Русские моряки, вероятно, действительно не всегда понимали, чего Элфинстон хотел от них, хотя он выпускал подробнейшие приказы с разъяснением своих требований. Он желал пунктуальности и послушания, угрожая суровыми наказаниями для офицеров и матросов (а в его понимании только угрозы могли заставить его офицеров подчиниться). Более всего Элфинстона раздражало, что в ответ на его, как он полагал, «справедливые» требования опытного командира, выучившегося на лучшем в мире Британском флоте, непокорные русские вчитывались в статьи устаревшего Морского устава Петра Великого и спорили по мелочам, указывая, в чем его распоряжения противоречили этому Уставу.

Между тем статей о подчинении приказам командира в Уставе было предостаточно. С самых первых вариантов документы русского морского права, предшественники Морского устава 1720 г., были нацелены на утверждение дисциплины и регламентации поведения моряков.

В конце концов все жалобы и недовольства в связи с невыполнением его приказов Элфинстон излил на капитана-командора Ивана Яковлевича Барша. Барш должен был отправиться в поход с Первой эскадрой адмирала Спиридова, но из‐за «валкости корабля „Святослав“» в августе 1769 г. вернулся в Ревель, где его корабль был поставлен на ремонт; Барш на «Святославе» догнал не Спиридова, а Элфинстона уже в Копенгагене. В течение семи месяцев похода вокруг Европы Элфинстон неоднократно обвинял Барша в «небрежениях». А после того как Барш не выполнил сигналов Элфинстона о погоне за турецким флотом от Наполи ди Романия, Элфинстон пошел на экстраординарный шаг, понизив командора Барша до лейтенантского чина, надеясь, что это послужит острасткой для прочих офицеров.

Но Элфинстон просчитался: разжалование командора, сына вице-адмирала, имевшего высоких покровителей196, принесло ему лишь неприятности. За Барша после Чесменской победы заступился генерал князь Ю. В. Долгоруков, Баршу вернули его корабль и командование всего через месяц после понижения, в дальнейшем уже по возвращении в Петербург единоличное решение Элфинстона наказать офицера было расценено как противоречащее российским законам, так как командующему в этом случае полагалось представлять дело на решение военного суда. Так что в Санкт-Петербурге Элфинстона заставили ответить за его «тиранию», и он смог привести немного объяснений в пользу своих «права или власти» действовать без созыва военного суда.

В связи с делом о понижении командора Барша вопреки Уставу вновь приводя доводы о своей величайшей преданности службе, Элфинстон летом 1771 г. писал графу И. Г. Чернышеву: «Вы не будете удивлены, что я был довольно занят непосредственными и срочными интересами Екатерины II, а не Морским уставом Петра I, и я выбирал без колебаний то, что требовалось ради интересов службы Ее императорскому величеству».

Однако императрица, кажется, вовсе не была склонна во имя своих «интересов» в тот момент принижать Морской устав и в целом заслуги создателя российского флота: не случайно именно Петра Великого в 1770 г. объявили главным вдохновителем Чесменской победы197.

Джон Элфинстон не был излишне сосредоточен на утверждении дисциплины только через наказания: он готов был разрабатывать и систему индивидуальных поощрений за хорошую службу. Дабы поддержать «субординацию и хорошее поведение» моряков, контр-адмирал предложил новые возможности для продвижения по службе во время похода. Поручив составить список способных моряков, в котором только служебные заслуги принимались во внимание, он во всеуслышание объявил о своем намерении продвигать поименованных в списке на открывающиеся вакансии.

Важным стимулом для своих подчиненных, как и лично для себя, Элфинстон считал призовые выплаты, которым в Британском флоте придавали большое значение. Элфинстон с гордостью писал о том, что распространил на всех членов своей эскадры выплаты за взятые «призы», что порядок и размеры выплат были громко зачитаны и объявлены всем членам корабельных команд198 еще в Портсмуте, и нужно отдать должное контр-адмиралу: предложенное им распределение денежных наград было для моряков значительно выгоднее того, что было прописано в русских регламентах.

Впрочем, на российских морских офицеров повлияли не только оговоренные Элфинстоном размеры выплат, но и правила, согласно которым захваченные или уничтоженные суда можно было рассматривать в качестве призов. Эти предложения нашли отражение и в тех инструкциях, что Элфинстон получил от Екатерины II (c. 164–165).

Для самого Элфинстона вопрос о вознаграждении, особенно о призовых деньгах, стал, пожалуй, не только темой длительной переписки с Адмиралтейством, Коллегией иностранных дел и лично с И. Г. Чернышевым. Этот вопрос стал важной побудительной причиной для создания его «Повествования».

После получения отставки и удаления из России Элфинстон особенно жаждал получить обещанные награды. Последняя часть его «Повествования» отражает беспокойство и окончательное разочарование суммой немногим более 10 тысяч рублей, которую он получил от российского правительства за подвиги в Архипелаге. Добавило ему обиды и то, что все пожалованные суммы были опубликованы в London Gazette для всеобщего обозрения, и это стало новым ударом по его самолюбию, так как он считал, что его подвиги преуменьшены, а его репутацию и прежде порочили публикации в европейской прессе199.

В своих заметках Элфинстон жаловался, что расчеты пожалований, произведенные в Адмиралтействе в России, были «актом величайшей несправедливости» – особенно потому, что именно брандер с командой от его эскадры зажег турецкий флот при Чесме (а именно за Чесменское сражение все прочие командующие были осыпаны монаршими милостями).

Элфинстон закончил свое «Повествование» на этой ноте обиды на несправедливости в распределении наград и призовых денег. Свои призовые деньги он рассчитывал получить как командующий, что, как он настаивал, было даже «одобрено Ее императорским величеством» [в начале 1770 г.], когда эскадра еще стояла в Портсмуте. Невыплаченные призовые деньги позднее дали основание для требований и внука Джона Элфинстона, Александера Фрэнсиса, к российским императорам в 1820–1830‐х гг.

Согласно одним подсчетам, Элфинстону причитались призовые деньги и пенсия, всего около 40 000 рублей200. В своих прошениях Александер Фрэнсис называл сумму в £150 000201. Оба этих расчета исходили из положения о разделе наград за военные акции – захват, сожжение или причинение ущерба неприятельским кораблям, что было оговорено в Морском уставе 1720 г. (книга IV, глава 5). Остается только неясным, понимались ли в России XVIII в. эти военные акции как часть призового права, т. е. так, как их понимал Джон Элфинстон. До того как узаконения 1806 г. определили, что призом должны считаться как военные, так и торговые суда, взятые во время войны, в России, как показывают исследования, призами считались только торговые202. А поскольку не сохранилось точных сведений, какие торговые суда были захвачены эскадрой Элфинстона, российское Адмиралтейство в XVIII–XIX вв. на требования о дополнительных выплатах отставленному контр-адмиралу постоянно отвечало отказом.

Но разочарования постигали не только Элфинстона и его наследников. Непростым был опыт службы в Российской империи и других британцев. Однако когда по инициативе А. Г. Орлова Джона Элфинстона отозвали из Архипелага в Россию и британский посол лорд Каткарт сообщал, что контр-адмиралу был причинен великий ущерб («a great disservice had been done»), когда сам Элфинстон уверял, что «англичане разочаровались в российской службе» и стали покидать российский флот, оказалось, что его опыт мало кого отвратил от попыток сделать в России карьеру. Элфинстон не был первым, но отнюдь не был и последним иностранцем, чей опыт в России использовался, хотя далеко не у всех, как и у него, русская карьера была успешной.