Я обернулся, улыбнулся и пошел к машине.
Больно не было. В конце концов, это же просто секс, просто трение органов друг об друга. Остается работа, общение, дружба. Все то, на что у нас в последние годы не хватало времени из-за того, что мы постоянно занимались сексом везде, где только оказывались наедине. Не обсуждали песни, книги или какие-то новости, а беспрестанно трахались. Теперь это должно было измениться, и я только искренне надеялся, что мы не озлобимся друг против друга подобно Мэю с Тейлором. Я искренне надеялся, что разум победит в нас возбужденных мартышек.
И когда вернулся домой, тут же потащил в спальню Веронику.
- Ну седой, подумаешь, - пожал плечами Джон. – Я рано поседел.
- В 20? – продолжал истерить Родж. – Пошел откат, я так и знал! Мэри, звоните сыну, мы должны с ним переговорить!
Через несколько минут томительного ожидания, пока оператор налаживал междугороднее соединение, Роджер волчком носился по гостиничному номеру, куда квины отправились сразу после пресс-конференции. И вырвал трубку из рук у Мэри, когда та тихо произнесла:
- Привет, сынок.
- Доктор! – заорал Роджер. - Вы обещали нам естественное старение! Вы обещали, что мы проживем вторую жизнь не короче предыдущей! А тем временем у Джона появился первый седой волос!
- У вас сколько еще концертов в туре осталось? – сухо и несколько по-деловому поинтересовался Стэнли.
- Да мы и половины тура не отыграли, - голос Роджера предательски дрожал.
- Когда возвращаетесь в Европу?
- Через три недели…
- Я вас встречу в аэропорту. Сделать кое-какие тесты успеем. Пока паниковать не нужно. Вы вообще уверены в том, что у него еще неделю назад ни одного седого волоса на голове не было?
Конечно же, Родж уверен в этом не был, но теперь мысль об откате назад не выходила у него из головы, и он все эти три недели не давал покоя никому, пока Бри не взмолился:
- Родж, ты своими причитаниями доведешь до седой головы кого угодно! Не удивлюсь, если и у меня седина опять появилась на фоне твоих стенаний!
И Бри сказал это очень зря. Теперь Родж начал ежедневно следить и за его шевелюрой.
После возвращения из США у них оставалось еще несколько дней передышки перед следующим европейским концертом, и Стэнли сразу же из аэропорта увез Джона в свою клинику. Теперь находиться рядом с этим врачом и знать, кто он на самом деле такой, рождало в Диконе странные ощущения. Он украдкой разглядывал его лицо, ища в нем знакомые черты, он не смел больше откровенничать с ним о своем здоровье и самочувствии, словно бы это был сам Фредди, словно бы Стэнли после такого стал бы смотреть на Джона совсем иными глазами. Вот и в клинике, когда были взяты все необходимые анализы, и доктор принялся снова расспрашивать Джона о состоянии организма, тот лишь рукой махнул:
- Плевать на все это. Я прожил долгую и интересную жизнь, и если она оборвется быстрее, чем вы планировали, не беда. У вас будет еще много лет, чтобы довести эликсир до ума. Лучше вы скажите мне, что вы чувствуете, когда слышите его песни?
Стэнли улыбнулся, снял очки и откинулся на спинку роскошного кожаного кресла.
- Не думаю, что скажу вам, Джон, что-то принципиально новое, отличное от того, что испытывает любой другой человек. Но вот когда я смотрю на вас… - Джон замер, инстинктивно теребя пуговицу на манжете пиджака. - Что-то странное зарождается внутри меня. Я всю жизнь считал своим отцом совсем другого человека. Да и сейчас он жив, и мы успели все обсудить после публичного признания матери. Он, конечно же, старается все это понять и осознать: с Фредди ему не тягаться, да и знал он прекрасно, с кем встречалась Мэри до того, как стала его женой. И все же… все же… Я никогда не считал себя поклонником Куин. Ну, песни знал, разумеется, иногда мог послушать их под настроение в машине. А тут на меня валится такая новость. Я тут же отправился к отцу, и мы проговорили всю ночь. Даже не знаю, кому из нас сейчас тяжелее. Но когда я вижу вас, Джон, говорю с вами, что-то во мне меняется. Я будто бы чувствую что-то родное, словно бы мой отец, мой настоящий биологический отец становится мне чуть ближе в такие моменты. Словно бы он не погиб, а находится сейчас рядом со мной. Вы понимаете, о чем я?
Джон понимал это слишком хорошо. Ведь в нем и самом жило нечто похожее: он смотрел на Стэнли, а видел в нем Фредди, своего Фредди, еще юного, еще не обзаведшегося Хаттоном. Фредди, с которым они занимались любовью на любой свободной поверхности. С которым еще не расстались окончательно и бесповоротно перед Уэмбли. Который еще не был болен.
- Почему вы расстались с ним? – вопрос обрушился на голову Джона, словно старые давно забытые на антресолях вещи, бывшие когда-то такими нужными и дорогими, а нынче представлявшими лишь источник бесконечных воспоминаний и бессмысленной ностальгии.
Значит, Стэнли прочел книгу и все знает. Что же, выходит, скрывать теперь нечего, и Джон едва заметно дернул плечом.
- Я хотел поступить правильно. Когда твоя жизнь постоянно у всех на виду, когда ты постоянно рискуешь быть раскрытым и выставленным на всеобщее осуждение и посмешище, любовь постепенно отодвигается на второй план. Фредди хотел жить как и раньше, как в юности. И не просто хотел – продолжал жить так, словно каждый день – последний. А я повзрослел. Я бродил тогда по загаженным после вечеринки комнатам и понимал, что не хочу такой жизни. Что это не моя жизнь. Что глотать все это и закрывать на все это глаза я больше не могу. Даже Родж повзрослел уже на тот момент, а Фредди – нет.
- И вы не пожалели с тех пор ни разу, что даже не попытались спасти его?
- А разве один человек может спасти другого? По-моему, это невозможно. Каждый человек может спасти себя только самостоятельно. Фредди хотел ходить по лезвию, именно за это он и поплатился. Когда-то именно за такую его черту характера я и полюбил его. А потом именно она вынудила меня оставить его. Я изменился, а он – нет.
- В этом и ваша трагедия… - пробормотал Стэнли.
Результаты анализов были готовы уже на следующий день. В организме Джона и вправду пошел небольшой откат, и Стэнли поспешно отправил на те же анализы и Брайана с Роджером, однако, у тех ничего подобного обнаружено не было. Оба были по-прежнему юны без малейших признаков приближающегося повторного старения. Стэнли взял небольшую паузу на изучение крови Джона для выявления причин. Запросил еще целую кучу дополнительных анализов и, когда получил результаты, позвонил ему домой: гастроли на тот момент близились к завершению, оставалась лишь пара концертов на Родине.
- Почему вы мне сразу не сказали об этом? Мы же чудовищно рисковали, вы могли умереть! Нынешний вариант эликсира мог только усугубить проблему.
- Кто не рискует, тот не играет в Куин, - со смешком ответил Джон. - Я догадывался, что вы рано или поздно раскусите меня. Но спасибо за попытку. Все равно молодость вернулась, хоть и не надолго, но это бесценно – снова ощутить себя юным, полным сил, пышущим здоровьем…
- Джон, - в голосе Стэнли слышались всхлипы и дрожь, - я попробую адаптировать формулу эликсира под ваш случай. Я попробую все изменить. Я…
- Не тратьте время, все равно я обречен так или иначе. Но за новое сердце спасибо. За новую жизнь – тоже. Как считаете, сколько мне осталось?
- Если ничего не предпринимать… да и с учетом того, что эликсир послужил спусковым крючком, не говоря уже о новом сердце…
- Сколько, Стэнли?
- Думаю, не больше года, – Джон, казалось, слышал, как заскрипели зубы врача, как пальцы судорожно впились в телефонную трубку.
- Не говорите, пожалуйста, об этом ребятам. Я доиграю все запланированные концерты, я попробую записать с ними новый альбом – у них столько идей. А потом… потом…
- Ваша жена в курсе?
- Да, но… но… в моей книге ничего об этом нет, поэтому прошу, пусть все идет как идет. Я передал ребятам свои дневниковые записи последних лет и взял с них обещание прочесть написанное только после моего… ухода. Так что, они все равно так или иначе обо всем узнают. Не торопите события, доктор.
