– Мы бы могли, конечно, войти в дом культуры, устроив скандал, например, – рассказывает Вера Лека-рева. – Но мы чувствовали: в воздухе пахнет провокацией. На это и расчет, что сдадут нервы… Вокруг бродили какие-то странные люди с нехорошими лицами. И мы решили просто всех успокоить… Честно говоря, я бы лично никогда не проголосовала за депутата, которого так навязывают.
О том же своем ощущении – вот-вот что-то должно случиться как результат действий федерального чиновничества, поставившего республику на дыбы, – говорит сегодня в Ингушетии большинство. «Что-то» люди определяют так: провокация, управляемый взрыв негодования, резня, чуть крови пустят – и уже не остановить…
И вот, 19 апреля – очень плохой сигнал. Из Москвы, из МВД, прямо в подтверждение страхов, заполонивших Ингушетию, – секретная служебная спецтелеграмма. Вот она – беспрецедентная для прифронтовой полосы вообще, а для прифронтовой полосы, оказавшейся в нынешней конкретной ситуации, – тем более: «Назрань МВД Погорову Командируйте МВД России служебным вопросам сроком 10 суток полковника милиции Тамас-ханова ИА полковника вн/сл Ильясова М-С Э полковника милиции Гиреева ИХ полковника милиции Яры-жева ИС прибытие 22 апреля с.г. Грызлов».
В переводе со служебного на нормальный это надо читать следующим образом: четырех заместителей республиканского министра внутренних дел (Ахмеда Погорова) от имени министра БД России Бориса Грызлова отзывают в Москву как раз на самые сложные для Ингушетии 10 дней: последнюю неделю перед вторым туром, дни голосования и подсчета.
Такого никогда еще не случалось. Наоборот – для поддержания порядка, причем в любом регионе, всю милицейскую «верхушку» на выборы отзывали из отпусков, просили выйти с больничных… Ингушетию готовят к войне?
В маленькой республике, где все про всех знают, включая перечисленных полковников, – знают в том числе и то, за кого они могут повернуть подчиненных себе людей, спецтелеграмму восприняли обреченно: значит, все подтверждается, эти несколько сотен понаехавших отовсюду фээсбэшников, колесящих сегодня по ингушским дорогам почему-то в одинаковых «Тавриях», что-нибудь устроят, благо столько отчаявшихся беженцев. В МВД же остается только зязиковец Погоров, беспорядки будут спровоцированы, и Погоров «с беспорядками не справится»…
Зачем? Никто не сомневается: когда совсем не осталось шансов для победы генерала ФСБ, это нужно, чтобы официально провозгласить «невозможность проведения выборов» и необходимость «назначения» главы республики. Так и завершится спецоперация по возведению Зязикова на ингушский престол. Именно то, о чем уже два месяца назад открыто говорили людям чиновники ЮФО: «Что бы вы ни делали, будет Зязиков. Так решила Москва. Вариантов нет. Не изберете – все равно назначат».
Зязиков и зязиковщина
Однако кто же он, этот человек, которым уже пугают ингушских детей? Как сообщил Алексей Любивой, его главный представитель: «Я запрещаю ему общаться с прессой».
Что ж, позиция. При которой ничего не остается, как поглядеть на окружение. Стан зязиковских активистов-агитаторов состоит из двух частей.
Во-первых, вышеупомянутые сотрудники ФСБ, прикомандированные в Ингушетию на предвыборное время из многих российских регионов, которые, не слишком скрываясь, в разговорах с людьми почему-то приравнивают «поражение Зязикова к плевку в сторону всей российской контрразведки».
Во-вторых, обиженные и несостоявшиеся при аушев-ском президентстве ингуши, большая часть которых давно и постоянно живет в Москве, поскольку в свое время не сработалась с Аушевым. Они заседают в главном предвыборном штабе Зязикова в Назрани на улице Осканова. Спрашиваю начальника штаба Салмана Наурбекова и заместителя начальника Харона Дзейтова:
– Чем хорош ваш кандидат? Расскажите.
– Главное, в отличие от всех, он – кристально чистый человек.
– Почему вы так считаете? Докажите.
– Потому что он – из кристально чистой службы. Извините, но все хорошо в меру…
…В мае Зязиков приведен к присяге. Через неделю в Ингушетию вошли войска. Через месяц началось насильственное перемещение беженцев в Чечню… Кремль хочет, чтобы война продолжалась. Значит, она и продолжается.
Мы – выжили! Опять!
Во Владикавказе, на одной из центральных его улиц, есть кафе – обычное североосетинское кафе. Из дорогих – где повсюду полно зеркал и по стенам развешаны искусственные зеленые растения, изображающие домашний уют, где пекут отличные «три хлеба» и тебя обязательно употчуют до последующего самобичевания: зачем же я это сделал… Но не об этом сейчас.
…Мы летели на военном вертолете из пункта «А» в пункт «Б». Под нами медленно перемещалась ночная незаметная декабрьская бесснежно-грязная Чечня. Лишь горящие скважины да трассирующие «млечные дороги» – вот, собственно, и все. Остальное было тьмой, в которую сквозь прицел ночного видения привычно всматривался средних лет офицер сопровождения, свесив ноги в открытый люк и держа ручной пулемет готовым к употреблению.
В вертолете не поговоришь – шумно и уши заложены. Однако с соседом мы все-таки перемолвились, не видя друг друга, – при поздних перелетах огней внутри не зажигают, – и значит, поочередно, наугад и приблизительно, наклоняясь к предполагаемому уху другого, мы кричали.
– Откуда?
– Из Москвы.
– И я тоже.
– А в Москве – откуда?
– С Садового кольца.
– А я там работаю. Живу в Марьино.
– Далековато.
– Доволен: квартира большая.
– Вы кто?
– Я? Офицер. Кто же еще… А вы? От вас не пахнет камуфляжем.
– Я – журналист. Кто же еще… Почему мы так долго летим? Гудермес должен был быть через 20 минут…
Из кабины вышел командир. Оглядел темноту вертолетной утробы, где были все мы, его заложники на эти два часа, и продекламировал, натужно артикулируя, что-то на ухо офицеру сопровождения. Тот тут же закрыл люк, откинулся назад и стал разбирать свое оружие – судя по звукам.
Сосед по вертолету насторожился. Но как-то несерьезно… Куда меньше меня. Всем нам надо было в Гудермес, где каждого ждали заранее оговоренный ночлег и баня – очень важная штука по местным масштабам… А тут происходило непонятное: зачем это он складывает пулемет? Ведь до Гудермеса летают только под охраной? Да и огней под нами чем дальше, тем больше… Это была не Чечня.
Еще через двадцать минут стало совершенно ясно, что садимся не в Гудермесе, – там просто поле, именуемое военным аэродромом. Тут же под нами появилась настоящая цивилизованная взлетная полоса с ровным бетоном. Мы увидели гражданскую вышку диспетчерского пункта, всю освещенную, каких на войне просто не бывает.
– Это – не Чечня! – весело подытожил сосед и даже слегка щелкнул каблуками. В нем была очевидная перемена: раньше он говорил, будто камни перетаскивал, а сейчас – просто пел.
– А чему вы, собственно, радуетесь? Нас тут никто не ждет. Спать негде, есть нечего… Баня?…
Но сосед уже ничего не слышал: он забежал к пилотам. И выскочив оттуда через минуту, восхищенно прокричал только одно слово:
– Владикавказ!
Как кричали: «Победа!» – бравшие Берлин. И снова, задрав руки вверх:
– Владикавказ!
И выдал легкую чечетку посреди вертолета.
Наверное, в Гудермесе какие-то военные неприятности – обстрелы или еще что-то, и садиться там опасно, поэтому пилоты все перерешили. Конечно же, не спро-
сив пассажиров. На войне все время так: твои планы абсолютно никого не волнуют, и тебя ставят перед фактом, полностью их разрушая.
Но сосед уже громко смеялся, перекрывая гул мотора, приплясывал и потирал ладонь о ладонь, почему-то растопырив пальцы:
– Полковник Миронов. Разрешите представиться!
Он стоял в проходе, спокойно удерживая тело в равновесии и лишь одной рукой касаясь вертолетной обшивки. Просто чудо: откуда такая сила взялась? Ведь еще каких-нибудь пятнадцать минут назад он был таким же нормально-подавленным, как остальные, и его тело привычно швыряло в такт противозенитным маневрам вертолета. А тут – поди! – машина садится, и значит, ее трясет, будто в малярийной лихорадке, а полковник стоит себе посередине в позе вальяжного курсанта в увольнении: «правая нога чуть вперед, левая – опорная».
