чего-то не знаю? Глеб очередную апелляцию подал?

Вадим молча помотал головой, откинул с лица одеяло и сел, опираясь спиной на осевшую под ним мягкую спинку дивана.

- Нет. Он, кажется, угомонился. Уже несколько месяцев ни слуху, ни духу.

- Ну так и слава богу, - улыбнулась Юля, облокотившись на гладкую поверхность цвета горького шоколада. – Так в чем тогда дело?

- Да все не то и не так, - скривился Вадим. – Не так я представлял себе свое будущее лет тридцать назад. Не таким видел себя. Я мечтал, что мы будем на пике славы выпускать по альбому не реже раза в пару лет, постоянно разъезжать по изнурительным гастролям, собирать стадионы, взламывать чарты и творить историю… А не вот это вот всё, - Вадим сделал воздухе неопределенный жест рукой и горько усмехнулся. – Эти дрочащие девочки… им ведь кто нужен? Мужчина-коньяк с горящим глазом, яркий харизматичный и заводной. А что он там поет, как его зовут и кто он вообще такой – для них дело десятое. Слышала бы ты, сколько раз меня из зала называли Глебом. И ладно бы только им! А то ведь и Борисом, и Славой, и Егором! Один раз даже Олегом окликнули. Я для них – воплощение ностальгии по прошлому. Эдакая кассета со звуками Опиума и Тайги. А ведь этот чертов Опиум даже не я пою в оригинале! И бьюсь об заклад, 90% моих так называемых фанатов понятия об этом не имеют! – Вадим сгреб со спинки заброшенную туда когда-то пачку сигарилл и поспешно чиркнул спичкой, прикуривая.

- Не ты этому всему виной, ты же знаешь… Если бы Глеб тогда не ушел…

- То со сцены все равно звучала бы все та же чернуха, только уже в нашем совместном исполнении! Ну да, я бы слегка утяжелил ее, сделал бы более ровным и форматным звук. Нас бы даже наверняка крутили бы по Нашему – но разве это была бы та Агата, о которой мне всегда мечталось?! И ты ведь прекрасно знаешь почему. Потому что сам я не пишу! – уже почти выкрикнул Вадим и выпустил струю горьковато-вишневого дыма. – Единственное, что я мог сделать, чтобы спасти Агату от гниения и разложения – это убить ее! Убить, пока она сама не сдохла в муках.

- Ты мог бы выпустить хотя бы те черновики – уже набралось бы на альбом и не пришлось бы постоянно копаться в закромах, - робко предположила Юля.

- Да кому они нужны, - во взгляде Вадима мелькнуло что-то странное, незнакомое – смирение с неизбежным? Юля замерла, не сводя взгляда с перекошенного лица мужа. – Это все бездарно. Пусть и остается в виде черновиков.

- Это неправда, - тихо возразила она. – Это талантливо. А ты слишком много слушаешь разной швали, пишущей тебе в соцсетях. Словно бы не понимаешь, зачем они это делают. Они ведь именно этого и добиваются! Чтобы ты потерял веру в себя!

Вадим устало вздохнул, зажал в губах сигариллу и задумчиво окинул взглядом кабинет.

- Я и без них знаю, чего стоит мое творчество. Это дрянь.

- То есть ты окончательно решил уйти со сцены, так? – нахмурилась Юля. – И что делать планируешь?

- Поживем для начала на Бали несколько месяцев. Ты же не против? Отдохнем, придем в себя, а там посмотрим. Может, стоит перебраться туда насовсем? Ну или вернемся, я звукачом наймусь к кому-нибудь. Саунд-продюсером опять же. Меня многие зовут альбомы им делать – вот займусь, наконец-то, своим истинным призванием! – и горькая ухмылка тронула его сухие губы.

- Хоть о маме подумай… Она ж с ума сойдет.

- Ей это как раз проще всего будет перенести. Ну, подумаешь, старший сменил род деятельности…

- Дурак, - цыкнула Юля, подошла и села рядом с мужем.

Он сухо поцеловал ее в щеку и мягко отстранился, давая понять, что хотел бы остаться один. Она молча кивнула и выскользнула из кабинета, прикрыв за собой дверь. Вадим потушил сигариллу и снова юркнул под одеяло. Сон уже начал заползать под его веки, как вдруг телефон завибрировал неожиданно пришедшим сообщением. Вадим выругался на самого себя, что забыл отключить звук, и удивленно уставился на экран: сообщение пришло в директ и содержало всего только ссылку. Ссылку на столь знакомый ему ресурс, который еще несколько месяцев назад Вадим активно почитывал. Соблазн был слишком велик. Он ткнул пальцем в ссылку, и на светло-коричневом фоне высветилось название «ПРИЮТ НА ПОСЛЕДНЕЙ ЧЕРТЕ». Он решил было закрыть вкладку и вернуться к ее изучению когда-нибудь потом, но глаза сами заскользили вдоль строчек, и уже через несколько минут Вадим возбужденно крутил полотно текста вниз не в силах оторваться от написанного.

*

Дверь хлопнула слишком громко. Непозволительно громко для позднего вечера, и Глеб вздрогнул и высунул голову из-за шторы, за которой прятался, прижав лоб к подоконнику. Сквозь мутное, так и не отмытое с весны стекло проступали расплывчатые силуэты пятиэтажек напротив, а за ними – черная едва различимая бездна тайги, в которой еще пару часов назад утонуло уставшее солнце, напоследок озарив небосклон кровавыми всполохами. Глеб, замерший у окна при виде этого зрелища, так и не способный привыкнуть к нему за столько лет наблюдений, казалось, потерял счет времени, и только непозволительно громкий удар входной двери вырвал его из скопища мрачных фантазий, в которые погрузилось его сознание. Он поплотнее сдвинул шторы, чтобы вошедший не вздумал искать его на подоконнике, но его опасения были напрасны: в комнату никто не зашел, лишь из кухни слышались сдавленные смешки и пошлый звон посуды. Глеб попытался сосредоточиться на черном пятне тайги, но оно уже сливалось по цвету с небом, теряло свое дневное великолепие, становилось частью огромного черного мазка под названием ночь, и пустая стылая комната подкрадывалась все ближе. Ее вездесущие руки тянулись к Глебу, тщась уволочь в свои объятия, и Глеб сдался – уныло слез с подоконника и юркнул под одеяло прямо так, не раздеваясь.

Звон на кухне стал чуть громче, а смешки почти стихли. Глеб замер, напряженно вслушиваясь в то, что происходило прямо за стеной, у которой стоял книжный шкаф. До этого момента не задумываясь о том, кого это брат притащил к ним в квартиру, Глеб вдруг встрепенулся, выскользнул из-под одеяла и на цыпочках подкрался к двери. Голоса были едва слышны, однако, Глеб безошибочно распознал девичий щебет и, нахмурившись, покачал головой: девчонка!

В жизни его старшего брата девчонки присутствовали на постоянной основе уже лет пять: тот провожал их до дома, непременно наигрывая что-то на гитаре, изредка они заглядывали на чай, и Вадим включал им редкие пластинки, что доставал для них двоюродный брат. Но этим дело обычно и ограничивалось. Все происходило днем, при маме и в присутствии Глеба. И вот впервые девчонка очутилась в их квартире ночью, когда мама на смене, а Глеб, по расчетам Вадима, предположительно спит и видит десятые сны. Зачем он притащил ее сюда? Да еще и ночью. Глеб вяло вздохнул и вернулся в постель. Ему и вправду вдруг начало адски хотеться спать. Посуда на кухне еще звенела некоторое время, а потом все стихло, и ни единого шороха больше не раздавалось из-за стены. Глеб подождал около десяти минут и, убедившись, что на кухне царит тишина, пробрался к двери, приоткрыл ее и высунул голову. Кажется, в холодильнике оставалось немного колбасы, а он так и не успел поужинать до ухода мамы. Живот предательски подвело. Глеб перегнулся пополам, преодолевая спазм, и заковылял к кухне, где отчего-то по-прежнему горел свет. Забыли выключить. Глеб толкнул голой ступней прикрытую дверь с матовой стеклянной вставкой… да так и замер прямо на пороге.