- Новых фанаток? НОВЫХ ФАНАТОК?! – заорал Родж. – Да откуда они у нас возьмутся с таким-то раскладом? Все, на группе можно ставить точку! – и плюхнулся рядом с Фредом, пряча лицо на его плече.

- Ты что, предлагаешь закрыть группу прямо сейчас? – погладил Фред его по голове. – Я еще здоров и энергичен и вполне могу протянуть еще лет десять. Ну будем реже гастролировать, больше работать в студии. Так это ж нам только на руку! Ты вспомни, как Битлз завершили гастрольную деятельность на самом пике своей популярности и как они от этого выиграли! Насколько ярче и разнообразнее стала их музыка. С нами произойдет то же самое!

- Да, - буркнул из своего угла Бри. – Только чем мы будем заниматься в перерывах между записями альбомов.

- Бри, - улыбнулся Фредди. – Мы же и так уже миллионеры. Тебе что, на жизнь не хватает? Роялти останутся при нас, мы можем замутить сольные проекты, в конце концов.

- Да, - обреченно вздохнул Родж, - именно для этого мы и собирали когда-то группу – чтобы мутить сольные проекты.

- Да кто бы говорил! – сжал кулаки Бри.

Я наблюдал за всеми этими отчаянными попытками построить хоть какой-то шаткий план дальнейшей работы и не вмешивался. Внутри меня снова кипела злость, снедавшая меня все последние недели после того, как новость о болезни Фредди буквально свалилась мне на голову. Да, я сдал анализы и был чист, но это не успокоило меня. Фредди своим необдуманным поведением ставил под угрозу не только мою жизнь - в первую очередь, он уничтожал самого себя и нашу группу. Мы тянули общую упряжку уже 15 лет, а он со всей мощи харкнул на наши усилия прямиком с колонны Нельсона, дав нам понять, что его половая жизнь ему важнее жизни вообще. И жизни группы Куин в частности. Ублюдок! - светящейся красной строкой горело в моем воспаленном мозгу. Бессовестная похотливая мразь, разрушившая наши жизни одним движением своих бедер. Наверное, я бы навсегда завязал с квинами еще тогда, если бы не совершенно растерявшиеся Мэй и Тейлор. Они едва ли не впервые в истории нашего с ними знакомства не были ни в чем виноваты и сами стали жертвами чужой халатности, чужого эгоизма. Хотя бы ради их веры я должен был остаться и должен был делать вид, что у нас все хорошо. Для них и для наших фанатов, которым мы пока решили ничего не говорить.

Моя злость поглотила меня настолько, что когда я, наконец, осознал, где нахожусь, Бри с Роджем давно уже слиняли. Я тоже попытался продвинуться в сторону двери, но Фредди был быстрее. В два прыжка он оказался прямо передо мной и плотоядно усмехнулся.

- Ты даже не попрощаешься со мной?

- Пока, - бездумно протянул я, хватаясь за дверную ручку.

- И это все? – он схватил меня за плечи и притянул к себе, намереваясь поцеловать.

- Да ты совсем охренел?! – взревел я, отталкивая его. – Да, я сдал анализы, да, я чист, но это не значит, что я не могу заразиться от тебя!

- Дики, но ведь ВИЧ через слюну не передается, - Фредди выглядел таким растерянным и несчастным, что я на секунду засомневался, правильно ли поступаю.

- А ты уверен, что у тебя на губах нет микротрещин? Или их нет у меня?! Мы перестали спать еще до того, как я узнал о твоем диагнозе. Неужели ты думаешь, что я возобновлю наши игрища сейчас, когда риск столь велик?

Фредди вдруг как-то сразу обмяк. Безусловно, он осознавал мою правоту. Возможно, он просто забылся на несколько секунд, просто еще не привыкнув к тому, что у него такая болезнь. И вместо мягкого отпора получил в ответ вот это все. Я брезгливо усмехнулся и потянул на себя дверь. С Фредди было покончено раз и навсегда.

Наверное, все вы ждете, что я начну описывать последние дни Фредди с такой же скрупулезностью, с какой останавливался на самых первых ступенях нашего великого пути вверх к Олимпу. Но вам правда хочется все это знать? Как сперва мы заметили, что он стал чуть больше уставать и присаживался на стул во время записи. Как на его коже появилось первое синюшное пятно, которое он, впрочем, поспешно замазал тоналкой, но мы смотрели тогда на его загримированную щеку и ЗНАЛИ, что оно там, под слоем бежевого крема. Оно там, и их будет появляться все больше. Потом он все реже стал выходить из дома, все чаще приглашая нас к себе в гости. Все меньше передвигался и по самому дому. Все сильнее худел. А однажды пропал и блеск в его глазах. Он больше не пытался ни целовать, ни даже обнимать меня, и примерно года три спустя после памятного концерта на Уэмбли я вдруг ощутил острый укол жалости к нему. Злость к тому времени успела отпустить свою звериную хватку. Я пережил ее, перемолол в муку и вышвырнул за окно. Осталась лишь тупая и полунемая жалость, которую я даже толком и выразить не был способен. Ощущал только, как она скручивает мое нутро, заставляя биться в мучительных пароксизмах ненависти к самому себе и всему окружающему.

Я все чаще убегал от этих мыслей в успокаивающие объятия Вероники, но и они не спасали меня от мертвящей тоски. Мы хотели завести еще одного ребенка, но нам все никак это не удавалось, словно бы болезнь Фредди странным образом наложила запрет на мои способности к размножению. И как мы не пытались – зачатия не наступало, хоть мы и ни разу не предохранялись с момента рождения Джошуа.

Бри и Родж замкнулись каждый в своем крошечном мирке. У них там происходили какие-то свои события – разводы, новые женщины, их жизнь кипела и бурлила, болезнь Фредди не оказала на них почти никакого воздействия. И как же я им тогда завидовал. Родж навещал Фреда примерно дважды в неделю, Бри - чуть реже. А я у него вообще бывал из рук вон редко. И теперь мне трудно объяснить даже самому себе – почему. Совесть? Она меня не изводила. Это Фредди стоило бы мучиться совестью. Страх? Возможно, частично работал и он: не каждый может смело посмотреть в глаза смерти. В карие глаза, которые так еще недавно пылали адским огнем, способным спалить все живое, попадающее в радиус его действия. Родж не боялся. Хаттон не боялся. А я боялся. Но еще страшнее было осознание того, что дни Куин сочтены. Я видел это в каждом движении Бри, слышал это в каждом стоне струн его красной леди, читал это в поворотах головы Тейлора, его озабоченных взглядах, бросаемых на Фредди, утомившегося на этот раз чуть раньше, чем в предыдущий… Я не видел этого во Фредди: он держался, он пытался шутить, он изо всех сил выкручивал из себя того прежнего Фредди – сильного и бесшабашного. Но больше не было гей-клубов, больше не было отвязных вечеринок, больше не было нечаянных темнокожих любовников, выпивка не лилась рекой, на столах не было свежей белой были от только что снюханных дорожек… Фредди удивительным образом резко стал следить за остатками своего рассыпающегося в прах здоровья. Он резко бросил пить, стал значительно реже курить, следил за питанием, скупал витамины, гонялся за всеми чудодейственными лекарствами, какие только мог достать. Но каждый следующий день выжимал из него еще каплю энергии, которую он больше не мог восполнить, словно в нем проделали дыру, и теперь весь запас его жизненных сил утекал из него день за днем. И не было средства заделать эту дыру. Мы могли лишь молча наблюдать за тем, как опустошаются мехи Фредди, и надеяться, что дыра еще не слишком велика, что он еще задержится с нами. Но день за днем увеличивалась и сама дыра, и вот энергия утекала уже не по капле, а по две, три, тоненькой струйкой и, наконец, резким опустошающим организм потоком. Пока мы не вынуждены были наблюдать лишь сухой безжизненный остов Фредди, который пока еще в состоянии был дышать, моргать и улыбаться, но жить которому оставалось всего считанные дни.

Вы спросите меня, какой была наша с ним последняя встреча, и я непременно стушуюсь. Не потому что не помню ее – конечно же, я ее прекрасно помню. А потому, что в ней не было ничего примечательного, о чем стоило бы рассказать широкой публике. Не было произнесено каких-то сакраментальных фраз, не было оставлено устного завещания, не было сказано вообще ничего важного и стоящего внимания. Мы не обнялись, не пожали друг другу руки. Мы просто обсудили погоду и какие-то малозначительные последние новости – Фредди продолжал смотреть телевизор. Вероятно, это было единственное удовольствие, которое он мог себе позволить. Я просидел у него тогда около часа и встал, отлично понимая, что это вполне могла быть наша с ним последняя встреча. Но ничего изменить я уже не мог. И да, она действительно стала последней. Через два дня мне позвонил рыдающий Родж. Почему-то в первую очередь он позвонил именно мне, а не Бри.