— Вполне даже устраивает. Каждому времени — свои герои, — попытался отбиться я.

— Конечно, свои герои. Кому, по-вашему, сейчас можно поставить персональный памятник? Губернатору, что ли?

Услышав такую кощунственную фразу, молчаливая толпа промышленников, окружающая нас, рассосалась почти вся. Осталась парочка молодых пузанов-предпринимателей, явно интересующихся дамой. Причём, их больше интересовал не её интеллект, а разрез на платье.

— А почему бы не поставить памятник губернатору? — спросил я, переходя к любимой манере отвечать вопросом на вопрос. — Разве он не достоин памятника?

— Памятника он, конечно, достоин, — задумчиво произнесла Маринелла. — Только я уже говорила, что время наше — бешеное, динамичное. Мы живём в сотни раз быстрее чем предки сто лет назад. Поэтому через десять лет нынешнего губернатора просто забудут. Получается, зря поставили памятник.

— Великие дела не забываются веками, — возразил я, придвигаясь поближе к Маринелле.

— Те дела, за которые раньше ставили памятники, теперь считаются не подвигами, а рутинной работой, — парировала дама.

— А, может, всё гораздо проще? Просто в нашем времени нет места героям? — спросил я с нажимом, сильно напугав двух юных пузанов, которые уже давно ощутили себя лишними, но никак не могли ретироваться.

Мне очень понравилось говорить с этой дамой. За последнее время я общался только с туповатыми коллегами по "Опциону". Соответственно, и разговоры вёл соответствующие: машины, телефоны, сплетни. А тут вдруг я нарвался на умную женщину, способную поговорить на серьёзные темы, поспорить. Что тут и говорить, умного человека сразу видно.

Я давно пытался разработать таблицу для определения ума человека по внешнему виду. Например, любой знает, что дурака легко определить по лицу, а вот по каким именно параметрам — мутности взгляда, низкому лбу, короткому носу — не знает никто. Маринелла по моим критериям не должна быть умной. Броская внешность, вызывающий наряд и макияж — всё это должно говорить о невысоком интеллекте. Увы, из любого правила всегда есть исключения — такова суть диалектики.

— Может, это и к лучшему, что нет героев, — задумчиво произнесла Маринелла. — Когда нет героев, это говорит о стабильности, спокойствии в стране, высоком уровне жизни.

— Причём тут стабильность? — удивился я.

— При том, что в стабильное время не происходит никаких потрясений — войн, неурожаев, природных катаклизмов. А, следовательно, нет и причин для борьбы с этими бедами, то есть подвигов. Где вы собрались совершать подвиги, молодой человек? У себя в офисе? На презентации? На банкете?

— Общество у нас состоит не только из офисных работников, — возразил я.

Сам себе удивляясь, я заметил, что впервые за долгое время заговорил серьёзно. Без иронии, без ёрничанья, без стёба. Что значит встретить вменяемого человека. Такие откровенные беседы я позволял себе только в дружеской среде, общаясь с лоферами-единомышленниками. Мы часто спорили о политике, о философии, об окружающем мире. Здесь же, на этом форуме, я находился во враждебной среде, и нужно было контролировать свой поток сознания. Шампанское поверх коньяка, видать, сыграло свою роль. Поняв, что дал промашку, я похолодел и решил, что пора перейти к обычной манере разговора.

— Хотя, безусловно, офисные работники являются передовой частью общества, — добавил я. — Средний класс — опора государства.

Маринелла недовольно скривилась:

— Слушай, перестань, а! Говорил нормально, говорил, и вдруг испугался. Кого? Этих что ли?

Она указала бокалом на двух молодых толстяков, продолжавших молча стоять возле нас. Пузаны поняли намёк и деликатно удалились.

— Вот так-то лучше, — усмехнулась Маринелла. — Ты что там говорил о подвиге и героях?

Теперь я заметил, что она внимательно читает мой бейджик.

— "Ведущий креаторщик". Да, действительно, на такой работе трудновато с подвигами, — улыбнулась дама.

— Должность как должность, — пожал я плечами. — Уж лучше креаторщиком быть, чем менеджером по продажам бегать, как савраска.

— Однако я же вижу, что ты тоскуешь. О подвигах мечтаешь. Тебе тесен офис.

— А ты что, можешь мне предложить другую работу? — огрызнулся я, тоже перейдя на "ты". — Без тоски и на просторе?

— Да нет, не могу. Я, наоборот, хочу тебе доказать, что твоя работа нужна людям, и не надо мечтать о героизме и славе.

Тут к нам неожиданно подошёл Алексеев. Он с уважением покосился на бейджик Маринеллы и произнёс с подъёмом:

— Общаетесь?

— Хотите присоединиться? — ядовито спросила Маринелла слегка опешившего директора. — Поговорить о синкретизме?

— Нет, нет, — испугался Алексеев и поспешно ретировался.

Мы с Маринеллой отправились к столику с коньяком. К великому счастью, вокруг него никого не было, и можно было спокойно побеседовать. Мы выпили с ней по стопке, потом ещё по одной. Мне давно уже хотелось сходить покурить, но я боялся упустить такую шикарную собеседницу.

— Ты говоришь, работа. Кому она нужна, такая работа! — сказал я вполголоса, когда коньяк, смешанный с шампанским и предыдущим коньяком зашумел в голове.

— Людям нужна, — душевно прошептала Маринелла. — Креаторщики — очень нужная современная профессия.

Язык у неё слегка заплетался.

— Ты думаешь, людям нужны эти побрякушки? Эти свистелки и прибамбасы? — понесло меня на коньячных волнах. — Где нормальные изобретения? Куда ни глянь, всюду одни опции! Одни мигалки и шумелки!

— Дурачина ты! — ласково сказала дама. — Романтик! Подвиги ему нужны, изобретения… Ты разве не знаешь, что "нормальные", как ты говоришь, изобретения запрещены законом?

— Да я не против закона! — шёпотом крикнул я. — Я против глупых опций и дурацких свистулек, которые придумываю каждый божий день! Для чего нужно совершенствовать автомобиль, если двигатель внутреннего сгорания устарел уже много лет назад?! Для чего нужно на стиральную машину навешивать дополнительные функции, если у неё должна быть одна-единственная функция — стирать бельё?!

— Потребителям это нужно, я тебе полвечера об этом талдычу. У нас всё делается для людей. Народ жаждет свистулек — ты их придумываешь. Что тут непонятного? Спрос рождает предложение.

— Нельзя до бесконечности навешивать опции на вещь, — возмутился я, несколько раз нетрезво всхлипнув. — Вещи имеют свойство устаревать. Все эти функции-свистульки — всё равно, что пластиковые окна и евроремонт в бревенчатой избе.

Маринелла ласково посмотрела на меня.

— Философ! Накипело у тебя!

Она по-матерински прижала меня к своему вырезу, поглаживая по голове бокалом.

— Вредные вещи ты говоришь, мальчик! Хорошо, что нас с тобой никто не слышит.

— Ну и пусть услышат! — упрямо возразил я вырезу.

— Зачем тебе это, — нежно сказала дама. — Раскипятился из-за каких-то опций… Всё нормально, прогресс не стоит на месте. Техника развивается. Просто ты видишь один путь развития — радикальные перемены. А есть и другой, эволюционный.

Я оторвал лицо от соблазнительного декольте и посмотрел на Маринеллу.

— Ну, изобрети ты сейчас новое средство передвижения, кому это надо? — мягко сказала она, как будто общалась с сумасшедшим. — Нужно будет строить новые заводы, оборудование, придумывать новые правила движения, кучу законов менять. Знаешь, сколько это денег стоит? Не знаешь! А я знаю, я в администрации губернатора работаю и представляю, что такое бюджет области.

— В прогрессе неизбежны скачки, — вяло отпарировал я.

— А наша с тобой задача — не допустить этих скачков. Они нам не нужны: ни тебе, ни мне, ни другим людям. Ты, вероятно, изучал в вузе инженерное творчество? Когда ещё оно не было запрещено.

— Не довелось, я гуманитарий, — ответил я.

— Так вот, раньше учили, что глобальные изобретения необходимы. Что любое устройство, оборудование, вещь должны стремиться к тому, чтобы стать дешевле, проще и надёжнее. Это полная ерунда, милый! Для предприятий всё равно, сколько платить за оборудование. И совершенно безразлично, надёжное оно или нет.