Немцы уже испытали стойкость нашей обороны. Батальонный комиссар Фомин, комиссар 344-го полка, показал мне письмо убитого гитлеровского офицера, принесенное нашими разведчиками. В нем написано: „Нам надо дойти до Волги. Мы ее видим, до нее меньше километра. Нас постоянно поддерживает авиация и артиллерия. Мы сражаемся, как одержимые, а к реке пробиться не можем. Вся война за Францию продолжалась меньше, чем за один приволжский завод. Мы брали крупные города и теряли при этом меньше людей, чем на этом богом проклятом клочке земли. Против нас, вероятно, сражаются смертники. Они не получают подкреплений, так как мы контролируем огнем переправу. Они просто решили сражаться до последнего солдата. А сколько там осталось „последних“? И когда этому аду наступит конец?..“
Наблюдал работу штаба полка, она идет не совсем организованно, капитан Гулько и комиссар Фомин поставили передо мной вопрос о том, что надо дать 344-му полку командира.
Противник весь день проявлял активность против полка Печенюка. Силами роты, батальона, поддержанными 5—10 танками, враг пытается просачиваться мелкими группами в промежутки между нашими опорными пунктами. Там, где есть резервы, эти охватывающие группы быстро уничтожаются, а там, где у нас не оказывается резервов, противник пытается окружить наши опорные пункты и гарнизоны в зданиях, но не всегда добивается успеха.
Возвращаюсь на командный пункт, собираю на „малый военный совет“ комиссара дивизии Николая Ивановича Титова, Ивана Ивановича Курова, Василия Ивановича Шубу, Сергея Яковлевича Тычинского.
— 344-му полку требуется командир, вам это известно, — начал я. — Взять его придется из вашего штаба, Василий Иванович.
— Кто имеется в виду? — настороженно спрашивает Шуба.
— Коноваленко.
Все молчат. Мой заместитель по строевой части Иван Иванович Куров — старший среди нас по возрасту. Жду, что он скажет.
— Коноваленко офицер толковый, но… — Куров разводит руками, — как быть с субординацией? В полку есть капитаны, майоры, а командовать будет старший лейтенант.
— Николай Иванович, твое мнение? — спрашиваю комиссара Титова.
— Я согласен. Коноваленко грамотный, храбрый и выдержанный офицер. Мы в нем не ошибемся. Но он… старший лейтенант.
— Это второй вопрос, Николай Иванович. А что вы предложите, Василий Иванович?
— Я буду выполнять ваш приказ.
— Э..! Мне это не понятно. Вы, значит, не согласны, если так отвечаете. Коноваленко, по-вашему, не справится или вы не желаете его отпустить?
— Последнее, — говорит Шуба. — Он хороший штабной офицер.
— Тогда мне все ясно, — и, обращаясь к лейтенанту Тоцкому, говорю: — вызовите Коноваленко.
Через несколько минут в землянку вошел Коноваленко, готовый следовать с заданием в один из полков. Он уже привык к неожиданностям.
— Я вас слушаю, — как всегда, четко представился и добавил: — Опять, видимо, что-нибудь стряслось?
— Пока нет, все в порядке. А вас я вызвал на большой разговор: командиром 344-го полка думаю назначить. Все присутствующие здесь тоже согласны со мной, что вам можно доверить полк. Что скажете?
— Я просто затрудняюсь, что вам ответить, товарищ полковник, — взволнованно сказал Коноваленко. — Это для меня неожиданный вопрос. Одно я должен сказать, что я молод, да и звание у меня не подходящее для столь высокой должности.
— С этим я согласен, что и звание у вас малое и бороды нет, не отросла. Но все это наживное, а вот, что с полком справитесь, у меня сомнений нет.
Оказанным ему доверием смущен, смотрит на меня чуть приоткрыв полные губы, тихо говорит:
— Вы уверены, что справлюсь?
— И думать не смейте, что не справитесь, — перебивает комиссар Титов, — мы за вас головой отвечаем.
— Подполковник Шуба, пишите приказ: допустить к исполнению обязанностей командира 344-го стрелкового полка 138-й Краснознаменной дивизии капитана Коноваленко Владимира Онуфриевича, — продиктовал я.
— Я пока не капитан, — робко замечает Коноваленко.
— В полк пойдете капитаном! Две „шпалы“ на гимнастерку даст комиссар, две „шпалы“ на шинель — я. Идите, товарищ капитан. Желаю успеха, а мы тут подготовим представление к очередному званию, оформим приказ…»
Наше решение было оправдано ходом последующих событий.
Семь месяцев спустя во время Курской битвы (138-я дивизия именовалась тогда уже 70-й гвардейской, а 344-й полк — 203-м гвардейским полком, в составе 17-го гвардейского стрелкового корпуса, а я командовал 15-м стрелковым корпусом в 13-й армии) к исходу первого дня боя мне удалось связаться по телефону с полковником Шубой.
— Здравствуйте, Василий Иванович! Узнал, где вы находитесь, и как здорово, по-сталинградски, воюете. Спасибо вам!
— Рад слышать ваш голос, товарищ гвардии генерал-майор. Деремся, как на «Баррикадах».
— А как показал себя в бою Коноваленко?
— Не хватает слов, чтобы достойно оценить этого офицера. О Коноваленко, о боевых делах его полка скоро узнаете.
Полковник Шуба имел в виду подвиг, о котором в «Истории Великой Отечественной войны Советского Союза 1941–1945» в главе, повествующей о Курской битве, будет сказано: «На 203-й гвардейский стрелковый полк, которым командовал майор В. О. Коноваленко, авиация противника за короткое время совершила до 1,5 тыс. самолето-налетов. Несмотря на то, что полк еще не успел как следует закрепиться, врагу не удалось сломить гвардейцев. Они отразили 16 атак, в которых участвовало 250 танков. Советские пехотинцы смело пропускали немецкие танки за свои окопы, огнем отсекали пехоту и уничтожали танки гранатами и бутылками с горючей смесью. Героизм проявлял каждый гвардеец. Почти все солдаты и офицеры этого полка были представлены к правительственным наградам».
Забегая вперед, хочу также сказать, что за форсирование Днепра Указом Президиума Верховного Совета СССР Владимиру Коноваленко первому было присвоено звание Героя Советского Союза. Потом на Правобережье Украины гремела слава командира 203-го гвардейского полка Героя Советского Союза гвардии подполковника Коноваленко.
…На исходе октябрь.
Противник наращивает атаки на рубежи нашей дивизии, обороняющей завод «Баррикады». Бомбами, снарядами и минами он крушит здания цехов, жилые кварталы. Когда дома превращаются в груды щебня, их гарнизоны перебираются в подвалы. Наш солдат, пока жив, не оставляет своего рубежа.
В те напряженные дни пришла весть, которая взволновала и опечалила меня. Подполковник Шуба доложил о телеграмме, полученной от генерала Крылова. Она касалась сына Долорес Ибаррури — Рубена, пропавшего без вести в боях под Сталинградом. Николай Иванович спрашивал, не располагаем ли мы какими-либо сведениями. Мы, к сожалению, ничего не знали.
Герой Советского Союза Рубен Ибаррури.
Этот юноша был очень близок и дорог мне. Мы познакомились за два года до начала войны, когда заместитель начальника Генерального штаба комдив И. В. Смородиной приказал мне, офицеру этого штаба, явиться к секретарю исполкома Коминтерна Дмитрию Захаровичу Мануильскому.
— Поможете ему решить один вопрос, а какой — Мануильский вам объяснит, — сказал Смородинов.
С таким напутствием приехал я к Мануильскому, а от него узнал о заветном желании единственного сына Долорес Ибаррури поступить в военное училище. Юноша закончил в Советском Союзе среднюю школу, хорошо говорил по-русски. Мать одобряла решение сына. Но какое училище для него выбрать? И как это оформить? Я понял, чего от меня ждут, и в общих чертах обрисовал будущее молодого человека, окончившего военное училище.
Мануильский и я пошли к Долорес Ибаррури. В ее кабинете мы встретили Хосе Диаса, секретаря ЦК Испанской коммунистической партии. Он тоже принял участие в беседе. А началась она необычно.
— Товарищ полковник, как вы стали военным? — спросила Долорес Ибаррури.
