В воздухе носились снежинки, дорога угадывалась с трудом, и Арапову время от времени приходилось придерживать лошадь: не дай Бог, собьешься с пути! В здешних местах не разберешь, кто больше властвует - то ли французы, то ли русские. Тут приходится пистолеты всегда держать наготове.

Дорога проходила по запорошенным полям и перелескам. Безлюдье и тишина кругом. Глухая тишина... Как будто и войны нет никакой. По пути попадались мелкие деревеньки, но Арапов в них не останавливался. Он спешил. И только вечером, когда совсем стемнело, решил постучаться на огонек. Это было в селении, стоявшем на краю глубокого оврага, одним краем упиравшегося в редкий, наполовину вырубленный перелесок. Хозяин избы, куда постучался Арапов, вышел из сеней, недоверчиво оглядел его с головы до ног, затем бросил беглый взгляд на коня и сипловатым голосом спросил:

- Партизан?

- Русский офицер, - представился Арапов и тут же добавил: - Мне бы только до рассвета. Я заплачу.

- Да уж ладно, проходи, - дал ему дорогу в сени хозяин. - Проходи, а я пока лошадку покрою. Ишь, дрожит. Гнал, видно, сильно.

Изба дохнула на Арапова неприятной затхлостью и гарью. Посередине избы над лоханью горела лучина. При ее дрожавшем свете Арапов увидел стол с остатками недавнего ужина, образа в углу над столом и, наконец, сухонькую женщину с накинутым на плечи платком, возившуюся у печи с посудой. Увидев чужого человека, она испуганно перекрестилась и сказала:

- Не прогневайся, батюшка, ничего более у нас нету, все забрали.

- Да я, бабушка, ничего не прошу, мне ничего не надо, - постарался успокоить ее Арапов, - мне бы переночевать только.

Вошел сам хозяин, бросил шубенку на коник и неодобрительно посмотрел на гостя, все еще стоявшего у порога.

- Раздевайтесь, ваше благородие, да садись. Правда, худо у нас, но не поедешь же новый ночлег искать.

Арапов разделся и, не расставаясь с дорожной сумкой, прошел к лавке, стоявшей у передней стены так, что один конец ее заходил за стол.

- Что же это вы вдвоем живете, - заговорил он, желая завязать беседу, - или Бог детей не дал?

- Почему не дал? Дал. Дочь замуж в Косогорье ушла, а сына прошлым летом в рекруты взяли... А ты, ваше благородие, может, ужинать хочешь? вдруг спросил хозяин. - Уж не обессудь, нету еды у нас барской. Картошки сварить можем, а другого ничего нет.

- Да вы не беспокойтесь, еда у меня есть, - похлопал по дорожной сумке Арапов.

Хозяин сам смахнул со стола остатки крестьянского ужина, для верности провел по нему рукавом, после чего объявил, что теперь можно садиться. Арапов стал расстегивать сумку. В дорогу ему дали кусок ветчины, сухарей и небольшую склянку водки. Выкладывая все это на стол, он тайком поглядывал на хозяйку, которую запах ветчины взволновал до того, что она полезла на печку, чтобы быть от соблазна подальше.

- Много ли ваших от войны пострадало? - спросил Арапов хозяина, продолжая опоражнивать сумку.

- Да ведь как не пострадать от войны такой? - отвечал хозяин. - Все пострадали, вся деревня. Нас она, почитай, нищими сделала. Да не нас одних, всю деревню...

Арапов предложил ему выпить и закусить вместе с ним. Старик не отказался.

- В чем же разорение от войны сказалось? - вернулся Арапов к прерванному разговору.

- Во всем, ваше благородие, - отвечал старик, выпив водку. - Сидим мы, значит, эдак перед обедом, - начал он рассказывать, - вдруг видим, обоз громыхает - фуры порожние, а рядом с фурами солдаты, бусурманы эти, чтоб на том свете черти на угольях их жарили! На конях. Лопочут по-своему. Моя изба крайняя. Подъезжают эдак и на хлеб показывают, дескать, давай. Я им нету, говорю, а они не понимают по-нашему. Сами шастать стали. Что найдут - на фуры. Коровенка была, три овечки - взяли, ничего не оставили. У других мужиков тоже. Всю деревню обчистили.

Арапов налил ему еще немного, старик выпил и продолжал:

- Если бы не партизаны, все бы мы померли смертью голодной. Выручили, кормильцы наши. Отбили у бусурманов обоз - то ли с нашим хлебом, то ли с другой деревни, только отбили и с нами тем хлебом по-братски поделились. Теперь, слава Богу, до Рождества протянем.

- А потом как?

- Опосля видно будет. Не оставит Исус Христос, выживем как-нибудь. Да, по правде сказать, не так мы уж и ограблены. Рассказывают, в других деревнях без домов люди остались.

Хозяин только пил, но закусывать не стал. Зачем обижать доброго гостя? Самому ветчинка пригодится. Поблагодарив за угощение, он спросил гостя, где ему лучше стелить - на печке или на лавке?

- Лавка широкая, на ней и устроюсь, - сказал Арапов. - Только стелить ничего не надо, я привык спать по-походному.

Хозяин согласился - на лавке так на лавке, - поправил начавшую было гаснуть лучину и полез на печку. Арапов снял сапоги, но раздеваться не стал, лег в мундире, подложив под голову дорожную сумку. Лучина погорела немного и погасла.

"Спать надо, спать!" - приказал себе Арапов. Но заснуть не удавалось. Не унималась мысль о судьбе приютивших его людей: что будет с ними после Рождества, когда кончится хлеб? Кто им поможет? Кто поможет другим, таким же разоренным? Ведь таких тысячи! А сколько пострадавших в Москве! Дорого обойдется России эта ужасная война.

Где-то под утро, когда было еще темно, Арапов встал, ощупью обулся, выложил из сумки все, что было у него съестного, за исключением двух сухарей, и, одевшись, тихо, стараясь не разбудить хозяев, вышел за дверь. В сенях, однако, он не смог найти выхода. Долго бы, наверное, пришлось ему тыкаться в темноте, если бы не вышел сам хозяин.

- Уезжаешь, ваше благородие?

- Надо.

- Тогда с Богом.

Он вывел его из темных сеней, подвел лошадь, помог оседлать ее, привязать к седлу мешок, в котором еще оставалось фунта четыре овса.

- До Смоленска отсюда далеко? - спросил Арапов.

- Далеко, ваше благородие.

Выспросив, по какой дороге лучше ехать, Арапов попрощался с хозяином и выехал за околицу. Рассвет занялся, когда деревушка осталась уже далеко позади.

Арапов торопился. От усилившегося за ночь мороза закоченели руки, ноги, но он не слезал с седла - гнал и гнал. И только когда лошадь окончательно выдохлась и не могла больше идти рысью, он выбрал место у небольшого горелого лесочка, отвязал неслушавшимися пальцами мешок с овсом и положил перед мордой лошади. Та сразу же принялась за корм. Арапову тоже хотелось есть, но прежде надо было как-то согреться. Подумалось о костре. Костер - это, конечно, хорошо, но для костра нужно время, а у него его не было. Он побегал, попрыгал вокруг лошади, потом достал из сумки сухарь и стал его грызть, продолжая делать резкие движения, чтобы лучше согреться.