- А если у меня все же получится видоизменить формулу? – в голосе доктора звенела надежда.

- Давайте поговорим после гастролей. Я все объясню, - не стал спорить и настаивать Джон и положил трубку.

========== 35. ==========

ГЛАВА 35

Прошло уже больше тридцати лет, а я до сих пор не могу вспоминать о том дне без содрогания. И мне хотелось бы рассказать вам о том, как прошли наши концерты на Уэмбли, что мы чувствовали, стоя там на огромной сцене перед целым морем народа, который пришел увидеть нас – именно нас, только нас. Пришел на два концерта подряд – кто и когда еще добивался чего-то подобного в своей музыкальной карьере? И если бы ничего больше не произошло в те дни, я бы помнил его желтую куртку и белые треники. Помнил бы, как ревела толпа, как стекали бисеринки пота по его вискам, как липли к его лбу мокрые темные пряди, каким счастьем светились его глаза, как крепко сжал он меня в объятиях, когда мы спустились со сцены – так, словно бы ничего и не произошло. Словно бы мы и не поставили в нашей истории жирную точку.

Но после второго концерта, прижимая меня к стене, он прорычал мне в ухо:

- Пойдем выпьем со мной, а? Страх как хочется выпить.

Сперва я отнекивался, кивал в сторону Роджа, предлагая ему пойти, но тот почему-то покорно поплелся вслед за Бри к выходу. Возможно, у них там что-то уже на мази,–- отчего-то подумалось мне. И пить меня Фредди поволок не в гей-клуб и даже не в самый обычный бар, а к себе домой. Мы толкались в такси вместе с Хаттоном, Фредди хохотал и щипал его, тот неохотно отбивался, и я чувствовал себя третьим лишним, сидя рядом с водителем. Но когда мы приехали, Хаттон остался внизу и отправился в свою комнату, а меня Фред поволок наверх к себе в спальню. Достал роскошный хрустальный графин, полный янтарного коньяка, протянул его мне, а сам плюхнулся на кровать. Роскошь он любил всегда, даже когда мы шатались по Лондону без гроша в кармане и ему приходилось создавать видимость богатства за сущие копейки. А теперь роскошь стала его вторым я: роскошная кровать, роскошное покрывало, роскошные картины на стенах, роскошный хрусталь и люксовый коньяк… Я опустился в кресло и поставил графин на стеклянный столик.

Мы выпили всего по бокалу, но от усталости и голода повело меня моментально, и когда Фредди принялся скидывать с себя концертные шмотки и переодеваться в домашнее, я совсем ничего не почувствовал.

- Закуски не будет? – пробормотал я, протирая глаза.

- А, это мы сейчас организуем, - Фредди запахнул на груди белый халат и позвонил в колокольчик.

Через минуту на пороге возник Джим.

- Притащи нам чего-нибудь пожрать, - бросил Фред, даже не глядя в его сторону.

Тот довольно быстро организовал нам остатки жареной курицы и салат. Отчего-то я помню каждое чертово мгновение того вечера, все эти мелочи, эти детали никак не хотят покидать мою голову, продолжают сверлить ее, словно короеды, вонзаются прямо в мозг и постоянно напоминают о себе.

Мы снова выпили и принялись за нехитрый ужин. И, дожевывая ножку, Фредди бросил будто бы невзначай да так, что я не сразу понял о чем он:

- У меня СПИД.

Заявил это походя, запивая хрустящие на зубах хрящики очередным глотком коньяка, подтягивая поближе к себе миску с салатом.

- Что у тебя? – не столько не расслышал, сколько не вполне уловил суть сказанного я.

- СПИД у меня, Дики. Я заразился. Все, считай, моя песенка спета.

Вилка с салатом замерла на полпути к моем рту да так и вывалилась у меня из рук, и роскошный персидский ковер украсили жирные пятна масла и кусочки овощей.

- Ты шутишь? Какой у тебя может быть СПИД, ты только что два шикарных концерта отыграл!

- Диагноз совсем недавно поставили. Так что, у меня еще все впереди. Но, думаю, с концертной деятельностью на этом можно ставить точку.

Я сидел там, смотрел в стену, изучая узор на обоях, а в ушах моих звенело.

- Фред, но ты же… будешь лечиться? Это же не приговор, да?

- Буду лечиться – проживу лет восемь. Не буду – года четыре. Столь ли существенна разница? – выглядел он как-то уж совсем равнодушно, будто новость эта касалась не его, а кого-то постороннего.

И я не знал, что ему на это ответить. Фредди все всегда решал в своей жизни сам, не впуская себе под кожу никого. Ни даже меня или Мэри. Мэри!

- Мэри знает? – спросил я и сам не знал, чего в этом вопросе было больше – любопытства или ревности.

Он усмехнулся.

- Сказал ей еще неделю назад.

- А мне когда собирался?

- Дики, нам нужно было отыграть концерт. Если бы ты узнал обо всем раньше, ты не смог бы собраться, а эти концерты очень важны для нас.

- Черта с два! У нас еще один остался, как мне играть его теперь?

- А ты не подумал – ну так, на минуточку - а каково выступать МНЕ?! – и Фредди завращал в бешенстве глазами. – Смею предположить, что мне все же чуточку сложнее – было и будет. А ты опять все о себе. Все время о себе, - устало закончил он и без сил рухнул на постель. – Семья – твоя, дети – твои, мне же заводить никого нельзя – ты тут же дуешься, истеришь и грозишь покинуть группу. Мне даже с Мэри дружить нельзя, чтобы не навлечь на себя твой гнев. Да чем ты так-то по существу от Роджа отличаешься, а? Я тебе поведал самую страшную тайну своей жизни, и что я слышу в ответ? Почему я сообщил об этом Мэри раньше, чем тебе? Серьезно, Дики? Это единственное, что тебя волнует в данной ситуации?

Я буквально прирос к креслу, пальцы мои скользили вверх-вниз по хрустальному графину, и я, ей-богу, не понимал, что делать дальше, что говорить. Как вообще жить. Горькие обвинения Фредди никак не задели меня, словно бы сказаны были и не в мой адрес. Вот он сидит передо мной – живой, здоровый, отработавший два шикарнейших концерта, не демонстрирует ни капли усталости или слабости. Ему скоро сорок, он в расцвете лет. Разве похож он на тех спидозников, которых время от времени показывают по телевизору? Тех бледных теней с синюшными лицами, дохнущих в грязных наркоманских притонах? Откуда эта дрянь могла взяться у Фредди? Кто заразил его?

- От кого ты заразился?! – едва ли не реву я, сжимая пальцами виски.

- И вот опять тебя интересует что-то второстепенное, - устало бормочет Фред. – Какая разница кто? Хью или Лесли…

- Не Джим? – перебиваю его я. – Ты и Джиму умудрялся изменять?

- Он же не моя семья, - пожимает он плечами. – Он просто мой помощник. Слуга, если угодно.

И в этот самый миг в комнату влетает разъяренный Джим, пинком опрокидывает стеклянный столик, который тут же заваливается на бок, с него на пол падает роскошный хрустальный графин, и осколки разлетаются в разные стороны. Один попадает мне в щеку, другой – рассекает бровь, и я перестаю что-либо соображать, видя лишь мутную красную пелену перед глазами.

- Слуга, значит?! – орет Джим, дергая Фреда за щиколотки на себя.

Я тщетно пытаюсь протереть глаза рукавом и извлечь из ран осколки. Тихо вою, и сам толком не понимая, почему. То ли из-за диагноза Фреда, то ли из-за завершившихся концертов, то ли из-за того, что Джим сейчас вовсю заявляет свои права на скукожившегося на кровати Фредди, то ли из-за заливающей мне глаза крови…

Я падаю на пол и вою, вою. Где-то сверху орет Джим и хохочет Фред. Все эти звуки сливаются в безумную какофонию, и я царапаю ногтями виски, чтобы избавиться от всех посторонних шумов, но не могу. Я катаюсь по полу, в мое лицо впиваются новые осколки, но я даже не пытаюсь уже как-то избавиться от них: это всего лишь битый хрусталь, а не смертоносный вирус.

СПИД, СПИД – стучит в моих ушах.

- Ты где-то подцепил ВИЧ?! – орет Джим. – И даже не сказал мне? И мы продолжали до последнего трахаться? Хочешь утащить и меня за собой в могилу?

Я и сам лежу и лихорадочно вспоминаю, когда у нас с ним было в последний раз, и мог ли Фредди быть болен уже тогда. Мог ли заразить меня.