Однажды он заманил ее на чердак, чтобы якобы поиграть в покер, а когда она поднялась туда, он быстро зажал ее рот рукой. Она пинала его, кричала, но он был много сильнее ее, прижимая к перилам лестницы, отпустив только тогда, когда не смог сдержаться от приступов смеха.

Она ударила его кулаком в плечо, — Ну ты и мудак! — закричала она. Лицо ее по-прежнему было бледным от шока.

— Я напугал тебя, — поддразнил Тейт, стягивая маску с лица. От всей этой борьбы и криков Вайолет, которые теперь звучали как-то по-новому, у него вспотели волосы.

Вайолет испепеляла его взглядом, — Неправда, — она изучала его с ног до головы. Ее взгляд заставлял искры бегать по его телу, — Боже, только не говори, что у тебя появился какой-то извращенский фетиш, связанный с этим костюмом. Я не буду с тобой трахаться, пока ты в нем.

Он набросился на нее с поцелуем, еще сильнее вжимая ее тело в перила. Когда их губы соприкоснулись, его легкие, кажется, на секунду забыли как дышать, — Тогда вытрахай меня из него, — хрипло прошептал он.

И когда она помогала ему снять с себя латексный костюм, никто из них двоих не смог бы отрицать, что костюм этот был будто специально создан для Тейта. Будто его специально подвесили на чердаке, исключительно для того, чтобы развратить его мысли.

/

— Кто хочет произнести молитву? — тихо спросила его мать. Пачка сигарет как всегда лежала рядом с ней. Это даже было практически похоже на шутку. Молитву всегда произносила Эдди, которая запомнила одну единственную благодарность Богу, с тех самых пор, как научилась говорить. Это было правильно. Эдди была чистейшим созданием из всех них. Она была единственной, чьи желания были бескорыстны.

Эдди начала читать молитву. Тейт взял сестренку за руку, оставляя материну левую руку без внимания, безвольно лежащей на грязно-белой скатерти. Он вслушивался в фальшивые невинные слова сестры об их семье. Какой могла быть семья Лэнгдонов, уточнил он в мыслях. Он никогда не купился бы на этот маленький спектакль, устраиваемый их матерью. Все больше женская часть их семьи пыталась быть похожей на идеальную маленькую христианскую семью, но им никогда не стать такими.

А когда сестра начала нести чепуху по поводу того, как она здесь счастлива и как благодарна за то, что у них здоровая и любящая семья, в нем что-то переклинило.

— Перестань, Эдди! — огрызнулся он, ударяя рукой по тарелке. Он не рассчитал силы, и фарфор разбился на части, — Ты же умная девочка, ты же знаешь, что слова «любящая» и «здоровая» — это вообще не про нашу семью. — Он посмотрел на мать из-под лохматой челки, испепеляя ее глазами, исполненными злобой.

Эдди, пораженная его гневной вспышкой, нахмурилась. Констанс же никак не отреагировала на сына: вздохнула, зажгла сигарету, дым от которой, сгустился над, еще не остывшей, едой, — Господи Иисусе, — только и пробормотала она.

— Ненавижу эту семейку, — себе под нос пробубнил Тейт.

— Благодаря твоим действиям наша семейка оказалась там, где оказалась, — раздраженно закричала Констанс, пытаясь вывести Эдди наверх, к себе в комнату, но девочка не сдвигалась с места, наблюдая за закручивающимся конфликтом матери и единственным, оставшимся в живых, братом, — Во всем происходящем твоя вина: в том, что нам пришлось собрать все свои пожитки и переехать сюда, оставив там наши с Эдди прошлые жизни. Ты виноват в том, что Борегарда больше нет с нами. Слава Богу, что это значит, что он больше никогда не будет страдать. Но, Господи Иисусе, я смотреть на тебя не могу. Бог удостоил тебя столькими дарами, так почему же ты не можешь ими воспользоваться!

Глаза Тейта застилали слезы, — Бо страдал только из-за тебя! — проревел он.

Констанс знала как дать отпор: ее ум по-прежнему оставался таким же острым, как когда-то, когда она была совсем молодой, непобедимой и еще не знала, что такое смерть, — И где же он сейчас, Тейт? — закричала она, — Он мертв, и это, мой дорогой, по твоей вине!

— Заткнись! — прорычал Тейт, в его глазах лопались сосуды, — Заткнись, заткнись, ЗАТКНИСЬ! — он встал, возвышаясь над худенькой фигурой матери, но Констанс, не растерявшись, в следующее же мгновение вырвала разделочный нож из окорока. Тейт настолько опешил от действий матери, что неосознанно отступил назад, спотыкаясь ногой о ножку стула и падая на пол, раздирая о деревянные доски локти.

Констанс все еще держала перед собой нож, как вдруг осознала, как выглядит со стороны. Расслабив руку, она позволила ножу упасть со звоном на тарелку. Эдди тем временем тихонько рыдала от ужаса, прикрыв лицо руками.

— Нарежу ветчины, — спокойно произнесла себе в ладонь Констанс, натирая переносицу большим и указательным пальцами, — Успокойся и сядь за стол, доешь свой ужин. Или поднимись наверх, прими лекарства и поспи. Ты, наверное… устал. Видит Бог, как и все мы.

Тейт с отчаянием попытался встретиться взглядом с Эдди, но та даже не посмотрела в его сторону. От зрелища, как Констанс и Эдди сели обратно за обеденный стол, будто ничего не произошло и начали беседу, умышленно не обращая на Тейта никакого внимания, у него пересохло горло.

Наверху, будто предупреждая, его встретили оранжевые баночки с медикаментами на прикроватной тумбочке. Он покрутил одну из них в руках, рассматривая название фирмы и список побочек, которые он уже практически запомнил.

Он проглотил таблетку транквилизатора, все еще сжимая в теплой руке банку. Сонливость уже подступала, когда он высыпал голубые таблетки себе на ладонь и начинал считать их. В банке их было тридцать две, скоро не останется ни одной — так он решил.

— Их слишком много, — шепот Вайолет защекотал его ухо. Так же быстро как появилась, она опустилась на колени рядом с его руками и начала гладить его так, будто он был пугливым котенком.

Сдавленный всхлип вырвался из его горла, — Достаточно, чтобы убить меня, — ответил он низким, скрипучим голосом.

Вайолет улыбнулась, но слезы уже текли по ее щекам. С решительностью она их вытерла своей ночнушкой, — Не сегодня, — вздохнула она, собирая по одной таблетке и опуская их обратно в банку, пока его ладонь не опустела.

Она толкнула его на простыни, стянула с него одежду, оставив только футболку и боксеры, чтобы ему было комфортнее и накрыла их пуховым одеялом, чтобы они вдвоем свернулись калачиком.

— Я не позволю тебе умереть в этом доме, — пробормотала она ему в ключицу. Ее ресницы трепетали, когда она погружалась в сон.

— Вайолет?

— Да?

Он сделал глубокий вдох. Мир начинал тихонько темнеть по краям, и он изо всех сил пытался не заснуть, но таблетки действовали слишком быстро, — Я убил кое-кого. Своего брата.

Он заметил, как ее дыхание на секунду замерло, но она не ответила. Он понял, что это — возможность все объяснить.

— Я… я не хотел. Я не убивал его своими руками. Я… я совершил слишком много дерьма, безумного дерьма, и я собирался сесть за это в тюрьму. Я поджег человека, Вай. Моя мама трахала этого парня. Я просто… Он заставил меня перейти черту, а потом все потемнело. Все, что я помню, это — канистра с бензином и спичка. А затем у матери появилась сумасшедшая идея повесить все на моего брата. У него, как и у Эдди, не все в порядке с головой. У него уже были проблемы с неуравновешенностью, поэтому его от нас с легкостью забрали. Конечно, Бо не было с нами сладко, но без нас стало еще хуже. И… И где-то через месяц после того, как его запихнули в то чертово место… Какая-то психбольница, какое-то проклятое место для тех, у кого дела обстояли еще хуже… Он… Он… Он умер, — внезапно его дыхание превратилось в глубокие, тяжелые всхлипы, которые забирали весь кислород, который их окружал.

Вайолет притянула его к себе сильнее, положив его голову над грудью, и из его глаз хлынули слезы. Его слезы пропитывали их кожу, и она тоже заплакала, шепча что-то успокаивающее ему в волосы.

— Я убийца, Вайолет, — задыхался он, — Как ты можешь меня любить?

Она покачала головой и подняла его подбородок, чтобы он посмотрел ей в глаза, — Все мы убийцы, Тейт, — вздохнула она. Он думал о причинах из-за которых изо дня в день умирали люди: ошибка, вирус, мечта, свет, — Все мы, — повторила она.