Предстояли нелегкие бои, но самые тяжкие для дивизии испытания остались позади.

138-я Краснознаменная выстояла на «Баррикадах» и теперь сама переходила в наступление, чтобы вместе с другими дивизиями окончательно разгромить врага. Совершалось главное.

За день до наступления близ улицы Таймырская, о которой говорится в приказе командарма, был тяжело ранен Коля Петухов, самый опытный в дивизии разведчик.

Сержант Петухов и его напарник Григорьев ушли в ночную засаду, выследили и взяли «языка» и поволокли его к нашей траншее. В это время ракета осветила местность, и разрывная пуля немецкого снайпера поразила Петухова в голову.

Сдав пленного пехотинцам, Григорьев с бойцом, которого дал командир взвода, на участке которого они вели разведку, положили сержанта на плащ-палатку и понесли на командный пункт дивизии. До рассвета раненого еще можно было эвакуировать на левый берег Волги в медсанбат, но разведчик чувствовал, что часы его сочтены.

^{Разведчик Н. Петухов докладывает разведывательные данные командиру И. И. Людникову.}

— Мне тот берег уже не нужен, — сказал Петухов медсестре Серафиме Озеровой. — Пусть похоронят на той земле, где воюем, не надо за Волгу. А пока дышу — надо повидать комдива. Есть к нему личная просьба.

Озерова позвонила на командный пункт, и я пошел к умирающему. Он не нуждался в утешениях, а только хотел высказать заботу о том, по ком сильно горевал в свой предсмертный час.

— Меня воспитывала моя старшая сестра. А мальчонка — круглый сирота. Так уж вы, товарищ полковник, не оставляйте его без присмотра…

С такой просьбой обратился ко мне разведчик Петухов, и я должен рассказать о его найденыше — Николке и о том, как в дни войны хранят солдаты в своих сердцах нерастраченную любовь и нежность ко всему, что дорого каждому настоящему человеку.

Петухов привел к нам на командный пункт Николку месяц назад, в самый разгар боев. Медсестра Сима Озерова ахнула, увидев маленького оборванного заморыша.

— Коля, где ты его откопал?

— Живых не откапывают, — обиженно сказал Петухов. — Мальчонка накормлен, а ты его приведи в порядок, чтобы комдиву представить.

Пока Озерова возилась с ребенком, Петухов рассказал мне и подполковнику Шубе, как, возвращаясь из разведки, наткнулся на малыша в подвале дома в Нижнем поселке. До войны мальчик жил с родителями в Верхнем поселке. А когда с фронта пришла похоронная на отца и немцы приблизились к Сталинграду, вдова с ребенком перебралась в Нижний поселок. Вскоре началась эвакуация гражданского населения. Оставив сынишку дома, мать потащила к переправе тюк вещей и не вернулась. Пришли гитлеровцы, погнали женщин и детей в свой тыл. Николка сбежал от конвоиров и спрятался в подвале дома, где раньше жил. Так и сидел в подвале, ждал маму. Он и сейчас верит, что мама придет.

— Совсем дитя отощало, — закончил Петухов свой рассказ. — Рядом бой, и не мог я его там оставить. На уговоры не поддавался, еле унес на руках.

Озерова привела ко мне Николку. Было ему на вид лет шесть-семь. От еды и тепла мальчика разморило. Я уложил его на свою койку.

— За эту находку получишь медаль, — сказал я сержанту. — Не стыдись рассказывать людям, за что тебя на «Баррикадах» медалью наградили. Хотя ты и молод, Коля, но стал уже вроде крестного отца.

Все ушли, а я долго смотрел на спящего ребенка, на его стоптанные сандалетки. Лютует зима, а мальчонка в коротких штанишках. Острые локотки выпирают из рваных рукавов свитера. Давно не стриженные русые волосы, отмытые и расчесанные медсестрой, разметались по тонкой шейке с синими прожилками. Глаза закрыты, а ресницы пугливо вздрагивают и во сне. Дитя войны, сирота… Мы и его муки учтем в час возмездия!

О найденыше узнала вся дивизия. Тщетно пытались мы напасть на следы матери Николки. По всей вероятности, она погибла у переправы во время бомбежки. Николка быстро свыкся с новой обстановкой и не хныкал, хотя валенки были ему непомерно велики, а шапка-ушанка болталась на голове. Зато карманы его фуфайки, доходившей до щиколоток, всегда топорщились от солдатских подарков. Разведчики подарили ему костяной свисток с длинной цепочкой, губную гармошку, никелированную зажигалку и даже наручный компас. Заглянет, бывало, в наш блиндаж солдат и сунет Николке маленький кусочек сахару. Пил солдат кипяток «вприглядку», чтобы сберечь сахар для ребенка. Но не было для Николки никого дороже крестного отца — разведчика Петухова. Тот, бывало, говорит своему тезке:

— Скоро на «Баррикадах» побьем фашистов, полковник даст нам машину, и поедем мы с тобой по окрестным деревням маму искать. Найдем! А после войны заберу я тебя в Москву. Мне и тебе учиться надо. Я в институт пойду, ты в школу. Не пропадем.

Не сбылась мечта сержанта Николая Петухова…

Как только Волгу сковало льдом, мы отправили Николку на левый берег. Трогательным было расставание с мальчиком, которого полюбила и усыновила дивизия. Мы готовились к наступлению, и, как ни просил Николка, оставить его при штабе я не мог. Из тыла дивизии мне сообщили, что портной и сапожник одели и обули мальчика как подобает юному гвардейцу славной дивизии, и начальник медслужбы увез Николку в Саратов, чтобы определить в детский дом.

Фамилию мальчика я запамятовал. В шутку мы звали его Николаем Николаевичем, так как он помнил имя отца своего Николая.

Сейчас Николаю Николаевичу идет четвертый десяток, возможно, он отзовется, прочитав эту книгу.

Гитлеровцы оборонялись с отчаянной решимостью. И дело здесь было не только в свойственной немецкому солдату приверженности к неукоснительному выполнению приказов командира.

Гитлеровские пропагандисты не жалели труда, чтобы посеять в душе солдат 6-й немецкой армии, уже знавших об окружении, страх и надежду. Страх перед русским пленом и надежду на вызволение из сталинградского котла, обещанное самим фюрером. Вот почему только к исходу января сорок третьего года, когда фашистские солдаты своими глазами увидели агонию армии Паулюса, они повалили в плен и на нашем участке. А до этого мы полтора месяца вели тяжелые оборонительные бои.

Наступление начал полк Печенюка и продвинулся всего на тридцать-пятьдесят метров. Для нас тогда имели значение и эти отвоеванные метры. Однако достались они слишком дорогой ценой. Я приказал атаку прекратить.

Мы решили изменить тактику наступления и создали в каждой роте штурмовые группы, численность которых определялась командиром в зависимости от объекта атаки.

В каждом полку воссоздали на ящике с песком макет местности и будущего объекта для штурма. Ничего особенного в этом не было. И все же нам удалось создать благоприятные условия для действия штурмовых групп, усыпив бдительность противника.

А добились этого, выработав у противника условный рефлекс на определенный сигнал. Для этого послали на остров Зайцевский двух офицеров — артиллериста и связиста — с задачей выбрать место, с которого можно видеть пускаемые ими ракеты одновременно противнику и нашим частям. Как только с командного пункта дивизии карманным фонарем подавали невидимый врагу сигнал, над островом взмывали ввысь три красные ракеты. Тотчас следовал десяти-пятнадцатиминутный огневой налет по огневым точкам и засеченным нашими артиллеристами блиндажам противника.

Сначала противник огрызался артиллерийским огнем. Но постепенно привык, убедившись, что красные ракеты не предвещают атаки и служат только сигналом для артиллеристов. Чтобы избежать потерь, вражеские солдаты по этому сигналу уходили в укрытие на время огневого налета. Показания очередного пленного подтвердили то, на что мы рассчитывали.

— Когда взлетают ваши ракеты, — заявил он, — мы уже усвоили, что русские откроют огонь на десять-пятнадцать минут. Артналет прекращается — и мы занимаем свои позиции.