– Дрозд, – у парня была птичья фамилия, – ты не обратил внимания, что за воротами который день паркуется бежевый «опель»? Кажется, за нами наблюдают.

– Мало ли кто там стоит, нам что? Кому мы нужны с этим порошком? – Дрозд выглянул на улицу, «опель» куда-то исчез. – Нет никого.

– Только что стоял. Чуть позже приедет, вот увидишь.

В два часа ночи наблюдатель вновь появился, как и предсказал Ларин. Он доложил об этом директору, в результате ночью груз не пришел, зато позже случилась небольшая перестрелка: машину окружили несколько парней, раздались глухие выстрелы, через секунду все стихло. Хлопнули дверцы, и «опель», испустив протяжный рык коробки передач, уехал.

– Это премия, – сказал директор на следующий день и положил перед ним пачку денег. – За бдительность.

– А что случилось с тем парнем? – Ларин подумал, взял деньги. Оставаться на такой работе он больше не мог. Кто будет содержать семью, если друзья неосмотрительной жертвы из «опеля» вдруг захотят вернуться? А они наверняка захотят, ведь в мешках, которые таскают плотные парни по ночам, – явно не мука и не сахар. Что-то, имеющее гораздо большую цену, раз кому-то не спалось в обнимку с подругой. Никто не будет следить за передвижениями мешков с мукой, даже если это мука высшего сорта.

– Ты хороший парень, – сказал директор, ухоженный мужчина в очках, рассматривая отполированные ногти. – Не пьешь, не куришь… Вот и продолжай в том же духе. – Он пропустил вопрос мимо ушей.

– Извините. – Ларин нащупал рукой пачку денег в кармане куртки. – На следующее дежурство я не выйду.

Директор приподнял очки.

– Как это не выйдешь? Почему? – Кажется, он удивился, более того, у Ларина проскочила мысль, что он сейчас потребует деньги назад и это могло нанести катастрофический урон.

– Дело такое… жена вот-вот родит, поэтому никак. Извините, но некоторое время не смогу…

Ларин думал, что больше никогда сюда не вернется. Директор, услышав ответ, как будто даже расслабился.

– А-а, жена… ну это дело важное, конечно. Нет вопросов, сразу бы сказал, а то я уж подумал…

Что он подумал? – Дмитрий отвел глаза.

– Мало ли, сам понимаешь. Ночью довозят товар, конкуренты не дремлют. Этот парень… что ты заметил, он больше не будет мешать работать.

– Но с ним все нормально? – спросил Дмитрий. Он испытывал отвращение к директору конторы по фамилии Голиков, с толстых влажных губ которого не сползала улыбка. «Чем же он торгует на самом деле?» – думал Ларин, глядя в его черные бегающие глазки-бусинки.

– Ну конечно! – сказал директор, широко улыбаясь. Так широко, что Дмитрий на шаг отошел, опасаясь, как бы брызги слюны директора не попали ему в лицо.

Слева на стене кабинета висел календарь с обнаженной красоткой, справа на этажерке из необработанного дерева стояли образцы продукции – порошки в пакетах, банках, тюбиках и даже круглых капсулах.

– Это просто бизнес, его нужно защищать от всяких прохиндеев. Они, наверное, хотели узнать наш складской оборот. Нехорошо…

Дмитрий кивнул. Конечно, складской оборот. Как он сразу не догадался. Теперь парень подсчитывает оборот ангелов на небесах или если не слишком усердно молился, то, возможно, и чертей в противоположной комнате вечного отдыха.

– Ни о чем не беспокойся, – сказал директор, вытирая ладонью вспотевший лоб. – Если вдруг… кто-то тебя спросит… мало ли кто, ты просто сидел и принимал товар, как обычно. Никого и ничего не видел.

– Но товар никто не привозил вчера.

– Да… Конечно, – спохватился директор. – Значит, просто сидел и охранял.

– Сидел и охранял, – повторил Ларин.

– Молодец. Все верно. Запомнил?

Ларин кивнул.

– Все, свободен. Позвони, как жена родит. Я скажу, когда на работу.

– Конечно, Михаил Сергеевич. Я позвоню. – Ларин толкнул черную дверь с круглой мишенью для дротиков в самом центре и вышел.

Сидя в кабинете, он смотрел в прозрачное окно – по подоконнику бренчала весенняя капель, птицы наперебой захлебывались трелями. У дальнего торца школы со стороны столовой разгружалась машина, грузчик с сигаретой в зубах таскал белые тюки с черными буквами «Мука».

Все что-то таскают, думал он. Зарабатывают. Но это не касается школьных учителей. Ты можешь быть семи пядей во лбу – но когда детская коляска стоит как твоя месячная зарплата… Ты будешь ходить и выбирать самую дешевую. Но так, чтобы никто об этом не догадался. Продавцу скажешь небрежно: «Через три месяца вырастет, опять покупать новую, так зачем брать самую дорогую…» И продавец кивнет головой, потому что и сам в похожей ситуации. Но в голове его проскользнет совсем другая мысль, а именно: «Еще один доходяга – не может заработать на нормальную коляску для ребенка».

Около пандуса Ларин заметил курящего Скокова. Самодовольный, расслабленный вид ученика показывал, что более приятного занятия, чем курить сигарету в тепле весеннего солнышка, не существует. Ларин поймал себя на мысли, что невольно завидует ему, беззаботной юности, возможности вот так просто стоять и курить, когда тебе хочется и что хочется, никто и слова не скажет.

В свободные часы Ларин давал частные уроки, репетировал, подтягивал отстающих, готовил к поступлению. Теперь количество уроков придется удвоить. Буквально со дня на день жена должна родить, потребуются деньги, кроватка, коляска, пеленки, питание, фрукты, а еще врачам что-то нужно…

Он взял чистый лист бумаги и принялся набрасывать примерный список ближайших покупок, проставляя в правой колонке стоимость. Добравшись до конца листа, Ларин вздохнул.

Получалась запредельная сумма. С учетом вчерашней премии на складе, ему не хватало порядка семидесяти тысяч. Через неделю аванс, – подумал он. Это где-то тысяч десять-пятнадцать. Репетиторство – еще пятнадцать… Он рисовал на листе круги, треугольники, формулы, которые сами по себе приходили в голову, но выхода из ситуации не видел.

Снова взглянув в окно, он поискал глазами Скокова, но тот уже пропал. Теперь внизу стоял тщедушный грузчик в темно-синем комбинезоне.

– Дмитрий Сергеевич! – Ларин услышал за спиной каркающий голос, принадлежащий директору школы, Эльвире Анатольевне Песчинской. – После уроков зайдите ко мне в кабинет, пожалуйста. И если меня не будет, дождитесь! – Она сделала акцент на последнем слове.

Речь, конечно же, пойдет о неуде за год Успенскому, заносчивому одиннадцатикласснику из блатных. Вадик Успенский не обладал решительно никакими положительными качествами, Ларин думал, что вообще-то так не бывает – хоть что-то в каждом человеке должно бы намекать на поступательное эволюционное развитие. Духовный и интеллектуальный рост. Успенский же являл собой склизкое беспринципное существо, наделенное слащавой внешностью и писклявым голосом. Он мнил себя великим актером кино и звездой телевидения, намекая при каждом удобном случае, что «вот скоро вы увидите нечто такое, от чего ваши узкие глазенки полопаются от удивления! Вы еще узнаете, кто такой Вадик Успенский и почему не стоило его недооценивать».

Любые вопросы Вадик Успенский решал за деньги, в том числе и с учителями: карманы ломились от наличности, платиновых карточек, драгоценных побрякушек и новейших гаджетов, которыми он заманивал доверчивые розовые носики. Отец старшеклассника владел крупным мясным производством, отгружающим продукцию на самый верх, и не жалел для единственного наследника абсолютно ничего.

Как водится в таких случаях, природа отдохнула на отпрыске, причем сделала это весьма изящно: Вадик совершенно не понимал, что он полный дебил. Тем не менее, урезав в одном, мужик с седой бородой, сидящий на облаках, вознаградил его в другом: Успенский был чрезвычайно мстительным, злобным и на редкость завистливым сукиным сыном, хотя, казалось бы, – чему он мог завидовать, скатерть-самобранка для него не была волшебством, а существовала на самом деле, пусть и в более приземленной форме.

– Слышь, математик, – сказал Успенский-младший и положил пачку денег на стол. – Считать умеешь? Ха-ха, давай, сосчитай до ста!