- Вадик…
Тот вздрогнул и резко поднял голову.
- Вадик, иди в спальню. Там удобнее и места больше. А я тут. Ты на этой кушетке и не помещаешься, а мне она в самый раз.
Вадим со сна плохо соображал и глупо моргал, не понимая, чего хочет от него младший.
- Иди, только покрывало оставь, и мне надо еще подушку оттуда будет захватить. Пойдем, - он взял старшего за руку, стаскивая с софы..
Вадим покорно последовал за младшим, вряд ли осознавая, куда и зачем он его ведет. В спальне Глеб взял одну из подушек, а потом легонько толкнул сонного шатавшегося Вадима, тот покачнулся и рухнул на кровать. И заснул, наверное, еще в момент падения. Глеб вздохнул и вышел, осторожно прикрыв за собой дверь.
Уснуть у него больше не получилось. Софа была слишком жесткой и узкой, но сон не шел вовсе не поэтому: утром придется как-то общаться со старшим, находить какие-то слова, стараться не смотреть ему в глаза. Да и тот будет смущаться. И прощай нормальные братские отношения, а они так нужны, пока они сидят тут взаперти без всяких шансов выбраться наружу! Глебу вдруг резко захотелось попасть домой к маме и чтобы Вадик поскорее уехал в свой Свердловск. А там со временем все постепенно забудется, он перестанет испытывать к Глебу отвращение, перестанет чураться и шарахаться от него… Но пока они оба здесь… Глеб лежал и придумывал способы, как ему спрятаться от брата, чтобы не беспокоить его больше, не вызывать в нем приступы ненависти и злости, чтобы тот забыл этот нечаянный Глебов поступок.
Глеб ворочался с боку на бок – то готовил пламенную речь, то планировал запереться в кладовке с продуктами. И в итоге уснул уже только утром.
Проспал он совсем недолго и был разбужен недовольным криком старшего:
- Глеб, что ты здесь делаешь? Почему ты был не в спальне?
Тот поднял голову, принялся тереть кулаками заспанные глаза и мотать головой.
- Я… мне здесь удобнее, чем тебе, я же меньше. А ты уснул тут, вот я и…
- Это ты отправил меня назад в спальню? - удивился Вадим, потирая лоб. - Мне казалось, я сам пришел сквозь сон.
- Ну почти так и было. Я согнал тебя, а сам лег здесь.
- Но… почему, Глеб?
- Говорю же – я меньше, мне тут удобнее спать, чем тебе. А если ты не хочешь спать со мной на одной кровати, то чего я буду… - и Глеб вдруг неожиданно для самого себя всхлипнул и тут же разрыдался.
Вадим побледнел, подошел к младшему, сжал его мокрое лицо в ладонях и зашептал:
- Ну же, малыш, ты чего? Что случилось? – и большая ладонь старшего легла на взъерошенные вихры Глеба.
- Я тебе противен, да, Вадик? После вчерашнего, ну… Я понимаю, да, я постараюсь поменьше показываться тебе на глаза, но мы же заперты тут, я не могу совсем исчезнуть, прости… - и Глеб громко икнул, заходясь в плаче.
Вадим сел рядом, сжал младшего в объятиях, гладя его трясущуюся в рыданиях спину.
- Перестань, ну что ты такое говоришь, ты не противен мне ни капли. Просто… тебе же всего 15, меня же посадят, Глебушка… Да и мы братья… Господи, как же это я так вляпался-то…
- За что посадят? За то, что поцеловал меня? Посадят за поцелуи? – громко всхлипывал Глеб. – Не обманывай, Вадик, скажи как есть. Я пойму, я уже взрослый. Я тебя люблю, Вадик, а ты любишь Катьку, я знаю. Ты просто скажи мне об этом честно, не увиливай, не прячься по библиотекам. Я пойму и буду ночью спать тут. Только скажи…
- Скажи… - эхом повторил за ним Вадим, баюкая младшего в своих руках. - Скажи… Скажи? Ладно, я скажу тебе, мелкий. Не знаю, поймешь ли. Давай… попробуем, когда ты подрастешь, а? Ну когда тебе самому 18 будет?
- Вадик, это же 3 года ждать! Ты к тому времени уже точно женишься. А мне что делать все это время? Как Пенелопа, да?..
- Ботаник ты мой, - ласково потрепал его Вадим по волосам и еще сильнее сжал хрупкие плечи младшего. – Ну иди ко мне.
Губы Вадика сами нашли влажный рот младшего и впились в него яростным совсем недетским поцелуем. Глеб выдохнул, сердце его подпрыгнуло, ударилось о грудную клетку, срикошетило, и младший сам вцепился в Вадима всем своим тщедушным телом – впиваясь ногтями в спину, обвивая ногами бедра и невольно оказавшись прямо на коленях у брата, ощущая, как что-то болезненно твердое уперлось прямо ему в пах. Вадим опрокинул Глеба на софу и накрыл его своим телом, только лишь целуя, не позволяя себе бесстыдно касаться, гладить и ласкать такого еще юного брата. Но Глеб сдавался сам, ловкими движениями сперва стянув с себя футболку и обнажив худенький бледный торс, а затем потянувшись к джинсам…
- Нет! – крикнул Вадим, заметив, как руки младшего поползли вниз, стягивая джинсы. – Нет.
Он тут же поправил на Глебе штаны, надел назад футболку и снова прижал его к себе.
- Этого не будет, Глеб. Я этого не допущу. По крайней мере, пока ты не повзрослеешь и не сможешь отвечать за свои решения и поступки.
- Я отвечаю, - хмуро протянул Глеб, поднимаясь и хмуро глядя куда-то в пол.
- Тогда чего ты добиваешься? – закричал Вадим. – Чтобы я трахнул тебя? А что если я не сдержусь? Ты подумал, чем это чревато?!
- Тем, что я лишусь девственности на год раньше тебя, - хохотнул Глеб, но, столкнувшись с суровым взглядом старшего, тут же отвел глаза.
- Завтракать пойдем, герой любовник, - примирительно произнес Вадим.
- Ну или, хочешь, я трахну тебя? – подал голос Глеб, шагавший следом.
- Перебьешься, - усмехнулся Вадим, а внутри него тем временем разлился знакомый уже ужас.
Глеб опасался, что Вадик опять угрохает весь день на бесплодные попытки разбить окна или открыть дверь, но он, казалось, смирился с неизбежным, и все время до позднего вечера просидел в библиотеке, листая научные издания. Он даже не вышел к обеду, попросив младшего сварганить ему бутерброды.
Сам Глеб бесцельно слонялся по дому, даже написал пару стихов, пока старший не видел. Стихи появились в его жизни, когда Вадик переехал в Свердловск. В первую же ночь без брата Глеб накарябал в тетради нечто маловразумительное и сам не поверил, что способен на подобное. Но на следующую ночь озарение повторилось, и с тех самых пор Глеб начал сочинять на постоянной основе. Иногда вдохновение не приходило к нему по несколько дней, но временами накатывало так, что он писал по несколько часов подряд – исправлял, зачеркивал, комкал и выбрасывал совсем негодное… А с приездом Вадика на каникулы отчаянно прятал свои каракули где только мог. И старший так до сих пор и не знал об этом тайном пристрастии Глеба.
Ночевать Вадим остался в рабочем кабинете на первом этаже - на раскладном кресле и не захотел слушать никаких возражений младшего, за день так ни разу толком не подойдя к нему, не попытавшись ни поцеловать, ни хотя бы просто даже обнять. Глеб истосковался по запретным ласкам, которых он и ощутил-то совсем немного, но они уже вцепились ему в горло, стали его вторым я, и оба написанных в тот день стихотворения были посвящены его проклятому черноволосому демону. Глеб решился лечь далеко за полночь, когда Вадим уже спал. Он прокрался в кабинет, опустился на корточки рядом с креслом и в отблесках огня из камина рассматривал, как тени пляшут на точеном лице старшего. Дыхание его было ровным и едва ощутимым – лишь грудь слегка вздымалась, да изредка шевелились пальцы, словно перебирая струны гитары. Глеб наклонился и коснулся губами этих сильных пальцев, которые еще утром сжимали его тело. Их прикосновения клеймом отпечатались на груди и бедрах младшего. И, сидя там на корточках, он мысленно умолял брата проснуться и снова обнять его, как тогда, чтобы разбудить в его груди сладкую истому взамен поселившейся там нынче горечи. Глеб еще немного посидел у постели брата, а затем встал и понуро побрел наверх в спальню.
Уже подходя к лестнице и не глядя под ноги, Глеб ощутил, как зацепился носком ботинка за что-то на полу и едва не полетел вперед носом. Он наклонился в попытке рассмотреть, что там такое, но, только включив фонарик, увидел нечто, напоминающее люк с выпирающим наружу кольцом. На минуту Глеб задумался: как они раньше с братом не заметили его! Впрочем, кажется, раньше здесь был ковер. Глеб напрягал память, но события двух прошедших дней – такие сумбурные – попросту выскальзывали из сознания и утекали в никуда. Поначалу они с братом метались вокруг окон, не обращая внимания на все остальное, а потом… Вадим закрылся в библиотеке, Глеб страдал и сочинял стихи… а все это время здесь был люк.
