Хейден обхватил Софию за тонкую талию и, притянув, опрокинул женщину на себя.

Раздражающий, неприятный вопль пронзил уши Хейдена. Он открыл глаза. София извивалась, лежа на нем, ее лицо пылало, выражая одновременно и крайнее замешательство, и искренний гнев. Он окинул взглядом ее фигуру, куда же делись эти едва не выскакивающие из лифа груди, невероятно длинные ноги и эротический наряд? И почему эта ужасная шляпка так криво примостилась на левой стороне ее лица? Господь всемогущий! Неужели все это ему приснилось, и именно во сне он опрокинул Софию на себя? Очевидно, так. Что же теперь делать? Сказать, что был охвачен страстной фантазией, в которой она предстала перед ним желанной кокеткой, а затем принести глубочайшие извинения? Наверное, так и следует поступить. В этот момент Хейден был противен самому себе. Он никогда никем не овладевал силой, тем более когда речь шла о его наемных работницах. Уэстфилд не нашел ничего лучше, чем спросить:

– София, могу я поинтересоваться, почему вы лежите на мне?

Женщина даже открыла рот от удивления.

– Милорд, – произнесла она на удивление спокойным тоном. – Может, лучше следует задаться вопросом, почему ваша рука самым собственническим образом водрузилась на моем заду?

Он посмотрел на свою левую руку – и в самом деле его пальцы буквально впились в ягодицу Софии. «Ну так прекрати таращиться и убери руку. Сейчас же!» Он почти отдернул руку с ее округлой попки. С совершенно искренним возмущением граф ответил:

– Бог мой, откуда же мне знать? Я мирно спал, а когда проснулся, то обнаружил, что вы пристаете ко мне.

– При-пристаю к вам? – прошипела она. – Сэр, вы хотите сказать, что я улеглась на вас, а потом самым бесстыдным образом положила на себя ваши руки?

– Вы так сделали?

– Вы же знаете, что нет.

София продолжала извиваться всем телом, словно что-то создавало ей колоссальное неудобство, в этот момент выражение настоящего ужаса промелькнуло на ее лице. Тысяча чертей! Естество мужчины оставалось в возбуждении. Что же это такое? София побелела, почти судорожным движением оттолкнула от себя Хейдена и вскочила, словно по ее обнаженному телу прошлись пучком обжигающей крапивы. Она расправила платье, поправила чепец, затем сдула темный завиток со щеки.

– Полагаю, что вам приснился сон, и я могу лишь предположить, о чем или о ком были ваши грезы.

В ее голосе вновь зазвучала привычная строгость и спокойствие.

– Не воображайте, что они были о вас.

– Я и не допускаю этого. Мое воображение рисует полногрудую уличную девку, у которой ветер в голове гуляет. Другими словами, пустое ничтожество, у которой разума не больше, чем у муравья!

Он поднял бровь.

– Она кажется более привлекательной, чем дерзкая жеманница, которую любой разумный мужчина будет избегать как бубонной чумы.

– Вы отвратительный человек!

София расправила плечи, развернулась и быстро направилась к двери, бормоча себе под нос, что она лишилась разума, если собирается терпеть его еще хоть минуту. Неужели она уходит? У Хейдена участился пульс.

– Вы увольняетесь, София? Я всегда знал, что никакая юбка вроде вас никогда меня не переиграет.

Она замерла как вкопанная и несколько секунд стояла, не оборачиваясь. Затем, не сказав ни слова, она вышла из комнаты. София понимала, что ей нужно немедленно собрать вещи и бежать из этого дома, остановить наемный экипаж и умчаться на нем, не оглядываясь. Однако вместо этого она прошла в кухню, где попросила у повара-француза поднос с ужином для Уэстфилда. Какое-то мгновение она смотрела на свежеприготовленный кофе в кофейнике и думала, не добавить ли туда корень ревеня. Хорошее слабительное, которое доставит Уэстфилду дискомфорт на целый день, чего он определенно заслуживает. Но тут же ей стало стыдно – сиделки не добавляют слабительные средства в кофе пациентам, неважно, насколько те их вывели из себя. Она тяжело вздохнула.

– Их светлость в ужасном настроении? – спросил месье Лоран.

– Ваш вопрос, месье, подразумевает, что у их светлости бывает другое настроение.

Повар хохотнул и вновь занялся подготовкой подноса. София тайком провела рукой по своей ягодице. Она все еще ощущала, где крупная ладонь прожигала ей кожу, словно отлитая из железа и горячая, как клеймо палача. Кроме того, она точно помнила, как прижималось к ее телу затвердевшее естество Уэстфилда. Этот мужчина воспламенил каждый нерв и каждую клеточку ее тела. Потребовалось всю волю собрать в кулак, чтобы сделать вид, что ее это не задевает. Слава богу, он, кажется, поверил, что для нее это ощущение было отвратительным. Было бы хуже, если бы он понял правду, которая заключалась в том, что ей хотелось, чтобы Хейден поцеловал ее, а руки жаждали прикоснуться к нему. Но только до того момента, когда она почувствовала его возбуждение. Тогда она испугалась влажности, возникающей под ее юбками. Действительно жеманница! Должно быть, она сама вконец испорчена. Уэстфилд не кто иной, как бесстыдный повеса с порочным умом, грязным ртом и чересчур крупным мужским органом между ног. Вероятно, ему приснился сон о какой-нибудь молодой наивной девице, или он мечтал о том, как выиграть это проклятое пари. Надо в конце концов понять, что она ему совершенно безразлична. Нужно быть полной дурочкой, чтобы хотеть его. Щеки Софии загорелись, когда она заметила, что месье Лоран пристально смотрит на нее и на его лице расползается улыбка, словно он читает ее мысли.

Полчаса спустя настроение Хейдена улучшилось, когда он услышал чьи-то шаги в соседней комнате. Неужели София вернулась? Он вытянул шею, пытаясь хоть мельком увидеть ее со своего места на диване. Проклятье! Ни черта не видно. Он схватил костыли и поковылял в спальню. Сердце неприятно стукнуло, когда из гардеробной вышел Мэтьюз.

– Добрый вечер, милорд. Вам что-нибудь нужно?

– Да, я хочу одеться. Я намерен выйти.

Если София уже ушла, он найдет ее и попросит прощения. Лакей открыл рот от изумления.

– Мисс Камден будет недовольна.

– Она здесь?

– Разумеется. Она на кухне.

– Слава богу, – облегченно пробормотал Хейден.

– Что такое, милорд?

– Ничего. Я…

София вошла в комнату, держа в руках поднос с ужином. Игнорируя Хейдена, она улыбнулась лакею и вручила ему серебряный поднос.

– Мистер Мэтьюз, передайте это его светлости.

– Да, мисс.

– Спасибо.

Не глядя на Хейдена, она неторопливо вышла из комнаты. У него разыгралось воображение или температура в комнате упала до арктической?

Мэтьюз издал смешок.

– Что тебе кажется смешным? – сдерживая гнев, прошипел Уэстфилд.

– Не знаю, какую игру вы с мисс Камден ведете, но я думаю, одержать над ней победу не так легко.

Проблема заключалась в том, что Хейден не был уверен, что хочет одержать победу. Сейчас она не только заинтриговала его, но и привела в замешательство. Он потер горло, чтобы избавиться от образовавшегося в нем комка.

– Отнести поднос в гостиную? – спросил Мэтьюз.

Хейден чертовски устал от своего заточения в четырех стенах. Он завязал пояс халата.

– Нет, я спущусь вниз. В столовую.

Мэтьюз охнул.

– Не думаю, что это разумно, сэр.

Проигнорировав слова лакея, Хейден вышел из комнаты и двинулся по коридору к лестнице, стуча костылями по деревянному полу. Мэтьюз последовал за ним, граф взглянул на длинный лестничный пролет, и его плечи заметно напряглись. Похоже, спуск не окажется легкой прогулкой. Он кивнул головой, пропуская слугу вперед.

– Идите, Мэтьюз. Я спущусь через минуту. Если не сломаю себе шею.

Покачав головой, Мэтьюз начал спускаться по лестнице с подносом в руках. Когда слуга скрылся за поворотом на площадке первого этажа и исчез из виду, Хейден прислонил один костыль к стене. Разумнее будет маневрировать на ступеньках с одним костылем под мышкой, держась свободной рукой за перила. Он сделал один шаг, потом второй. К тому моменту, когда он достиг площадки между первым и вторым этажом, жгучий жар пронзал его раненую ногу. Уэстфилд посмотрел на длинную, обшитую тканью скамью, встроенную в стену, и, тяжело выдохнув, опустился на подушку, ожесточенно растирая раненую ногу. В эту секунду до его слуха донесся стук каблучков по выложенному плиткой полу коридора первого этажа. Кто-то бежал, наверняка София. Надо к черту уволить Мэтьюза – этого перебежчика!