Похваляясь своими десятью победами весьма сомнительного свойства, граф в то же время злорадствовал по поводу неудач других войск, не входивших в его корпус. Особенно он потешался над командующим Дунайской армией адмиралом Чичаговым, которого ненавидел за то, что тот пользовался у императора большим кредитом, чем он, граф Витгенштейн.

- Ваш адмирал меня смешайт, - говорил он Арапову, произнося отдельные русские слова на немецкий лад. - К одной глупости прибавил вторую глупость. Адмирал приказал убить несколько тысяч волов, чтобы сварить бульон.

- Для чего ему столько бульона? - усомнился Арапов.

- Не ему, а войскам, которыми желайт учинить диверсию армии Наполеона, посылайт их Италия.

- И сколько же войск он послал?

- Зачем посылайт? Оставить посылайт. Бульон даром пропал.

И генерал захихикал, довольный тем, что ему удалось так остроумно высмеять незадачливого полководца, взявшегося не за свое дело.

Таким был командующий корпусом прикрытия, у которого довелось служить Арапову.

Но вернемся к главным событиям. После того как французы, оставив Москву, подались на запад, близкие к императору Александру генералы воспылали желанием внести свой вклад в дело победоносного завершения войны и с одобрения его величества составили план, который, по их замыслу, должен был привести к окружению и пленению Наполеона. Генералы рассудили: ежели Наполеон, отступая, пойдет из Смоленска через Витебск, Бочейково и село Глубокое, следует сделать ему ловушку на реке Уле. А ежели дорогой отступления будет Смоленск - Орша - Борисов - Минск, то ловушку следует устраивать уже у реки Березины в районе Борисова или другом месте, где Наполеон соберется с переправой.

Итак, Ула и Березина. Именно здесь, по предначертаниям петербургских стратегов, должны были решить судьбу Наполеона воинские соединения русских. Корпус Витгенштейна на северном фланге, а армия Чичагова, подошедшая с берегов Дуная, - на южном должны были не дать французам перейти речные преграды. Что же касается главной армии Кутузова, то на ее долю оставалось только "придавить" неприятеля с востока к этим самым водным преградам. План не оставлял Наполеону никаких надежд на спасение. Однако планировать легче, гораздо труднее претворять эти планы в жизнь...

"Неувязки" стали сказываться довольно скоро. Получив приказ идти к реке Березине, граф Витгенштейн повел свой корпус на Борисов с такой медлительностью, что полки его растянулись на десятки верст. С некоторыми из них была даже потеряна связь. К месту назначения корпус прибыл только через неделю, к тому же не весь, а только его авангард вместе с главной квартирой.

Некоторое время спустя в Борисов к графу Витгенштейну прибыл с небольшим отрядом охраны начальник штаба главной армии генерал Ермолов. Граф принял его в присутствии своей многочисленной свиты. Ермолова называли "любимцем славы", он был безмерно храбр, и дружба с ним делала честь каждому.

- Я весьма наслышайт вашими победами, генерал, - говорил граф с самодовольным видом. - Вы хорошо били противника. Мой корпус тоже не сидел без дела. Провидение даровайт мне десять побед, десять замечательных побед, генерал. Французы мною были биты. Я не пустил неприятеля в Петербург.

Один из штабных офицеров захлопал в ладоши, словно находился на представлении в театре. Хлопки прозвучали столь неуместно, что ввели в смущение самого расхваставшегося графа.

Речь графа и угодливое рукоплескание не произвели на Ермолова желаемого впечатления. Высоколобый, с пронизывающим взглядом волевого человека, он отнесся к разыгравшейся перед ним сцене с едва уловимой иронической улыбкой. После того как граф кончил говорить и затихли хлопки, он спросил обыденно, весь ли корпус собран в Борисове? Вместо ответа граф вопросительно посмотрел на дежурного генерала Бегичева. Тот неожиданно для всех заворчал:

- Мы ведем себя как дети, которых надо сечь. Мы со штабом здесь, а корпус наш двигается Бог знает где, какими-то линиями.

После таких слов аплодисментов, конечно, не последовало, вместо аплодисментов поднялся и тут же затих легкий шумок, в котором нетрудно было уловить признаки восхищения смелостью и откровенностью дежурного генерала. Другой на его месте сказать бы такое не посмел, а Бегичев посмел. Что ему граф Витгенштейн, когда он служил и был на "ты" с самим Суворовым! Несколько отвлекаясь от повествования, напомним читателю, что это был тот самый благородный и почтенный Бегичев, который осмеливался с насмешкой называть худой славы Аракчеева графом Огорчеевым. И это в ту пору, когда Аракчеев состоял шефом жандармов, был императору близким человеком.

В ответ на реплику дежурного генерала граф Витгенштейн ничего не сказал, пожевал лишь губами.

- Я полагаю, граф, - растягивая слова, сказал Ермолов, - вам самому удобнее рапортовать светлейшему о состоянии своей армии и о своих видах на дальнейшие действия. Свою обязанность я нахожу лишь в том, чтобы напомнить вашему сиятельству о необходимости установить более тесное взаимодействие между армиями. Надобно попытаться задержать неприятеля на Березине, не дать ему перейти на ту сторону.

- Поверьте моему слову, генерал, мы с ним кончайт на восточный берег! - воскликнул граф.

- Но чтобы это сбылось, постарайтесь хотя бы поскорее подтянуть отставшие полки, - промолвил Ермолов, не разделявший его оптимизма.

Время встречи истекло. Ермолов сказал, что ему надо ехать к Чичагову, учтиво поклонился и отбыл.

- Донесение светлейшему я напишу, - сказал граф, оставшись один со своим штабом, - а кто его доставит? Надобно сделайт быстро, а кругом французы.

- Поручите, ваше сиятельство, это мне, - поднялся Арапов.

Граф посмотрел на него, подумал и сказал:

- Я желайт посылать вас Чичагов, но пусть то будет потом. Собирайтесь, батюшка, поедете к светлейшему.

11

"Ну вот и вырвался наконец!" - подумал Араров, направляясь с пакетом графа Витгенштейна в сторону Смоленска, где он рассчитывал найти главную квартиру фельдмаршала Кутузова. Он понимал, что именно там, где находился сейчас фельдмаршал, велся счет последним дням Наполеона. Ему хотелось хоть короткое время подышать тем воздухом, которым дышал главнокомандующий, посмотреть на события войны с высоты его штаба, с высоты солдат, офицеров и генералов главной армии, принудившей противника оставить Москву и теперь гнавшей его на запад, туда, откуда он вторгся на русскую землю в тщеславной надежде на быструю победу.